Став, по собственному выражению, «своим человеком» в редакции «Русской мысли»{159}, Милюков фактически возглавил историческую часть библиографического отдела журнала, хотя, конечно, преувеличивал, говоря, что вся библиография перешла в его распоряжение; во всяком случае, художественную литературу он не рецензировал.
Выступления в «Русской мысли» открыли Милюкову двери в другие издания, в том числе в «Русские ведомости», считавшуюся газетой солидной, не гнавшейся за сенсациями, публиковавшей по возможности проверенную информацию и солидные аналитические статьи. Выходившие еще с 1863 года (вначале трижды в неделю, а с 1868 года ежедневно), «Русские ведомости» выражали в основном взгляды либеральной профессуры и земских деятелей и по общественно-политическим вопросам явно противостояли консервативным «Московским ведомостям», стремившимся компенсировать свой правый характер популярностью и даже сенсационностью. Недаром «Русские ведомости» часто называли «профессорской газетой», считая их скучными в сравнении с «Московскими ведомостями».
Милюков лишь изредка публиковался в «Русских ведомостях», в основном по исторической тематике, но каждый раз его статьи содержали либеральные оценки. Когда он был вынужден по политическим причинам покинуть Россию, редакция взяла на себя смелость регулярно в 1897–1899 годах публиковать его «Письма с дороги», само появление которых было свидетельством оппозиционности газеты императорским порядкам. Исключительно важную роль в газете играл ее главный редактор с 1882 года Василий Михайлович Соболевский, обладавший огромным авторитетом{160}. Милюков был обязан ему многочисленными знакомствами с элитой московской, да и питерской интеллигенции, в том числе с В. Г. Короленко, А. П. Чеховым, крупнейшим идеологом либерального народничества Николаем Константиновичем Михайловским. Видимо, именно Соболевский ввел Милюкова в среду мыслителей, объединившихся вокруг редакции журнала «Вопросы философии и психологии», издававшегося с 1889 года профессором Николаем Яковлевичем Гротом, автором трудов по психологии эмоций, в частности книги «Психология чувствований в ее истории и главных основах» (1880), где использовались методы дифференциального и интегрального исчисления и доказывалась возможность экспериментального исследования эмоций.
Грот привлек Милюкова в свой журнал после того, как случайно оказался на лекции, где историк доказывал, что славянофильство «умерло и не воскреснет». Лекция так понравилась редактору, что он опубликовал ее доработанный текст{161}. Консервативные философы и публицисты набросились на статью Милюкова «Разложение славянофильства: Данилевский, Леонтьев, Вл. Соловьев». Из трех персонажей к тому времени оставался в живых только Владимир Сергеевич Соловьев, который направил в «Вопросы философии и психологии» весьма едкий ответ{162}. Либеральная же общественность отнеслась к работе Милюкова сочувственно, признав объективный характер его оценок.
Так Милюков выходил на поле общественно-политических схваток.
Маститый философ и психолог предложил Павлу посетить Л. Н. Толстого, к тому времени уже прославленного художника слова (роман «Война и мир» был опубликован в 1868 году и сразу же признан читателями, литературной критикой, общественностью ярчайшим художественным полотном). Грот договорился, что Толстой прочитает слушателям только что написанную статью «о Кронштадте» (видимо, какой-то публицистический фрагмент, в котором писатель ответил на истерические выпады священнослужителя Иоанна Кронштадтского, обвинявшего его во всех смертных грехах и пожелавшего ему смерти). Предполагалось, что за чтением последует обсуждение. Встреча состоялась в усадьбе писателя в Хамовниках, около Девичьего Поля (ныне улица Льва Толстого, дом 21, Музей-усадьба Л. Н. Толстого в Хамовниках){163}. Однако на ней оказался критик Н. Н. Страхов, боготворивший Толстого, который по окончании чтения вместо высказываний по существу разразился восторженными восклицаниями, чем обсуждение, собственно, и окончилось. Милюков на этот раз оказался «молчащим партнером»{164}.
Судя по всему, у Милюкова была еще одна личная встреча с Толстым в той же усадьбе. Писатель, интересовавшийся философскими проблемами, пригласил его для «объяснения общего смысла истории». Помня неудачный опыт первого общения, Павел думал, что и на этот раз ему придется в основном выслушивать сентенции великого старца (тому было уже под семьдесят). Однако он ошибся.
Знаменитый писатель поставил несколько вопросов и внимательно слушал ответы. Но в самый разгар монолога Милюкова в скромный кабинет вошла супруга Толстого Софья Андреевна и пригласила спуститься к чаю. Взяв в руки нож и примерившись к торту, чтобы его разрезать, Лев Николаевич вдруг произнес: «Ну что ваша наука! Захочу, разрежу так, а захочу — вот этак!» Милюков, по его словам, осознал, что ему никогда не понять Толстого. Он писал младшему сыну: «Нельзя же, по Толстому, противопоставлять науку человеку и громить ее во имя других сторон человеческой личности»{165}.
Толстой скептически относился к утверждениям, в том числе Милюкова, о возможности интеллигенции повлиять на народные настроения. Через годы, в декабре 1902-го, в дневнике писателя появилась запись: «Напрасно думают критики, что движение интеллигенции может руководить народными массами (Милюков)»{166}. Великий писатель со своим творческим и в то же время парадоксальным складом ума и видный историк, рассуждавший на базе достоверных фактов и логических выводов из них, понять друг друга в стремлениях «быть с народом» так и не смогли.
Милюков также встречался с Л. Н. Толстым на собраниях и всевозможных клубных мероприятиях, на журфиксах[3] у профессоров, литераторов и общественных деятелей. За закуской (обычно легкой) и выпивкой (иногда довольно обильной) договаривались о совместных начинаниях, обменивались мнениями о событиях, литературных новинках и т. п. В частности, на журфиксе у врача Н. Ф. Михайлова в январе 1895 года страстно обсуждалось заявление нового царя Николая II, призвавшего либералов оставить «бессмысленные мечтания» об участии деятелей земств в делах внутреннего управления. На этом фактически политическом собрании председательствовал Милюков. Было внесено предложение выступить с осуждением речи императора в иностранной печати, причем почти все сошлись во мнении, что сделать это наиболее пристало знаменитому писателю Толстому. Лев Николаевич, в принципе не отказываясь, высказал опасение, что его голос не окажет желаемого влияния на Западе, так как там его почему-то считают выразителем анархистских настроений и не сочтут его заявление выражением мнения широких общественных кругов. Так это предложение и не вышло за рамки взаимных препирательств{167}.
Между тем для неугомонной, жаждущей активного служения обществу и публичного признания натуры Павла Милюкова чисто академическая деятельность, доставлявшая умственное удовлетворение, никак не могла быть достаточной.
Неугомонность подчас приводила Павла к академическим конфликтам. Бывали случаи, когда он выступал в печати с очень резкой критикой работ коллег. Например, в рецензии на книгу Дмитрия Ивановича Багалея «Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства» (1887), отметив пробелы в источниках, видимо, действительно имевшие место, Милюков поставил под сомнение выводы работы, включая главный — о государственном характере колонизации. Багалей ответил на критику, думается, вполне обоснованно упрекнув Милюкова в стремлении к обобщениям на базе единичных фактов. По мнению некоторых исследователей (на наш взгляд, несколько преувеличенному), Милюков снискал репутацию скандалиста{168}.
