Человек он, видно, был хороший и не скупой, потому что под вечер на нашей улице появилось уже немало мальчишек-богатеев. Одному он дал крючок на щуку, другому отмотал лески, третьему вырезал хлесткое ореховое удилище, а кому-то даже пообещал подарить одну свою удочку, когда будет уезжать в город. Неудивительно, что все ребята считали этот день самым замечательным днем за всю весну и лето. А бабулин квартирант заслужил славу самого выдающегося человека, какой только встречался им в жизни.

Не разделяла этого мнения, кажется, только одна хозяйка. Уже назавтра, рассказывая соседям про своего нового квартиранта, она, можно сказать, сделала первую попытку умалить его заслуги, так возвеличенные мальчишечьим населением улицы:

— Чудак какой-то, да и только! Завалил мне всю хату хламом, — имелись в виду удочки, ружье и прочие охотничьи и рыбацкие принадлежности квартиранта, — насобирал полный двор детей и сам, как маленький, с ними…

— Ну а с вами-то не очень гордый? Не очень привередничает? — интересовались соседки.

— Да нет, этого не скажу… Я ж говорю — чудак. Вчера спрашиваю: «Чем же вас кормить? Угожу ли?..» А он набрал в одну руку целый пук этих хворостин, — бабуля вела речь опять-таки об удочках, — в другую взял ружье и говорит: «Вот он будет, наш харч, хозяюшка…» А ночью… Я уж второй раз проснулась, у него все огонь горит. Дверь была приотворена — я и заглянула в комнату, а он читает… А когда встала, его уже нет. Через окно, чтоб не стучать дверью, вылез и подался на рыбалку. Чудак, да и только…

Однажды вернулась бабуля с рынка и вытащила из своей бездонной кошелки пестрого петушка, развязала ему крылья и голенастые ноги, стянутые красными тесемками, и скинула с колен на землю.

— Вот какой вам сегодня бульон будет, — обратилась она к своему квартиранту, который в это время возле колодца обливался до пояса холодной, как лед, водой.

— Гм… — всего только и сказал тот и начал чуть не до крови растирать себя мохнатым полотенцем.

Петушок же, почуяв волю, шумно взмахнул крыльями, воинственно топнул ногой и задрал вверх острый красный гребешок:

— Ко!

Бабуле задиристость петушка не понравилась:

— Ишь ты, генерал нашелся! Ногой еще притопывает! Вот погляжу, как ты у меня в горшке притопнешь…

Петушок будто понял бабулю, грозно вскинул гребень и, сердито моргнув круглым глазом, коротко и тонко пропел в ответ:

— Кук-рэ-ку!

— А стоит ли его в горшок — на бульон? Вон какой он молодец, — обратился к бабуле квартирант и, не дожидаясь ответа, направился в свою комнату.

Оттуда он вернулся с куском хлеба.

— Петя! Петя! — начал он звать петушка, кидая на землю кусочки хлеба.

Петушок недоверчиво поднял голову и не двинулся с места.

— Петя! Петя! — приглашал его угоститься бабулин квартирант.

Петушок сделал нерешительный шажок вперед, поспешно и несмело схватил один кусочек, потом другой, третий…

Он, видно, был голоден, и голод победил страх, петушок даже давился — так понравился ему хлеб.

Бабулин квартирант тем временем налил в консервную банку воды и подсунул петушку. Тот и от воды не отказался.

— Смотри, проголодался, — посочувствовала петушку и бабуля и повернулась к квартиранту: — Так что же сегодня на обед придумаем, если вам так его жалко?

— Что-нибудь придумаем, хозяюшка, придумаем… Разве можно такого красавца под нож?

Квартирант был сегодня в хорошем расположении духа, разговорчивее, чем обычно, и бабуле не захотелось омрачать ему настроение своим ворчаньем.

— Да уж с голоду не помрете. Что-нибудь сообразим…

Утолив голод и жажду, петушок важно прошелся возле колодца и направился к раскрытому окну. Бабулин квартирант осторожненько обошел петуха и положил на подоконник кусочек хлеба. Еда больше не интересовала петушка, и он не обратил на хлеб внимания.

Но взглянуть, что делается в комнате, ему, видно, хотелось. Он походил-походил под окном и вдруг отважился — растопырил широкие крылья, взмахнул ими и взлетел на подоконник. Клюнул разок хлеб и скинул его во двор. Потом еще потоптался на подоконнике и слетел на пол в комнату.

— Видали, хозяюшка? Это будет мой квартирант. Я — ваш, а Петя — мой…

— Уж больно он нахальный, этот ваш квартирант, — пошутила бабуля, — без спросу, без разрешения шасть в чужой дом.

— Не нахальный, а любознательный, — поправил бабулю квартирант, — знакомится с новым домом…

— Смотрите, чтоб вам не пришлось после него пол мыть.

— Кукареку! — грозно крикнул из комнаты петушок: бабулины слова, видно, не понравились ему.

— Ой-ой, как страшно! — засмеялась бабуля и пошла на кухню.

— Молодчина, Петя, будем считать, что знакомство состоялось, — сказал квартирант.

Не прошло и часа, как петушок опять клевал бабулину крупу, наскакивал и бился до крови с соседским петухом и вообще чувствовал себя во дворе полноправным хозяином, будто он тут и родился.

Загонять его вечером на насест тоже не потребовалось. Не его повели, а он повел бабулиных цыплят в сарайчик, где стояла коза. Назавтра он проснулся чуть свет и, горланя как одержимый, разбудил обитателей своего и соседнего дома. Все, конечно, рассердились на него за такую непрошеную, никому не нужную услугу.

Один только бабулин квартирант не сердился на горластого петушка. Он вскочил с постели, накрошил петушку поесть и тихонько позвал:

— Петя! Петя!

Как и всякий, кто добросовестно выполнял свои обязанности, петушок не заставил себя долго упрашивать. Распростер крылья и — мах-мах — очутился на подоконнике. Позавтракав, он, должно быть, решил, что вставать так рано ни к чему, и, взлетев на спинку кровати, закрыл свои круглые глаза.

Заснул опять и бабулин квартирант. Проснулся он оттого, что ему показалось, будто кто-то ходит по нему… Он открыл глаза и очень удивился. Петушок, словно котенок, примостился у него на одеяле.

Квартирант чувствовал приятное тепло и боялся пошевельнуться, чтоб не потревожить петушка.

Но петушок был не из тех, кто долго спит. Вскоре он опять встряхнулся, будто прогоняя сон, и соскочил на пол. Походил немного и взлетел на подоконник.

— Спой-ка, братец Петя, — попросил его бабулин квартирант.

Петушок окинул его пытливым взглядом, словно хотел спросить: «А ты не смеешься надо мной?»

— Спой, спой, Петя. — На лице хозяина не видно было никакого подвоха.

«И правда, почему я должен отказать доброму человеку?» — так, должно быть, подумал петушок.

И, вытянув белую шею, запел:

— Кукаре-ку!

Каждое утро Петя просыпался первым и будил всех своим криком. Каждое утро залетал он в открытое окно бабулиного квартиранта, ел свой первый завтрак и дремал на насесте — спинке кровати. Потом он перебирался на кровать и завершал свой сон на одеяле в ногах у бабулиного квартиранта. А потом пел ему свое обычное «кукареку» и направлялся во двор.

А когда бабулин квартирант уехал и не взял петушка с собой, он несколько дней ходил под закрытым окном и все недоуменно звал:

— Ко! Ко! Ко!

И ни разу не запел, бедняга, — тосковал.

1962

Так, наверное, постепенно и выветрилась бы из памяти эта встреча, и забылся бы Шурка Ремзиков, если бы не вот какой случай.

На железнодорожной станции, которая находилась довольно далеко от города, куда я ехала в командировку, ждать автобуса пришлось что-то около часа. Час этот, чтобы он тянулся не так медленно, нужно было чем-нибудь занять.

Около кирпичной стены, на которой обыкновенным мазутом полуметровыми печатными буквами было написано: «Багажное отделение», собралась толпа. Протиснувшись вперед, я увидела, что в центре общего внимания были мальчишки-подростки, человек пять-шесть. Их вид и одежда могли бы послужить прекрасной натурой для художника.

Дело было летом, и мальчики оделись с таким расчетом, чтобы не слишком себя обременять. У некоторых были с собой школьные портфели, у одного висела через плечо потертая кирзовая полевая сумка, другой держал в руках новенький чемоданчик — такие обычно носят девушки-студентки да еще спортсмены — со свежими царапинами на блестящих черных боках.