Ергуш подхватывал снег на лопату, перебрасывал через забор. Рудко попробовал делать также, но не достал до забора. Тогда он вышел за калитку и стал сбрасывать снег с мостков в канавку.

Когда Ергуш добрался до мостков, время уже близилось к полудню. Из города потянулись женщины с корзинками. Иногда их догоняли сани или повозки с плетеными кузовами, тогда женщины, чтоб не отступать в глубокие сугробы, пускались бегом впереди саней, отыскивая в сторонке утоптанное местечко.

Ергуш смотрел, как они бегут вверх по дороге. Смеялся.

— Надо расширить мостки, — сказал он брату. — Больше поместится.

И он стал помогать Рудко сваливать снег с мостков в канаву.

Канава заполнилась, мостки казались шире. Мальчики носили снег со двора, засыпа́ли канавку; сровняли снег с мостками.

— Вон идут женщины, и сани за ними. Уйдем! — Ергуш схватил Рудко за руку, втащил во двор.

Женщины бежали впереди саней. Подбежали к мосткам, встали на них, обернулись к саням — может, кучер знакомый, позовет подвезти. Шаг в сторону, шаг назад — и сейчас же крик: две женщины провалились на поддельных мостках! Только две темные дыры остались после них в снегу.

— Пойдем в сарай! — тащил Ергуш брата за руку.

— Ах ты безобразник! Ах оголец бессовестный! Да как тебя господь бог терпит! — бранились женщины, помогая двум подружкам выбраться из канавы.

Вышла на крыльцо мама Ергуша — посмотреть, что случилось.

— Ох и разбойник у вас сын! — тонким голосом закричала одна старушка. — Лучше надо воспитывать!..

Они ушли, мостки опустели.

Мама взошла на них, осмотрела, покачала головой. Потом подошла к сараю, заглянула туда и тихо, серьезно сказала:

— Плохо ты сделал, Ергуш. Старых людей не уважаешь. И вернулась на кухню.

Ергуш сразу перестал смеяться. Опечалился. Пробрался он в кухню — виноватый и молчаливый. Смешно ему было и грустно. Хотелось и плакать и смеяться. Что-то давило его. Чтоб наказать себя, он весь день просидел в углу и не обедал.

Весеннее солнце водило большой хоровод. Весело сверкало оно золотым огнем. Лучи его несколько дней плясали по снегу.

Снег не выдержал такой пляски. Растаял, впитался в землю. Проснулись одуванчики, развернули свои шапочки. Тысячи их было. Озирались — что-то творится в мире? Потряхивали желтенькими хохолками, наряжались в зеленые кафтанчики листьев. Над Прегибиной из крутого склона с силой забил источник. Вода вырывалась фонтаном, бормотала, пела. Была она белая, как мрамор. Наверное, долго бродила в глубоких недрах земли и теперь радовалась солнышку.

Ергуш взял Рудко за руку, перенес сбоку загородки — над самой водой — на Гать. Гать была вся желтая, как один огромный одуванчик, величиной в десять дворов. Зеленоватая вода обтекала ее, торопясь в неведомые края. Котел шумел как бешеный. Вода падала в него с высокого порога, бесновалась, кружилась в белой пене. Брызгами обдавала берега, мочила новенькие зонтики мать-и-мачехи и лопухов.

Выше Котла висел над речкой узенький мостик. Ергуш до сих пор и не знал о нем. Куда ведет он, кто по нему ходит?

Схватил он Рудко крепко за руку, повел по мостику, крича:

— Не гляди в воду! (За шумом воды его почти не было слышно.) Гляди под ноги, тогда голова не закружится!

Вода скользила под мостиком, быстрая, гладкая, как полоса зеленого шелка.

Направо, меж садовых деревьев, вела тропинка. По ней ходили Ергуш со Штефаном зимой на Волярку. Тогда был сильный мороз, на Волярке лежал глубокий снег. Котел замерз, и снегу на нем было по колено. Теперь тут всё иначе. Под деревьями журчит вода, трава пробивается из-под прошлогодних листьев.

Слева от тропинки чернела рассыпчатая земля — пашня. Земля уже подсохла, ждет пахарей. Если идти вдоль речки, вверх по течению, — придешь к домам, а между ними теплые проулки и целые стайки мальчишек…

Ергуш смотрел в ту сторону, приставив ладонь козырьком к глазам. Разглядел за пашнями низкий вербняк, в вербняке мелькают темные фигуры. Ноги у них от колен и ниже белые — босиком ходят.

— Вон ребята играют, — показал Ергуш Рудко. — Бежим туда!

Он побежал, таща за собой Рудко. Рудко сопел, спотыкался, еле поспевал. Долго бежали, задохнулись, пошли шагом, потом побежали опять. Остановились у самого вербняка.

Заросли верб окружали болото. По болоту бродили несколько мальчиков. Они держались ближе к берегу, наклонялись, погружали руки в воду по самые плечи: искали подводные норы. Вытаскивали оттуда лягушек, обычно сцепившихся попарно, бросали на траву, кричали друг другу:

— Вон еще! Гадость какая!..

А на траве стояли другие мальчики, с раскрытыми перочинными ножами. Они убивали лягушек, отрезали им задние лапки и обдирали их.

— Зачем это вам? — спросил их Ергуш. — Губите животных, грех это!

— А тебе чего? Откуда ты? — обернулся к Ергушу старший рыжеволосый мальчик. — Дуй домой!

— Рыжик, дай ему! — закричали сразу несколько мальчишек. — Двинь его! Наподдай!

Рыжик захватил в пригоршню несколько дохлых лягушек и бросил в Ергуша. Одна ударила Рудко по лицу, он заревел.

— Ну погоди, косой, не пыжься, — сказал ему сквозь зубы Ергуш. — Пойдешь мимо нас!..

Он взял ревущего Рудко и поволок прочь от болота.

Мальчишки кричали им вслед:

— Сопляк! Паршивец! Лягушек боится! А ну подойди, отколочу!

Ергуш не обращал на них внимания.

— Не реви, — сказал он Рудко. — Я этому рыжему припомню… Как пойдет мимо нас, прутом его отхлещу.

Рудко успокоился, улыбнулся сквозь слезы. Ему понравилась мысль отхлестать Рыжика прутом по голым ногам.

В дуплистых деревьях Леска раньше срока проснулись летучие мыши. Зима была необычайно долгой, и вот они вылетели однажды под вечер, ранней весной. Кружились над Воляркой, пищали, щелкали острыми зубками.

На Волярке уже пробилась трава. От большой ледяной плиты осталась маленькая лепешка — в тени старых лип, у самой опушки Леска. Летучие мыши, испуганные блеском заката, слетелись ближе к деревьям и кружились над ледяной лепешкой.

Увидел их Нацко. Он разглядывал на деревьях большие вороньи гнезда, когда запищала летучая мышь. Она метнулась через гущу веток, вылетела на лужайку и присоединилась к остальным. Это было так таинственно, что мороз по спине пробежал…

Нацко помчался за Ергушем.

— Такие большие, с ворону, — рассказывал он. — А уши у них как лопухи… Низко летают, можно поймать.

— Если поймаю двух, одну отдам тебе, — обещал Ергуш.

И они побежали. Ергуш впереди, Нацко за ним. Пересекли Гать, потом пробежали по мостику, по Катрене под плодовыми деревьями. И — через Волярку, к Леску.

Летучие мыши носились на высоте пяти — десяти метров. Никаких ушей у них Ергуш не разглядел, и были они ничуть не больше обыкновенных летучих мышей. «Обманул меня Нацко», — подумал он, но простил этот маленький обман. Стал думать, как бы поймать летучую мышь.

— Давай наломаем ледышек и будем бросать в них, — шепнул он Нацко.

Лед был ломкий, вода из-под него ушла. Он легко дробился под каблуками. Мальчики разбили лед ногами, насбирали ледышек, стали изо всех сил бросать в мышей. Ледышки свистели и жужжали в воздухе, как большие белые оводы. Голодные мыши кидались на них, схватывали, щелкали зубками.

Если в летучую мышь попадала ледышка побольше и удар был сильнее, мышь теряла равновесие, падала к земле; но над самой землей, оправившись, снова взлетала.

— Надо гуще бросать! — сказал Ергуш.

Они заготовили целую кучку ледышек и стали метать их пригоршнями. Несколько летучих мышей вместе с падающими льдинками спустились до самой земли. Тут Ергуш подскочил, накрыл их шапкой.

— Одна маленькая, две большие. Бери большую, — предложил Ергуш.

Бедные зверьки ползали по льду, не могли взлететь. Ергушу стало их жалко. Он вынул из кармана кусок хлеба, раскрошил, покормил свою мышку.