Да, хорошо нам при нем жилось! Хоть и бедно, хоть и нехватки всякой и тогда было много, но все же не так плохо приходилось, как сейчас. Но едва наш лесник отдал богу душу, в дом приехал новый, и нам, нищим — потому что нам сказали, будто отец помер по своей вине, — пришлось собрать узелок и уходить куда глаза глядят. Хорошо еще, что новый лесник добрым человеком оказался и позволил нам жить летом на чердаке этого покинутого сарая! Здесь мы можем хотя бы на ночь укрыться, словно звери лесные в своей берлоге! Да мы и этому рады! Я хожу в отель мыть лестницы и там на кухне получаю столько отбросов, что мы можем порой пообедать по-княжески; вы бегаете по лесу, собираете хворост и грибы, так что нашему ужину, пожалуй, могут позавидовать и избалованные господа, которые только мечтают на мягких диванах о таких приключениях. Только недолго нам осталось здесь жить. Лето проходит, господа после летнего отдыха разъезжаются, и я все больше боюсь, что скоро в отелях для меня работы не найдется. Вместе с летом исчезнут и лесные дары — вы, что ни день, приносите их меньше в своих корзинах. А что будет с нами дальше? Где мы найдем приют зимой? Кто о нас позаботится? Скоро мы уже здесь не прокормимся. Надо нам и о другой работе подумать. Поучиться… Но чему?.. Воровать? Попрошайничать? Ладно, и просить научимся! Попробуй ты завтра, Палько! Встань у дороги с самого утра и проси! Авось и сжалятся над тобой. Ты еще маленький, славный мальчишка, красивый… А теперь пойдем спать. Похлебку и грибы вы съели. Вот и ладно. Доброй ночи…

Сказка становится явью. Последние искры летят от костра. Крыша сарая разевает пасть на чердак. Здесь на тряпках укладываются пять человек. Пять божьих подобий. Пять свободных граждан. Пять нищих. Пять восклицательных знаков перед глухой совестью. Пять знаков вопроса будущего.

Доброй ночи…

Цветы шиповника утопают в утренней росе. Над лесом птицы приветствуют восходящее солнце. На лесах татранских новостроек показываются подростки — мальчишки и девчонки — с носилками извести. Из отелей выходят господа, дамы, бульдоги на первую утреннюю прогулку в парках. И у придорожной канавы просит милостыню четырехлетний Палько.

— Клону… пожалуйста.

И все вокруг чем-нибудь недовольны… Цветам шиповника хочется побольше лепестков, чтобы сравняться с садовыми розами. Птицы мечтают о более красивом голосе, чтобы он звучал еще пленительнее. Подростки стонут под тяжестью ноши. Дамам и господам не нравится Палько, который клянчит милостыню. Бульдоги ненавидят позолоченные цепочки, а Палько — свой голод.

— Пожалуйста, клону… Пожалуйста. Есть хочется…

— Ишь ты! Экий маленький попрошайка, — говорит важный господин. — Хочет всего крону. А пятак не хочешь? Хватит с тебя…

— Пятак, так и быть, дам, когда мелочь будет, — ласково произносит господин и идет за своими спутниками.

— Подайте пятачок… пожалуйста…

— Пятачков нет. А коли голоден, получай хлеб и колбасу. Хочешь?

— Пожалуйста, хлебца и колбасы. Есть хочется…

И в руках у мальчугана — ломтик хлеба, в который он радостно впивается зубами. Вокруг него стоят инвалиды из соседнего санатория в Татранских Матлярах. Здесь они лечатся от туберкулеза, которым заболели во время войны. У каждого в руках пакетик, а в нем бутерброд с колбасой, только что полученный в столовой после завтрака на закуску перед обедом.

— Мать-то у тебя есть?

Палько кивнул: рот у него набит, и сказать он ничего не может.

— А братья и сестры?

Палько снова кивнул.

Инвалиды переглядываются. Кое у кого из них блестит на щеке предательская слеза. Должно быть, они вспоминают своих ребятишек, которые остались дома и тоже, наверное, голодны.

— И отец есть?

Палько отрицательно мотает головой.

Тогда инвалиды один за другим суют свои пакетики с бутербродами в руки Палько. Обрадованный мальчуган смеется. У него уже полны руки. Больше ему не унести.

— Вот так. — И инвалиды, опустив головы, отходят.

Гоп, гоп, гоп…

Палько, подпрыгивая, бежит с ношей по тропинке домой к сараю.

— Да, дорогой, ты должен купить мне эту борзую! Вспомни только, как хорошо было гулять, когда был жив наш бедный Фрицо! Какое славное животное это было, какое благородное существо! Как подумаю о нем, так плакать хочется. Мне необходима замена!

— Но, милочка, ты же прекрасно знаешь, что я с радостью сделал бы по-твоему, но что скажут люди? Подумай, что скажут мои рабочие, которых я все время уверяю, что и я испытываю нужду. Что они подумают о нас, если мы будем кормить гончих собак и ангорских кошек, когда голодают дети.

— Ах, перестань! Какое мне дело до их болтовни!

— Нет, ты неправа, моя дорогая женушка! Понимаю, что тебе скучно — ведь у нас нет детей. Ведь и мне, чем старше я становлюсь, недостает сыночка или дочурки. Подумай-ка, не взять ли нам какого-нибудь осиротевшего или брошенного ребенка?

— Какого-нибудь замарашку или сопливого неряху?

— Нет, некоторые детишки, если их вымыть, просто красивы. Да вон, смотри, нам навстречу бежит такой очаровательный мальчуган с русыми волосами… Посмотри же, посмотри на него, как он хорош со своей ношей!..

— Да, вот такой мне нравится! Купи его мне!..

И фабрикант с женой загораживают дорогу Палько.

— Ты куда, малыш, торопишься?

— Домой.

— Ты чей?

— Наш.

— Ну да, а как тебя зовут?

— Пайко.

— А твоего папу?

— Он у́мел.

— Умер? Гм… А мама где живет?

— Там, — показывает Палько в лес, в сторону сарая.

— Но ведь там дома-то нет никакого. — У фабриканта все больше разгорается любопытство. — Возьмешь нас с собой?

— Да. Вот только немножко отдохну.

Фабрикант улыбается. Улыбается и его жена. Они помогают Палько подобрать с земли пакетики, снова кладут их ему в руки и вот уже идут вдоль ручья по вьющейся тропинке следом за Палько к его дому.

— Тут лужица, плыгайте вот так! — учит Палько и подает пример своим гостям.

— Ну что за прелесть! Ты купишь его мне? Купишь? Ой, купи, купи, я буду играть с ним, как с котенком! Не надо мне гончей, ни ангорских кошек, можешь их продать, только купи мне этого мальчика! — нетерпеливо шепчет мужу фабрикантша.

— Ну вот мы и дома, — останавливается Палько перед сараем и сваливает свой груз на землю.

— Как? Вы живете здесь? Правда?..

— Вплавду, здесь. Мы тут живем. И мама, и Мишко, и Ганка, и маленькая Эвичка, и я…

— Ну, ну!.. — восклицают удивленные гости. — А где же твоя мама? Позови ее!

— Ее дома нет. Плидет к обеду. Она в отель пошла, лестницы мыть.

Дама смотрит на свои часики:

— Половина одиннадцатого. Можно подождать.

— Хорошо. А пока мы осмотрим этот райский уголок.

— Палько, покажи нам, где вы спите?

— Во-он там!

Палько показывает на крышу сарая и распахнутые дверцы на его фасаде.

— И вы даже ничего не запираете? Или… или… да… да… к чему запирать, едва ли кого прельстит эта кучка сена и тряпок.

Вдруг из лесу доносится детский крик и плач.

— Кто это?

— Это наши — Мишко, Ганка и Эвичка из лесу идут, — поясняет Палько и, подпрыгивая, несется навстречу своим сестрам и брату.

У Мишо за спиной мешок с хворостом, у Ганки полуторагодовалая Эвичка, в руках у обоих, кроме того, узелки с грибами. Эвичка плачет — она голодна, и Ганка только что вместе с ней упала, споткнувшись о пень.

— Вы плоголодались? А я плинес что-то…

— Что?

— Что-то… что-то… Угадайте!.. — кричит Палько, подбегая к своим пакетикам, чтобы как-нибудь спрятать их. Но ладони у него крохотные, и потому Мишо ничего не стоит разглядеть в прозрачной промасленной бумаге то, что в нее завернуто.

— Эй, дай один… Дай нам один…

— Только один дам, один! Остальные отдам маме, когда плидет!

Дети усаживаются на лужайке. Все с нетерпением ждут, пока Палько развертывает пакетик. Они не замечают, что на них удивленно смотрят две пары почти испуганных посторонних глаз. Ведь дети у себя дома! И Палько развертывает бумагу. Дело идет что-то плохо. Неловкие еще у него ручонки. Но глаза сияют от счастья. Он горд, что тоже может принести домой хлеб. Он торжественно раздает кусочки хлеба и кружочки колбасы.