Александр Семеныч посватался. Катерина Федоровна знала, что жених попивает и что у него есть двое детей, но это были ничтожные препятствия в сравнении с выгодами и преимуществами чиновничьего сана, и она приняла предложение.

На следующую весну супруги переехали с Петербургской на Васильевский остров, где жила большая часть «давальцев» Катерины Федоровны.

Мы оставили Полю на крыльце, полусонную, с французскою грамматикою в руке; какая-то французская фраза, приведенная для примера, сильно заинтересовала ее. «Если б у меня был лексикон, — подумала Поля. — Ведь есть же такие счастливцы в школе, у которых есть лексиконы».

Но ей не следовало даже и мечтать о такой роскоши. Поля, как всегда, обвинила себя в непонятливости и тупости.

«Какая я бестолковая, — думала она, — учусь, учусь и каждое слово отдельно знаю, а что они значат вместе, не понимаю. Неужели и Маша, когда вырастет и будет учиться, будет так же мало понимать, как я? Она будет у меня все спрашивать, а что ж я могу растолковать ей, когда и сама почти ничего не знаю».

Эта мысль сильно огорчала ее. Но зато, раз вспомнив о Маше, Поля, как и всегда, увлеклась думою о ней. Она радовалась, что Маша после каникул станет ходить в школу.

«Папа не послушает мачехи, — думала она. — Он хочет, чтобы мы учились. Он настоит на своем. Как будет весело. Маша целый день будет со мною. Я не буду бояться, что ее дома без меня мачеха прибьет за то, что она не так сшила». Тут Поле представилась грустная сцена за пятно, в которой досталось и ей накануне. Как ей стало жаль маленькую сестренку! Поля тяжело вздохнула.

«Если б я могла чем-нибудь порадовать ее», — подумала она.

И вдруг вспомнила она, как решилась было вчера просить хозяина, чтоб позволил Маше погулять в его саду. Она опять начала обдумывать это смелое намерение. Результат ее дум был тот, что она решилась исполнить его. Натура Поли была из числа тех, робких и вместе с тем гордых натур, для которых просить кого-нибудь, хотя бы и о совершенных пустяках, — своего рода подвиг. Но Поля так любила сестру, что для нее готова была на все жертвы, как большие, так и маленькие. Она решилась сделать Маше сюрприз, то есть ничего не говорить ей о своем плане до самой минуты его осуществления. Целое утро она держалась этого благого намерения. Но когда после обеда Маша уселась на крылечке подле нее с шитьем и, взглянув на сад, сказала:

— Отчего мы, Поля, никогда не гуляем? Все дети, все люди гуляют, а мы никогда. Знаешь, я бы хотела когда-нибудь в лесу побывать. Там должно быть чудесно. Прошедший раз у мачехи была Юлия Карловна, с завода приезжала, рассказывала, как у них там гуляют и как там хорошо. И лес, и поле, и цветов сколько. Я бы желала там погулять! А то не знаешь, что и за лес такой, как никогда не видала его. А что, Поля, как ты думаешь, — прибавила она с выражением серьезного опасения, — ведь эдак я, пожалуй, всю жизнь проживу, и состарюсь, и умру, и никогда не увижу ни леса, ни поля? Бывает так, Коля? Есть такие люди, которые никогда не видали леса? А?..

Поля засмеялась расцеловала Машу и уверила ее, что когда-нибудь она непременно увидит и лес, и поля, и даже горы, — где, когда и как, Поля и сама не знала. В заключение, чтобы окончательно рассеять мрачные мысли Маши, она не выдержала и рассказала ей о своем замысле насчет хозяйского сада.

Маша в восторге раскрыла свои ясные глазки и устремила на сестру полурадостный-полунедоумевающий взгляд.

В эту минуту дверь из хозяйской квартиры во двор отворилась, и хозяин тихим шагом пошел по тротуару в сад.

— Вон он, — шепнула Маша. — Поди же скорей, Поля, проси его.

Поля подняла было глаза, но тотчас же опустила их и, вся вспыхнув от волнения, принялась стегать очень усердно.

Маша также покраснела, но от досады, и украдкою толкнула сестру локтем.

Поля опять подняла глаза. Хозяин был уже подле калитки. Она хотела встать, идти просить, но ноги отказались повиноваться. Она тяжело вздохнула, опустила глаза и снова принялась усердно за шитье.

— Что ж ты, Поля! — шепнула наконец Маша с явным неудовольствием.

— Я после попрошу, — проговорила Поля тихо.

— Когда ж после?

Маша надула губки, отодвинулась дальше от сестры и занялась шитьем.

— Когда он пойдет из сада, — сказала Поля.

— Тогда уж поздно будет, мачеха велит спать ложиться.

— Ну, так завтра.

— Ну да, завтра. Сама же сказала, что сегодня попросишь. И завтра то же скажешь, а сама не попросишь.

Весь вечер Маша была печальна. Каждый раз, как Поля взглядывала на нее, она еще более пригорюнивалась.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — спросила ее Поля, когда они легли спать.

— Нет, благодарствуй, не надо, — отвечала маленькая деспотка с глубоко разобиженною физиономией.

На следующий день расположение духа Маши не изменилось. Она знала слабую струну сестры и так умела играть на ней, что как ни забавляли Полю ее плутовские уловки, а все-таки ей от всей души хотелось, чтоб это отуманенное личико просияло и чтоб эти наивно жалобные глазки просветлели.

Вечером она сидела на крыльце за работой и ждала появления хозяина почти с болезненным нетерпением.

Чем ближе подвигался час, в который он обыкновенно ходил в сад, тем становилось ей страшнее и тем страннее казалось ей ее намерение.

Маша работала подле сестры. По беспокойству, выражавшемуся в глазах Поли всякий раз, как она взглядывала на дверь хозяйской квартиры, Маша знала, что сегодня она сдержит свое слово, и потому молчала.

Наконец дверь отворилась, хозяин вышел. Поля дала ему дойти почти до решетки, потом встала вся бледная, подошла к нему скорыми шагами и хотела было изложить ему свою просьбу как можно короче, в пяти-шести словах, вроде того как глотают пилюли, чтобы поскорее отделаться. На шум ее шагов хозяин обернулся и увидел перед собою молоденькую девушку, которая, очевидно, хотела что-то сказать ему, но не могла выговорить ни слова и только беспрестанно менялась в лице. Это робкое запуганное личико возбудило в нем любопытство.

— Вам что-нибудь надо? — спросил он ласково.

Поля собралась с духом и кое-как объяснила ему, в чем дело.

— Это ваша сестрица? — спросил хозяин, указав глазами на Машу, которая сошла уже с крыльца, но остановилась в приличном отдалении от разговаривающих и с живейшим интересом ждала решения вопроса, имевшего в ее ребяческой жизни огромное значение.

— Да, это она, — отвечала Поля.

Хозяин сделал несколько шагов к Маше и наклонился с участием над этим хорошеньким ребенком, в котором встречал сочувствие к тому, что любил сам.

— Так вам очень нравятся цветы? — спросил он с улыбкою.

— Очень, — прошептала Маша, покраснев и посмотрев искоса на садик такими глазами, которые ясно говорили: ах, кабы они все были мои.

— Пойдемте же в сад; только с условием, — прибавил он полушутя-полусерьезно, — не рвать цветов.

Маша от внезапной радости и от ласкового взгляда хозяина сделалась вдруг бойка.

— Нет, нет, — отвечала она с блистающими глазками, — я не буду рвать. Вот посмотрите, я буду всё так ходить, — прибавила она, заложив руки за спину, — и ни до чего не дотронусь.

Хозяин и Поля засмеялись.

— Можно мне идти? — спросила Маша с живейшим нетерпением, встряхнув своими белокурыми кудрями и взглянув на хозяина тем умильным взглядом, которым взглядывала на сестру, когда хотела у нее что-нибудь выпросить.

— Можно, идите, идите, — проговорил хозяин и пропустил ее вперед, потом пригласил Полю следовать за нею.

Маша вошла в сад степенно, как следует умной девочке. Но едва она вступила в этот заповедный круг, как все ее хитрые расчеты и соображения, которым учат ребенка ложные понятия, вселяемые в его голову взрослыми, — мгновенно рассеялись и ею овладел простодушный восторг ребенка, душа которого всегда готова откликнуться сочувствием к природе. Она перебегала от клумбы к клумбе, становилась на колени перед цветами, вдыхала в себя их аромат и рассматривала их с любопытством и мелочною детскою наблюдательностью. Намерение держать руки за спиною, чтоб не прийти в искушение, — было забыто. Она то поправляла волосы, падавшие ей на глаза, когда она наклонялась, то хлопала в ладоши при внезапном открытии какого-нибудь цветка, который особенно нравился ей. Все это сопровождалось прыганьем, веселыми восклицаниями и болтовнею.