Возвратясь в сарай, она заключила в объятия и прижала к сердцу маленькую Эвичку и стала думать, что делать дальше. Перезимуешь разве с маленьким ребенком в сарае? Невозможно! Надо было что-то придумать. Надо было, пока не поздно, искать спасения.

Она отправилась к дворнику того отеля, где работала летом. Дворник был ее знакомый. Они знали друг друга еще с тех пор, когда Ченкова была пани лесничихой. И сейчас несчастная мать так горячо просила своего старого знакомого, что растаял бы камень.

— Не ради себя я прошу, а ради этого ребенка, я не хочу его гибели! Приютите же нас где-нибудь на зимние месяцы…

— Но как это сделать? Как?.. Вы знаете ведь, что я рад бы вам помочь… да что делать? В жилые комнаты устроить вас я не смею, хоть они и пустуют. Меня сейчас же уволят. А сам я с семьей живу в одной комнатке, и там нас как сельдей в бочке набито. Однако… постойте! Через несколько дней уедет горничная в отпуск. Может, что и выгорит… Попрошу-ка я у нее позволения в ее комнате вам перезимовать…

Горничная на это согласилась, и так Зузана Ченкова и ее дочурка пережили в маленькой служебной комнатке отеля самые сильные морозы и вьюги.

Трудные это были дни! Ведь на зиму большинство татранских отелей закрыто. Их открывают лишь весной на летний сезон. Зимой там живет один дворник. Дом не отапливается, в кухне не готовят. Так было и в этом отеле. Поэтому Ченкова с большим трудом добывала необходимое пропитание. Печка топилась тогда, когда Зузане удавалось откопать в снегу какое-нибудь топливо. Дворник не мог ей помочь. Он и сам нуждался. Ему хватало забот и о собственной семье.

Но вот все невзгоды уже пережиты… Ченкова перетерпела зиму и перенесла долгие месяцы голода… Уже близко и весенние деньки. Вот и снег сходит с горных склонов, в долинах журчат полноводные ручьи. Природа радуется. Повеяло новой жизнью. Весело поют птицы…

И в глазах Ченковой снова вспыхивают огоньки надежды. Опять наступит лето — будет работа, будет и хлеб. Одно только угнетает Зузану: мысли о старших детях. Ничего она не знает ни о Мишо, ни о Ганке. С самой осени, когда они расстались с ней, нет у нее никакой от них весточки.

В городе напрасно она пыталась узнать о них в канцелярии, где ее хотели арестовать за торговлю детьми. Там ей ничего не сказали. Чиновник сердито ответил, что ему некогда искать адреса. Он лишь заверил, что дети в надежных руках… А писем от Мишо Ченкова не получила. Он адресовал их в сарай у озера, которое находится неподалеку от Татранской Ломницы. Конечно, какой почтальон мог найти сарай в лесных чащах?!

Правда, с Палько Ченкова виделась несколько раз. Она всегда навещала его, если можно было пробиться через сугробы в город. С радостью Зузана убедилась своими глазами, что ее сын живет сытно, в роскоши. Она смеялась и плакала от счастья. Не беда, что Палько уже при третьем свидании отнесся к ней холодно, отчужденно, словно не узнавал ее. В первый и второй раз он еще прижался к ней, обнимал и рассказывал обо всем, а при следующих посещениях держался почти неприязненно. Он не понимал, почему мать плачет, а ее ласки были ему прямо противны. Его новая «мамочка» каждый день много играла с ним… Но сердце матери оправдывало младшего сына, и она не сердилась на него. Больше всего ей хотелось когда-нибудь узнать, что Мишо и Ганке живется так же хорошо, как и Палько. Конечно, дети ее могут забыть, лишь бы они были счастливы…

Но как была удивлена и как разочарована Зузана, когда перед ней предстал слуга фабриканта с требованием приехать за Палько. Она ушам своим не верила!

— Почему?

— Меня послала хозяйка и велела вам немедленно приехать за своим мальчишкой.

Ченкова поехала и взяла своего Палько. Ей даже не сказали толком, почему его возвращают.

— Он не нужен больше. Забирайте его. Зима прошла. А летом-то вы как-нибудь с ним прокормитесь. Возвращаем бесплатно.

Ченкова стоит на берегу озера у сарая. Опять она вынуждена сюда перебраться. Горничная уже вернулась в отель. Весна. В задумчивости стоит Ченкова. Глядит в прозрачное озеро. И видит в нем себя, Палько, Эвичку. Словно в зеркале. Она смотрит на свою семью… Один… двое… Где же остальные? Их было у нее четверо! Где Мишо? Где Ганка?

— Дети мои, где вы? Где вы? Ах, вернитесь ко мне. Вернитесь!..

Как предвидел хозяин Мишо, так все и получилось. Спасение с небес не пришло, и семья Каспера совсем погибала. Нужда доканчивала свою разрушительную работу.

Жена Каспера умерла от чахотки, и остальные члены семьи получили эту болезнь бедняков. Заболел мастер, заболели его дети, заболел и ученик Мишо. Врач установил легочный туберкулез у всех.

Как решили поступить с больными, мы уже знаем из письма Мишо к Ганке. Всех пришлось послать на лечение. И потому вскоре после этого мы видим, как Мишо прощается с Братиславой. Осунувшееся, бледное лицо, руки в карманах поношенного костюма. Маленький ученик сапожника стоит на берегу полноводного Дуная. Еще раз хочет он увидеть пароходы, отправляющиеся в далекий путь, и послушать шум волн. Пароходы плывут величественно, как лебеди, а волны гудят походную песню. Все так красиво, что поэты могли бы мечтать в своих стихах, но в нынешнее время, в полные самых важных обязанностей дни, поэты не могут предаваться красивым мечтам.

Потом Мишо бродит по городским улицам. Проходит он по площадям и пассажам, по улицам и переулкам, покидая храмы, машины, банки, виллы богачей и лачуги братиславской бедноты.

И поскольку сегодня воскресенье и уже миновал полдень, Мишо может проститься со своими друзьями. Все задумчивы и молчаливы. Никто сегодня не заводит речь о веселых похождениях. Надо проститься с Мишо. С хорошим другом, к которому ребята привыкли больше, чем к родным братьям. Все настроены серьезно.

— Значит, уезжаешь. В санаторий…

— Нет, не в санаторий. Сперва к матери съезжу. Где-нибудь, надо думать, найду ее. А если нельзя будет с мамой жить в Татрах, отправлюсь в этот самый Шробаров институт.

— Но не забывай, что ты болен, и сперва тебе надо вылечиться…

— Да ведь я и у мамы вылечусь. Лишь бы в наши горы попасть!

— Когда же ты едешь?

— Сегодня под вечер. Деньги на билет мне уже выдали. Я сказал, что до Татр доберусь и один, раз я из тех мест.

— Мы тебя проводим. Когда тебе надо на вокзал?

— Да уже пора. Туда добрых полчаса ходу. А опоздать мне не хотелось бы.

— Так, значит, пошли?

— Сейчас. Погодите только минутку, я еще с хозяином попрощаюсь.

— Ну, давай. А мы потихоньку в путь тронемся. Ты нас догонишь.

И ребята идут. Ребята из еврейского квартала провожают своего друга. Их набралась изрядная стайка. Все шагают торжественно, словно на похоронах. В центре марширует Мишо.

На вокзале суматоха, шум. Поезд на Жилину уходит через десять минут. Ровно в пять. Мишо бежит к кассе за билетом.

— Татранская Ломница, третий класс, пассажирский поезд, — говорит Мишо кассиру в окошечке.

— Девяносто одна крона, — отвечает кассир и подает билет Мишо.

— Ну вот и все. Надо садиться в поезд…

— Значит… всего хорошего. Не забывай…

Ребята обнимают Мишо, жмут руки. У всех слезы на глазах…

— Будьте здоровы и не забывайте меня!

— Не забудем, не забудем, дружище…

Вот поезд трогается. Железный конь мчится рысью. Паровоз гудит, колеса танцуют.

Глаза Мишо впиваются в окно. Еще последний взгляд на Братиславу. Еще раз ей кивнуть. А потом — Поважье… Трнава… Тренчин, Жилина, Врутки, Попрад… Целая ночь пути…

А утром Высокие Татры приветствуют Мишо солнечной улыбкой над Криванем.

— Скорей! Скорей отсюда, — подгоняет себя Ганка. — Вон из дома Риго, вон из поселка! Скорей, пока не вошел хозяин и не увидел на земле пролитое молоко.

В голове Ганки стучит кровь. Девочка дрожит, как в лихорадке, от страха и ужаса, от тоски по родному дому.