В другом, украшенном Чине венчания, составленном после завершения церемонии, описаны все этапы царского венчания, от выхода царя Алексея Михайловича в Успенский собор, речей царя и патриарха, возложения царских регалий, миропомазания до переходов в Архангельский и Благовещенский соборы и возвращения царя в свои покои. Впервые текст Чина венчания царя Алексея был опубликован еще в составе «Древней российской вивлиофики» в конце XVIII века{16}. Рукопись дает своеобразный «эффект присутствия» на торжествах, позволяет «увидеть» церемонии, происходившие в Кремле. В документе содержалась роспись имен придворных царя Алексея Михайловича, принявших участие в торжествах. Венчал коронационную церемонию пир в присутствии царя и патриарха в Грановитой палате, где были все бояре и придворные (оговаривалось их участие в торжествах «без мест», чтобы не было ссор). Патриарх произносил молитвы над «богородичным хлебом» (частью просфоры, вынутой на проскомидии в память о Богородице), благословляя заздравные чаши новому царю. Биограф царя Алексея Михайловича И. Л. Андреев проницательно заметил о значении венчания на царство: «…та мистическая предрасположенность, которая всегда отличала царя Алексея Михайловича, его серьезность в восприятии всего, что было связано с верой, — все это говорит в пользу того, что происходящее в Успенском соборе было принято, впитано и пропущено им через ум и сердце. Для него все этапы венчания… означали вступление в особый царский чин… Ведь весь богословский смысл земного православного царства — это образ и путь к Царству небесному, и ему, новопоставленному по благоволению Божьему на государство, следовало по тогдашним представлениям весь этот путь пройти, опекая и заботясь о подданных»{17}.
Значимость таких торжеств всегда была велика еще и с земной точки зрения, они наглядно позволяли увидеть, кто находится в царском приближении. Иногда можно заметить отличия от первоначального плана церемонии, что дает возможность изучения скрытой борьбы за влияние в окружении юного царя. Например, в черновом столбце Чина венчания сначала было записано, что взять царский венец — шапку Мономаха — и поднести ее царю полагалось боярину Федору Ивановичу Шереметеву — многолетнему главе правительства царя Михаила Федоровича. Но потом его имя было зачеркнуто, вместо него почетную миссию исполнил дед царя по матери — боярин Лукьян Степанович Стрешнев. Возможно, перемены были вызваны преклонным возрастом Федора Ивановича. К тому времени он уже 40 лет служил в боярском чине и скоро вообще отошел отдел. Зато другие Шереметевы, Василий Петрович и Иван Петрович, были в числе главных действующих лиц на церемонии царского венчания. Правда, с ними (а еще с их «сватом», думным разрядным дьяком Иваном Гавреневым) Федор Иванович Шереметев был в ссоре из-за того, что хотел передать часть своих огромных владений внукам — князьям Одоевским, а не оставить исключительно в роду Шереметевых. Федор Иванович вынужден был даже в 1645 году пожаловаться юному царю Алексею Михайловичу, что Иван Петрович Шереметев со своими родственниками «умышляет всякое зло и разоренье» его дому и вотчинам. Такая родственная вражда могла проявиться во время царского венчания. В итоге одного боярина Шереметева заменили на другого — Стрешнева. Другую царскую регалию — скипетр — поручили сопровождать боярину Василию Ивановичу Стрешневу, долгое время остававшемуся «главным комнатным» человеком царя Михаила Федоровича, «дружбы которого», по замечанию одного из иностранных наблюдателей, «обыкновенно старались приобрести»{18}.
Чин венчания отразил холодность царя в отношении к семье Ивана Никитича Романова. Холодность эта сопровождала царскую семью давно, а ее истоки уходят во времена избирательного собора 1613 года. Иван Никитич, дядя царя Михаила Федоровича, видимо, не очень желал видеть на престоле своего племянника, что впоследствии и повлияло на его, как пишут исследователи, «известную удаленность от дел». Хотя во время царского венчания 1613 года ему отдали должное, и он как раз и был тем, кому поручили сопровождать в Успенский собор главную царскую регалию — шапку Мономаха. К моменту вступления на престол царя Алексея Михайловича Ивана Никитича уже не было в живых, но его сын Никита Иванович приходился двоюродным братом прежнему царю Михаилу Федоровичу и, следовательно, был близким родственником нового царя и претендовал на особый статус в коронационной церемонии. Никита Иванович получил боярский чин в самый торжественный и почетный момент царского венчания, 28 сентября: «А идучи в соборную церковь, был государь в Золотой полате и пожаловал государь из стольников в бояре Никиту Ивановича Романова-Юрьева»{19}. Еще трижды Никита Иванович исполнял заметный обряд осыпания царя золотыми и серебряными деньгами: на выходе из Успенского, Архангельского и Благовещенского соборов. Конечно, благодаря этому пожалованию все могли видеть, что в доме Романовых полное согласие. И только отзвуком каких-то неясных противоречий в церемониале венчания осталось вычеркнутое имя другого боярина, князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, ведь именно ему первоначально и хотели поручить осыпать царя золотыми. И это право он имел как первый боярин в Думе{20}. Возможно, здесь опять, как и в случае с боярином Федором Ивановичем Шереметевым, сказался преклонный возраст активного участника событий Смутного времени, каким был князь Черкасский. Началась ли смена поколений в Думе сразу же после вступления на престол царя Алексея Михайловича, остается только догадываться, хотя предпосылки для этого были созданы еще раньше самой жизнью{21}.
В Чине венчания прежде всего стремились не нарушить принцип достойного представления родов ближних людей, поэтому Романовы, Стрешневы, Шереметевы и князья Черкасские по-прежнему были на первых ролях. Настолько, что можно было подумать, что другой ближний боярин царя Алексея Михайловича — всем хорошо известный Борис Иванович Морозов — мало повлиял на подготовку к царскому венчанию. Однако это не совсем так. В беловом варианте Чина «дядька» (воспитатель) царя Борис Иванович Морозов упоминается дважды. Во время церемонии царского венчания в Успенском соборе он стоял на почетном месте с «десной», то есть с правой стороны от «чертожного места» — специально устроенного возвышения для трона царя. Рядом с ним находились также новый царский постельничий Иван Михайлович Аничков и стряпчие{22}. Но самое заметное участие боярина Морозова в ходе церемонии видим в чине миропомазания на царство, когда «дядька ж его государев и ближний боярин Борис Иванович Морозов, приняв у одного из стряпчих ручник платен чист (полотенце. — В. К.) и опоясуя царя и великого князя по его царской порфире по персем под пазухи»{23}.
Показательно, что ни до, ни после венчания на царство Алексея Михайловича подпоясывание «ручником» не встречалось! Даже в первоначальных редакциях Чина было по-другому, и роль царского воспитателя никак не оговаривалась. В черновике Чина венчания об этом говорилось просто: стряпчий подает царю «ручник», чтобы ни одна капля драгоценного венчального мира не упала на землю. Царь «до осми ден» должен был хранить при себе это полотенце. Намеренное вмешательство боярина Морозова в Чин венчания видно из того, что в дворцовых разрядах его имя так и не было упомянуто (говорилось только, что у «места царского» стоял постельничий Иван Михайлович Аничков). В еще одной рукописи Чина венчания царя Алексея Михайловича, переписанной много лет спустя для царевны Софьи, имена каких-либо царских помощников также не упоминались: «и имеяй в руце своей плат чист и сим утираяся, и когда ял ли и пил, и не омывался же до 8 дней ни-какоже»{24}. Следовательно, Морозов поступил по-своему, выставив напоказ особую заботу воспитателя о своем воспитаннике. В таком жесте, конечно, никто ему не смог отказать, учитывая еще влияние боярина на главного распорядителя церемонии думного дьяка Григория Львова{25}.
