Больше всего об интересах царевича могла рассказать его библиотека: там нашлось место как для «душеполезного» чтения, так и для занятий языками, историей и географией. Рядом с богослужебными книгами — Библией, Новым Заветом, Апостолами, Псалтырями — у царевича имелись книги «четьи»: жития Саввы Сторожевского, Александра Ошевенского, «Патерик Печерской». Особый интерес представляют исторические книги — «Летописец вкратце царем и великим князем», а также «Собрание патриарха Никона», в котором видят тома грандиозного Никоновского летописного свода, созданного еще в XVI веке и ранее принадлежавшие опальному патриарху. Среди других книг — «Алексикон печатной», «Грамотика словенская», «Лексикон писменой словенской с греческим», «Книга ратного строения». У царевича было «11 книг описание земель». Учитель наследника Симеон Полоцкий тоже подарил в библиотеку царевича свою книгу — «Жезл правления», о недавнем церковном соборе 1666/67 года.
Наверное, именно Симеон Полоцкий способствовал интересу царевича к изучению «книг на разных языках». Таких «больших и малых книг» у Алексея Алексеевича было больше восьмидесяти. Представляют интерес и «наглядные пособия» — иноземные гравюры и, возможно, карты: «Пятьдесят рамцов с листами фряскими. Четырнадцать листов описание розных земель». В тереме царевича рядом с его кроватью стояли глобусы — «Два яблока описание земли». Хранил царевич Алексей и просто любопытные редкости, вроде двух «струфокомиловых» (страусиных) яиц и «ореха индийского», что вполне объяснимо для юного сына царя. Как отмечал опубликовавший эти описи прекрасный знаток царского быта Иван Егорович Забелин, «охота к редкостям и драгоценностям, к разным узорочным, хитрым изделиям и курьезным вещицам была распространена не только во дворце, но и вообще между знатными и богатыми людьми того века»{610}.
Перемены в курсе Московского царства первыми ощутили на себе дьяки и подьячие московских приказов, «бюрократы» того времени. Столбцовое делопроизводство стало дополняться более современной тетрадной формой ведения архивных дел. Например, одними из первых в 1667 году вместо столбцов в книги были записаны боярские и жилецкие списки. В новых списках членов Государева двора официально появились перечни «комнатных» стольников. Придворная знать получала особый статус, утверждалось первенство по заслугам и пожалованию царя, а не исключительно по местническим основаниям. 24 октября 1667 года царь Алексей Михайлович устроил личный смотр чину стряпчих Государева двора в Грановитой палате «со 2-го до 7-го часу дни» и «пожаловал» многих служить в дворяне «по московскому списку», а через два дня провел отдельный смотр жильцов. Впервые после долгого перерыва была составлена полная Опись архива Разрядного приказа{611}. Все это внешне может выглядеть рутинными делами, но такая «архивная» история является лучшим маркером настоящих перемен.
Царю Алексею Михайловичу настолько хотелось обновить всё кругом себя, что в день Преображения 6 августа 1667 года был издан указ о подготовке к написанию «вновь» стенного письма Грановитой палаты (оставшегося со времен царя Федора Ивановича). Иконописцу Симону Ушакову поручили сделать всё быстро, «в то же лето», желая, видимо, успеть к церемонии объявления царевича Алексея Алексеевича 1 сентября или по крайней мере к встрече польских послов в октябре. Из ответа Симона Ушакова с товарищами можно узнать, какое задание им при этом ставилось: «Грановитые полаты вновь писать самым добрым стенным письмом, прежняго лутче, или против прежняго». Мастера-изографы убедили царя отложить работу: «в толи-кое малое время некогда; к октябрю месяцу никоими мерами не поспеть, для того: приходит время студеное и стенное письмо будет не крепко и не вечно». Царь согласился с их доводами. По новому указу 15 ноября 1667 года «возобновление стенописи» Грановитой палаты было перенесено на весну 1668 года{612}.
Стремлению к новизне отвечает и появление в самом ближнем круге царя Алексея Михайловича боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. Учитывая его назначения и пышные титулы, существует соблазн назвать андрусовского триумфатора «русским канцлером»{613}. Однако Алексею Михайловичу пришлось учитывать ропот обиженных возвышением Ордина-Нащокина думцев. Поэтому назначения ограничились передачей новому боярину только двух приказов — Посольского и Малороссийского. Правда, в Посольском приказе были ведомы еще и «четверти» — финансовые ведомства по сбору доходов, но такую исторически сложившуюся дополнительную нагрузку на дипломатическое ведомство Ордин-Нащокин считал излишней.
Настоящим «теневым» главой правительства царя Алексея Михайловича становится в это время другой боярин — князь Никита Иванович Одоевский. Наконец-то пришло «время» этого ближнего человека царя Алексея Михайловича, хотя он давно уже доказал свои государственные способности составлением Соборного уложения 1649 года, а затем заключением Виленского договора 1656 года. Не случайно и патриарх Никон чувствовал в нем сильного противника, выступая против ненавистной ему «Уложенной книги», вводившей светский суд для людей церковного чина, и называя князя Никиту Ивановича «прегордым». Пострадал от этой аристократической «гордости» и Ордин-Нащокин, когда царь Алексей Михайлович однажды отправил его к посольству «ближнего» боярина князя Одоевского, а тот отказался обсуждать с ним какие-либо дела.
Долголетним препятствием к выдвижению князя Одоевского было первенство среди советников царя Алексея Михайловича сначала боярина Бориса Ивановича Морозова, а потом царского тестя Ильи Даниловича Милославского. Даже ведая «грехи» тестя в административных делах, Алексей Михайлович не шел на его устранение от руководства главными приказами, считаясь с родственниками царицы Марии Ильиничны. Хотя сам отец не должен был выказывать своих чувств к дочери, находясь при дворе. Самуэль Коллинс писал, что «царский тесть, Илья Данилович, не смеет назвать царицу своей дочерью, никто из ее родственников не смеет признать ее своей родственницей». Предел первенствующему положению Милославского при дворе был положен серьезной болезнью, когда он не мог, как раньше, участвовать в делах. По сведениям того же Коллинса, здоровье боярина было очень плохо: «Теперь Илья, разбитый параличом, лишился и телесных, и умственных способностей и не узнает никого, кого ему ни назовут».
О том, что первенство в делах перешло к боярину Никите Ивановиче Одоевскому, свидетельствовало «шествие на осляти» 8 апреля 1666 года, когда Одоевский держал «повод», а в обряде снова участвовал новгородский митрополит Питирим. Князь Никита Иванович выступил одним из главных обвинителей на суде над патриархом Никоном на церковном соборе 1666/67 года. Как уже говорилось, существовал определенный набор приказов, ведать которыми мог только номинальный глава правительства. Официально такой перечень никогда не устанавливался, но современникам было все ясно без дополнительных разъяснений. В сентябре 1666 года к Одоевскому от Милославского перешло руководство финансами, обороной и охраной царя; он стал во главе Приказа Большой казны, а также Стрелецкого и Рейтарского. Это было еще не всё, что требовалось для полноты влияния на государственные дела. Важную роль играла Оружейная палата, но там незыблемыми оставались позиции боярина и оружничего Богдана Матвеевича Хитрово, а также Аптекарский приказ, ведавший иностранными докторами, лечившими самого царя и его семью. Контроль над «Аптекой» тоже не сразу окажется в руках князя Никиты Ивановича.
В новое время, наступавшее после Андрусовского перемирия, Никита Иванович Одоевский оказался рядом с царем, «уравновешивая» тем самым в глазах знати возвышение Ордина-Нащокина. Характер расстановки «партий» в правительстве можно было увидеть уже во время представления наследника царевича Алексея Алексеевича двору. В отличие от других бояр, присутствовавших на церемонии «без мест», князь Никита Иванович упомянут отдельно: именно ему была предоставлена честь говорить поздравительную «речь им великим государем» от лица всех собравшихся. И в других церемониях, например «шествии на осляти» в Вербное воскресенье 15 марта 1668 года, князь Одоевский снова был одним из самых заметных участников. Кстати, тогда первый раз рядом с царем шел и держал «посередь повода» у «осляти» царевич Алексей Алексеевич, а за ним следовал и также касался повода боярин князь Никита Иванович Одоевский{614}.
