Павел Николаевич пытался вернуть себе былой авторитет, многократно выступал перед гражданами Петербурга и прежде всего перед членами своей партии с докладами о политическом положении и необходимости тщательно готовиться к выборам в Учредительное собрание. Однако его аудитория редела, постепенно сводилась к кадетским активистам и личным поклонникам. Да и сами речи носили всё более общий и подчас даже тривиальный характер{686}.
Во время правительственного и общеполитического кризиса в начале июля (большевики попытались захватить власть в Петрограде, а кадеты вышли из состава Временного правительства в знак протеста против непомерных, по их мнению, уступок украинской Центральной раде) Милюков публично не выступал. Только когда назначенный премьером Керенский обратился к его партии с предложением возвратиться в правительство, Павел Николаевич подготовил текст ответного письма, изложив в нем условия участия кадетов во власти: охрана завоеваний революции и проведение социальных реформ; полное единогласие с союзниками в ведении войны; восстановление воинской дисциплины на фронте и устранение вмешательства различных комитетов в вопросы военной тактики{687}. В итоге в правительство Керенского вошли четверо кадетов, но Милюкова среди них не было — за ним сохранялась репутация политика с империалистическими наклонностями.
IX съезд Партии народной свободы проходил 23–28 июля, вскоре после подавления войсками, верными Временному правительству, волнений в Петрограде 3–5 июля, спровоцированных большевиками. Открывал съезд не Милюков, а князь Долгоруков. По главным вопросам — о текущих политических событиях, о выборах в Учредительное собрание — выступали другие деятели. Милюков, правда, сделал краткий доклад о политическом положении, в основном дублировавший предыдущие выступления. Ему также было предоставлено слово для информации по украинскому вопросу, в котором многолетний борец за культурно-национальную автономию украинского народа поддержал идею территориальной автономии Украины и проинформировал, что ЦК постановил образовать комиссию для разработки соответствующего законопроекта (впрочем, Милюков стремился оттянуть решение этого вопроса до начала работы Учредительного собрания){688}.
В докладе о политическом положении Милюков сравнительно оптимистически оценил ситуацию, считая, что после июльских дней «настроения порядка стали теперь значительно сильнее и гораздо более распространеннее, чем прежде», а Советы «не могут более быть теми факторами дальнейшей эволюции, какими были до сих пор». Оратор призвал к поддержке Временного правительства, потребовав, чтобы оно стало «сильной и независимой властью». Милюков поддержал отсрочку выборов в Учредительное собрание, отстранение от их подготовки Советов. Он высказался за построение армии и флота как общих для всего государства вооруженных сил, подчиненных президенту Российской республики и комплектуемых на основе всеобщей воинской повинности, считал необходимым «немедленно прекратить пропаганду и восстановить самую суровую дисциплину, настоящую, а не так называемую революционную», а выборным солдатским органам ограничиваться хозяйственными делами. Оратор прозорливо предостерегал, что без принятия жестких мер по отношению к леворадикальным элементам «мы возвратимся на путь нового переворота, перед которым не без основания чувствуют все страх»{689}.
После событий начала июля Павел Николаевич всё более убеждался, что единственным способом сохранить целостность страны, преемственность в социально-экономических отношениях и постепенность преобразования государственного и общественного строя на республиканских началах (он не сомневался, что Учредительное собрание выскажется за республику) является временное установление жесткой власти популярного генерала или группы генералов. Будучи трезвомыслящим человеком и компетентным историком, он мог привести сотни примеров того, что ослабление центра неизбежно влечет за собой не только сепаратистские тенденции, но и нравственно-политический распад, которым пользуются деструктивные силы. Наиболее опасными из них Милюков считал большевиков.
При всех оговорках о необходимости соблюдения завоеванных в ходе революции прав и свобод такая позиция, безусловно, означала серьезное отклонение Милюкова от либерального, тем более леволиберального курса, которого он придерживался на протяжении нескольких десятилетий. Но время было чрезвычайное, и должны были последовать чрезвычайные меры. Однако Павел Николаевич колебался и в зависимости от текущего момента высказывал неоднозначные взгляды.
В начале августа Милюков принял участие в двух секретных встречах с представителями офицерских организаций. Из сведений, позже переданных генералу Деникину, следовало, что на совещании присутствовали секретарь Главного комитета Союза офицеров армии и флота капитан Владимир Ефремович Роженко и видный публицист и дипломат, начальник дипломатической канцелярии Ставки князь Григорий Николаевич Трубецкой. Деникину передавали, что позиция Милюкова на этой встрече состояла в том, чтобы «остановить разруху и разогнать совдеп». Но в то же время Павел Николаевич предостерег, что широкие народные массы будут против такого хода событий. Поэтому военные сообщили своему начальству, что на Милюкова и его единомышленников рассчитывать нельзя. Примерно такая же оценка содержалась в письме Деникина Николаю Ивановичу Астрову, тогдашнему московскому городскому голове{690}.
Милюков просто по складу своей натуры не мог поддержать установление открытой военной диктатуры, которая неизбежно приобрела бы террористический характер. Об этом свидетельствуют обнаруженные Н. Г. Думовой записи Милюкова, сделанные после его встречи 13 августа с тогдашним Верховным главнокомандующим генералом Лавром Георгиевичем Корниловым, именно в это время выступившим за установление в России сильной власти, не исключая военную диктатуру. Милюков рассказывал: «Я предупредил ген. Корнилова, что, на мой взгляд, разрыв с Керенским несвоевременен, и он не особенно это оспаривал. Я сказал то же самое Каледину (атаману Войска Донского. — Г. Ч, Л. Д.), с которым я также виделся в те же дни. Это, по-видимому, совпадало с намерением Корнилова, о котором стало известно лишь позже, оставить Керенского в кабинете. Ген. Корнилов не сообщил мне никаких деталей о готовившемся выступлении, но высказал пожелание, чтобы партия конституционалистов]-демократов] его поддержала хотя бы отставкой министров к[а]д[етов] в решительную минуту»{691}.
Милюков был участником Государственного совещания, созванного Временным правительством в Москве 12–15 августа 1917 года в тщетных усилиях восстановить национальное единство и укрепить централизованную государственную власть. Из примерно 2500 участников совещания Советы рабочих и солдатских депутатов представляли лишь 100 человек, а большевики и шедшие за ними организации не были представлены вовсе, а между тем именно они всё больше определяли динамику политического развития страны.
Главным событием Государственного совещания было выступление генерала Корнилова. Накануне открытия совещания состоялась встреча московских политических и общественных деятелей (в ней участвовали главным образом кадеты, а также приверженцы более правых убеждений, в частности бывший председатель Госдумы Родзянко). Участники встречи с ведома Милюкова установили контакт с Корниловым и обещали поддержать его усилия по восстановлению нормального положения в армии и в стране, при этом тщательно избегая использования термина «военная диктатура».
Прибыв в Москву рано утром 14 августа, Корнилов демонстративно не поехал в гостиницу или частный дом, а объявил местом своего пребывания собственный поезд, стоявший на запасных путях. Именно здесь генерал принимал посетителей, большинство которых уговаривали его взять власть в свои руки. В числе визитеров был и Милюков.
