Обед готов. Больная просит есть. Но Поля прежде всего наливает тарелку Маше. Каждый лучший кусок принадлежит бесспорно Маше. После обеда Поля моет посуду, Маша тут же около нее.

— Сшей мне куклу, — шепчет она.

Посуда убрана, старушка из богадельни легла вздремнуть, больная заснула. Все тихо, только в кухне, при свете ночника, шьет Поля сестре из тряпок куклу. Маша, живо заинтересованная, беспрестанно спрашивает, где у нее будут руки, где нос. А Поля думает: «Если бы у меня были деньги, какую бы я славную купила Маше куклу». И воображение рисует ей куклу, которую она видела в окне табачной лавочки, в розовом платье и розовой шляпке. Она смотрит на Машу с состраданием. Ей тяжело, что другие дети, а не Маша будут играть этой куклой. Она целует сестру и принимается за работу еще усерднее. Но вот кукла готова, и, нечего сказать, красива. Брови и глаза выведены углем, щеки размалеваны свеклой, пакля на голове изображает волосы. Но Маша вполне ею довольна.

— Ах, Поля, да какая она хорошенькая! — восклицает она и в восторге обнимает сестру за шею ручонками.

Поля вполне вознаграждена. Она забыла даже о кукле в розовом платье и розовой шляпке.

Приходит из должности отец. Дети не любят его возвращения. Без него как-то тише в доме и они не так боятся. Поля зажигает свечу и накрывает ему обедать. Его возвращение уже раздражает больную. Она начинает придираться к нему, попрекать его тем, что он мало получает, что они живут в нужде, что печка дымит, что не на что купить лекарства и прочее.

Жена для Александра Семеныча уже давно тяжелое бремя. Было время, когда он страдал через нее, — теперь на его улице праздник. На упреки он отвечает упреками же, колет жене глаза стариной, подтрунивает, подшучивает над ее прежнею счастливою жизнью. Сыплются с обеих сторон тяжелые слова, голоса возвышаются, жена и плачет, и стонет, и рыдает, муж топает ногами и твердит ей, чтоб она ехала в больницу. Страшно детям. Маша жмется к Поле. Наконец Александр Семеныч надевает шинель, фуражку и уходит, сильно хлопнув дверью. Дети опять садятся в кухне. На столе горит ночник. Старушка из богадельни утешает Анну Спиридоновну и для вящего утешения придает Александру Семенычу эпитеты проклятого, лешего, пьяницы. Дети все это слышат.

— Поля, о чем это мама плачет? — спрашивает Маша.

— Ей больно, — отвечает Поля.

— А зачем папа кричал и топал? Зачем Никитишна его бранит! Слышишь, как бранит?

Поля и сама не знает, зачем все это. Она знает только, что это худо, и ей тяжело, зачем Маша об этом расспрашивает.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — говорит она.

— Ах, расскажи, — говорит она.

Глазки ее блестят. Поля начинает рассказывать сказку, которую слышала от Никитишны. Отец возвращается домой. Но теперь дело гораздо хуже, он пьян, он шатается. Отвратительные сцены семейного раздора возобновляются. Дети, испуганные криком, нередко выбегают на крыльцо. Поля плачет, но она плачет не за себя. Ей жаль Машу. Маше холодно на крыльце. Она закутывает ее, согревает ей руки своим дыханием и плачет, плачет горько, потому что Маша вся дрожит, а она сама, бедный, беспомощный ребенок, выбилась из сил и не знает уже, что ей делать.

Анна Спиридоновна умерла. Смерть ее произвела перемену в жизни Поли. У Александра Семеныча была двоюродная сестра, также из чиновниц, Аполлинария Леонтьевна Медвецкая, немолодая дева, жеманная, немножко сентиментальная, а впрочем, весьма незлобивое существо, бывшая институтка. Она жила с матерью и содержала школу для девочек. При жизни Анны Спиридоновны мать и дочь Медвецкие очень редко посещали Глебовых. Аполлинария Леонтьевна, дева безукоризненной нравственности, считала предосудительным для своей чести навещать чаще женщину, на которую жаловался сам муж и распускал о ней двусмысленные слухи. По смерти ее, тронувшись на похоронах видом плачущих сирот, Аполлинария Леонтьевна предложила Александру Семенычу, чтобы Поля ходила к ней учиться в школу, и бралась приготовить ее к ремеслу гувернантки.

В сущности благодеяние это было невелико. Аполлинария Леонтьевна выражала свои мысли на французском языке довольно шероховато, знала, что в немецком языке имена существительные бывают трех родов, помнила из курса арифметики первые четыре правила, из географии названия столиц в европейских землях. Но Александр Семеныч очень обрадовался предложению учить Полю. Ему случалось иногда думать о том, что делать с детьми, но его думы не вели ровно ни к какому результату. Случалось ему иногда, проходя мимо какого-нибудь хорошего магазина, заглядываться в окна на бесчисленное множество шляпок и чепчиков, и мелькала тогда в голове его мысль: «А что, если Полю отдать в ученье, в модистки. Ведь хорошо живут эти магазинщицы. Право, даже лучше, нежели наш брат чиновник!» Но он спешил прогнать эту мысль, как не совсем здравую. Чиновничья надменность в нем равнялась надменности римского патриция относительно низших себя. Его дочери не должны были делать шляпок. Но как мысль о них все-таки по временам тревожила его, то дети становились ему почти в тягость. Он редко ласкал их, и все его о них заботы ограничивались тем, что он запрещал им знакомиться с играющими летом на дворе детьми нечиновного происхождения. Предложение Аполлинарии Леонтьевны заставило его взглянуть на детей с другой точки. Карьера гувернантки для Поли показалась ему весьма привлекательною. Поля не только со временем не будет нуждаться в его помощи, но будет сама зарабатывать деньги и будет в состоянии избавить его от расходов на Машу и забот о ней.

Он купил Поле ситцу на платье и новые сапожки и, отправляя ее первый раз в школу, прочел ей строгим тоном красноречивую, наставительную речь, в которой говорилось о пользе образования относительно извлечения из него материальных выгод, что Аполлинария Леонтьевна благодетельница Поли и проч.

Благодетельница Поли приняла ее ласково и также сказала ей речь, но не строгим тоном, а со слезами на глазах. В этой речи она с соболезнованием распространилась о настоящей горькой участи сиротки и ее сестры и заключила также пользою образования. Но, по ее мнению, польза состояла в том, что когда она выучится и выдержит экзамен в гимназии, то поступит к ней помощницей в школу с вознаграждением по пяти рублей в месяц. Поля выслушала обе речи внимательно. Она поняла, что образование действительно хорошая вещь, и глубоко проникнулась этим убеждением. Но, как конечная цель его, в ее уме тотчас явилась Маша, хорошо одетая, в крепких сапожках и новом платье, с тою куклою в руке, которую заприметила Поля в окне табачной лавочки, Маша довольная, сытая, смеющаяся. Поля принялась за учение с усердием и тою несокрушимою волею, которая говорит, что надо добраться до цели во что бы то ни стало. Нелегко давалось ей ученье. Аполлинария Леонтьевна знала по собственному опыту, какая отрасль просвещения у нас всего необходимее. Поля верила ей и занималась французским языком с великим усердием. Но Аполлинария Леонтьевна при своем способе преподавания делала из французского языка нечто таинственное, вроде языка богов, недоступное для ума простых смертных. Поля, как и другие воспитанницы, не раз становилась в тупик, когда ей хотелось понять, о чем идет дело.

Несмотря на все свои старания, она ушла недалеко и, кроме отдельных слов да маленьких фраз, почти ничего не понимала по-французски. Прежде это ее не очень сокрушало. Она была еще слишком ребенок и думала, что если учат ее и сама она учится прилежно, то непременно выучится. Но с некоторого времени, а именно с тех пор, как ей пошло за четырнадцать лет, ее стало не на шутку беспокоить сознание, что из учения выходит мало толку. Она не знала, кого винить. Аполлинарию Леонтьевну она винить не смела. Бедная девочка с горьким чувством обвиняла себя и с каждым днем все более и более теряла веру в свои умственные способности.

Между тем Александр Семеныч на третий год вдовства снова женился. На этот раз брак с обеих сторон был не по любви, а по расчету. Вдовцу посватали Катерину Федоровну кумушки-соседки, соболезновавшие об его детях. Они отрекомендовали ему невесту как трудолюбивую хозяйку и хорошую швею.