— Экий ты мешок, Игорь! — когда дела у него не ладились.

Если же прыжок вызывал общее одобрение, мать тоже не оставалась в стороне:

— Игорь в люди выходит!

Тренировка шла с переменным успехом, и отец вынужден был выступать не только в роли судьи, но и тренера.

— Глядите, хлопцы! — Секретарь райкома показывал сыновьям, как берется разгон и как прыгать через веревку. — Упор на правую ногу, сильнее оттолкнуться всем телом, левую заносим вверх, напрягаем, р-раз — и в воздух.

Баруков объяснял, и его крепкое тело, не утратившее еще прежней, молодой упругости, пружинисто рвалось повторить все, что так отлично (с его точки зрения) он знал и объяснял.

И действительно, он легко, по-молодому, разбежался по широкому, поросшему зеленой муравой двору, с силой оттолкнулся левой ногой, занес вверх правую и… как вкопанный замер перед веревкой.

— Сашка, ниже! — еще на бегу скомандовал он.

Сашка и Коля дернули вниз. Все было проделано мгновенно, но момент упущен. Тот момент, когда как бы само собой, словно на крыльях, взлетает в воздух натренированное тело.

— Папка сдрейфил! Папка сдрейфил! — без всяких скидок на авторитет вопил Сашка.

— Ага, как у нас, так… — Видно, у Коли тоже были свои счеты с отцом.

Не желая быть заодно с хамсой, Игорь, уже опытный спортсмен, спокойно предложил:

— Давай, папа, сначала.

— Только с условием, — вытирая мокрый лоб и отдышавшись, повернулся к своим судьям Баруков, — ниже веревку, хлопцы. Еще пониже.

— Хитрый какой! — Саша был неумолим и неподкупен. — Как всем, так и тебе!

— А ну, сынки, помуштруйте батьку. Не только ему других муштровать, — довольная ходом дела, подзадоривала ребят Евгения Ивановна.

— Он же без тренировки. Давайте спускайте, — приказал братьям Игорь.

Приказ был выполнен.

— На старт! — подал команду Игорь.

Чтобы не снижать своей марки в глазах ребят, Баруков снова разбежался. За этим занятием и застала его секретарь районной газеты Рита Дорохова.

— Вот лучшее занятие для руководителя района, — не здороваясь, остановилась она у калитки. Как и всегда, в словах ее таилась усмешка. Не обидная, но понять это могли только те, кто хорошо знал Риту.

— Отставить! — охотно скомандовал Баруков, тяжело опускаясь на судейскую ступеньку. — А что думаешь, Аркадьевна, недурно бы ввести в административном порядке вот такую практику на всех предприятиях.

— Идея гениальная, особенно если представить такую линейку, районную физзарядку сейчас, во время уборочной…

— Не забудь, секретарь, когда станете составлять списки, включить и председателей совхозов. Нынче вы их маринуете только на заседаниях, а так будут они еще скакать через веревочку или на турнике висеть, — поддержала Дорохову Евгения Ивановна.

— Шутки шутками, а еще год назад я брал такую высоту, а вот сегодня — нет.

— Стареешь. — Дорохова поднялась на крыльцо и села рядом с Евгенией Ивановной. — Знаешь, Адам Андреевич, кого я встретила в Минске? Корреспондента Лемешонка. И знаешь, что он про тебя сказал? «Нетипичный, говорит, секретарь райкома».

— Почему? — захохотал Баруков. — Почему «нетипичный»?

— Не знаю. Может, ты при нем прыгал вот так через веревочку? Или еще что вытворял?

— Да нет, не прыгал. Мы с ним полрайона, можно сказать, пешком обошли. Газик мой, как это часто с ним случается, застрял, и вот мы с Лемешонком и передвигались целую неделю где пешком, где на попутных — на грузовике или на подводе.

— Довольно для того, чтобы столичный корреспондент сделал такое умозаключение.

— Т-так, нетипичный секретарь, значит? — повторил Баруков.

— Почему? А это я сама тебе объясню: неужто необходимо, чтобы жена первого секретаря занималась вот этим, — Рита кивнула на шитье в руках Евгении Ивановны, — даже в выходной?

— Я ей говорил: «Брось! Сходим в кино. Или просто так посиди, отдохни…»

— И вместе с тобой прыгай через веревочку, — засмеялась Евгения Ивановна.

— А что такое? И приятно, и полезно. Ты, Ивановна, тоже стареть начинаешь.

— Конечно, состаришься: днем школа, утром и вечером домашние дела, до полночи тетрадки… А в выходной — штаны ребячьи.

— Я же говорю, сто раз просил: «Брось». Ни в какую!

— Тебя жалею. Иначе бы тебе тыркаться с этими штанами.

Уловив подвох в словах жены, Баруков пожал плечами:

— С вами не сговоришься.

Он в самом деле убеждал ее: «Отложи все это, посиди, отдохни». Как будто придет кто-то и сделает за нее. А у него вечно райком, бюро, совещания, люди, командировки. Конечно, тяжело ей. Нужно, обязательно нужно придумать что-то. Баруков искренне давал сам себе обещание придумать, но очень быстро забывал о нем в ежедневной сутолоке. Да вряд ли и смог бы «придумать» реальный выход из положения.

— Сушай, Рита, — как и всегда, когда ему хотелось что-то сказать, немедленно, он в спешке проглатывал «л» перед гласными, — все еще пытался оправдать себя Баруков, — повторяю тебе: сколько раз просил ее — подыщи человека, старушку какую или девушку, пускай помогает.

— Говорил, но не искал.

— Да нет, Риточка, я сама не хочу, — вступилась за мужа Женя. — Теперь с нами мама живет моя. Старенькая уже, но все же хоть какая-то подмога. Зачем же чужого человека в дом? Не привыкла я к этому. На лето мама уедет — свекровь приедет. Так что ни к чему.

— Ну вот, сама видишь и слышишь, — заступничество жены подбодрило Барукова, — а тебе лишь бы нападать, лишь бы подрывать авторитет ответработников.

— Еще бы — главная моя цель в жизни! — засмеялась Рита.

— Что у тебя слышно? — поинтересовалась Евгения Ивановна. — Когда ребят ждешь?

— Нынче. С вечерним поездом. Сашка, иди сюда! — позвала Дорохова.

Сашка, стриженый, белоголовый бутуз в голубой маечке и черных трусах, загорелый и румяный, как яблоко, не спеша подошел к Рите и остановился, недовольно глядя на нее, как человек, вынужденный бросить важное дело неизвестно зачем.

— Залезь в этот карман. — Дорохова повернулась боком к нему. — Выгребай что есть.

Сашкины руки не надо было уговаривать. Им уже были знакомы такие приемы. И одновременно с тем, как рука нащупывала что-то, глаза его светлели, выражение их было уже совсем другое, а рот расплывался чуть не до ушей.

— Быстрей! — видя, как медленно расправляется с карманом брат, крикнул Коля.

— Давай и ты, — повернулась к нему Дорохова.

Понимая, в чем дело, и стараясь превозмочь искус, Колька не очень, правда, решительно отверг приглашение:

— Не хочу.

— Ну-ну, живо!

В эту минуту Саша набрал уже полные руки конфет и, хвалясь, поднял их, несколько штук упало на землю.

— Коля, во!

И Коля не выдержал, сдался.

— А тебе этот карман.

Коля орудовал быстрее и ловче, выгреб конфеты и тут же вернулся на место.

— Дикари! А где ваше спасибо тете Рите? — крикнула Евгения Ивановна.

— Пасибо, — еле мог произнести Сашка, набив себе полный рот. Так же нечленораздельно выразил свою благодарность Коля.

— Ну, а тебе, Игорь, согласно давнему уговору. Получай.

Игорь взял из рук Риты красную с золотым тиснением книгу и сам засиял, как золото на обложке.

— «Два капитана». Спасибо, тетя Рита!

— Зачем ты? — с упреком покачала головой Евгения Ивановна.

— А что такое? Это, Игорь, я в Минске откопала. Облазила все книжные магазины — нигде. И вдруг в киоске увидела.

— Известно, такие книги не залеживаются, — поддержал ее Игорь.

А малыши тем временем вовсю обменивались:

— Дай мне эту, с мишкой, а я тебе с белочкой.

— Ага, «дай», а что еще добавишь? Хитрый какой!

— Будто в жизни конфет не видели! — возмущалась Евгения Ивановна.

— Дети как дети, — оторвавшись от газеты, взял их под защиту отец. — Что вы, девчата, скажете, если я пойду и часок сосну? Почему-то страшно в сон клонит. Так разморило солнце, что еле газету проглядел…

— Пойди вздремни. Приехал же чуть свет.

— Пойду. А вы тут посидите, поболтайте, женихов вспомните.