— Ты не понимаешь. Монэл, ты видел в жизни хоть что-нибудь, кроме клетки? — Мальчик отрицательно покачал головой. — Ты еще слишком молод. При должном усердии ты можешь получить свободу через год, может два или… Или поставить все на карту прямо сейчас.

Я не хочу принимать подобное решение. Через три дня у тебя бой. Когда выиграешь его, ты дашь мне свой ответ.

"Рамийские чемпионы — это гладиаторы, получившие свободу от самого вождя. Дар свободы включает в себя не только освобождение от цепей, но и множество привилегий, часто не доступных даже многим знатным господам" — Пешком по миру: Том 7.

Письмо от Хотару. Сторона 2:

"Я решил написать то, что хотел бы рассказать кому-нибудь, но не хотел бы рассказывать кому-либо из моего нынешнего окружения. Не думаю, что меня кто-то здесь поймет. По правде сейчас я все больше ощущаю себя чужим. Никем. Лишним.

Я не могу понять никого. Я и не хочу понимать. Я не могу разделять с кем-то стремления и желания. Они у меня другие. Мое прошлое осталось далеко в прошлом, но оно не покинуло меня полностью, а теперь каждый день оно напоминает о себе. Глядя на этого мальчика, я невольно вспоминаю себя. Ту дикость, что жила во мне, ту жажду… Я как будто смотрю в кривое отражение. Мы разные, но в чем-то похожи и эта похожесть не дает мне покоя.

Однако я не могу понять его. Я выше. Я давно освободился от тех цепей, что удерживают его. В то же время я не могу понять и Рашита. С каким холоднокровием он относится к этому парнишке. Для него он в прямом смысле инструмент. Что-то не живое. Ведь на его месте был и я. Да, золото правит этой страной и нет ничего бесчестного в том, что бы зарабатывать его как можно больше, однако сейчас я как никогда понимаю, что должны быть некие рамки. Может это и зовется человечностью?

Он спас меня, Низам. Этот мальчик. Кровожадный, жестокий, убивающий без раздумий. Спас меня от смерти по собственной глупости. Может это глупо, но я теперь перед ним в долгу. И нет, это не тот долг, который мы отдаем друг другу постоянно на поле боя. Разница в том, что моя жизнь намного дороже его собственной. Я не могу просто спасти его от смерти и рассчитаться. Нет, этого будет не достаточно.

Возможно, я совершаю огромную ошибку, о которой потом буду жалеть, но я собираюсь попытаться вернуть этот долг. Я собираюсь дать ему жизнь.

Постскриптум: А еще у меня теперь есть верблюд"

"Верблюды — самое дорогое и востребованное животное во всей восточной части мира. Эти скакуны хорошо приспособлены к засушливой местности и способны выполнять те же обязанности, что мы возлагаем на коней" — Бестиарий Толаса: Самые верные скакуны.

В замок вставили ключ. Монэл, сидя у стены, прижав колени к лицу, приподнял голову, уставившись на дверь. Она скрипнула. Мальчик заерзал на месте, удивленный такому гостю. Девушка, дождавшись, когда за ней закроется дверь, с опаской шагнула ближе к мальчику. Ее лицо наливалось румянцем, руки были сложены в замок. Она дрожала. Одним движением она развязала узелок на платье и оно соскользнуло по бархатной коже на песок. Монэл все так же сидел на месте, разглядывая ее прекрасное тело.

— Господин приказал ублажить тебя, — наконец произнесла она.

Монэл чувствовал, как глаза его заполняются черным цветом. Все тело горело. Эти ощущения он не мог контролировать. Встряхнув головой, он отвернулся, крепко зажмурившись.

— Оденься.

— Господин приказал…

— Одевайся, мать твою! — Закричал мальчик внезапно рычащим голосом и Сара вздрогнула, вжавшись в дальний угол камеры.

— Ты понимаешь, что мне приказали? — Сказала девушка, с трудом сдерживая слёзы. — Если я ослушаюсь, то… Кому я это говорю? Тебе же плевать.

— Это не так. Мне не плевать.

Девушка спешно оделась и направилась к выходу.

— Стой, — окликнул ее Монэл, — куда ты?

— Скажу господину все как есть.

— Останься. Я не хочу, что бы из-за меня у тебя были неприятности. Просто останься до утра.

Сара отошла от двери и села в угол как можно дальше от Монэла.

— Если хочешь, можешь занять кровать, — предложил мальчик. — Я все равно не могу на ней спать.

— Почему?

— Привык к земле.

— Ясно. Откажусь.

— Как знаешь, — пожал он плечами и уселся поудобнее.

В камере повисло неловкое молчание. Они постоянно бросали друг на друга взгляды. Иногда встречались и тут же отворачивались друг от друга. Наконец Сара не выдержала:

— Почему? — Монэл повернулся к ней. — Почему не взял меня?

— А ты хотела?

— Нет.

— Вот и ответ. Я не буду брать тебя против воли.

— Против воли? Какой воли? Мы рабы и если этого не сделаешь ты, так сделает кто-то другой… Не надо разыгрывать благородство! — Внезапно вспылила девушка. — Ты столько жизней загубил и теперь делаешь вид, будто тебе есть дело до чужих чувств? — ее звонкий голос, который до этого Монэл никогда не слышал, пронесся эхом по камере. Грозный взгляд девушки плавно перетек в страх и она задрожала. — Извини…

Монэл встал, отряхнулся и направился к ней. Девушка еще сильнее задрожала, вжалась в угол, но бежать было некуда. Мальчик медленно подошел, наклонился и посмотрел ей прямо в глаза.

— Извини? Чего ты боишься? Вот я перед тобой и мы здесь одни. Я хоть раз тебе чем-то навредил? Ты вечно трясешься от страха при виде меня и все почему? Сама выдумала себе чудовище, которое теперь до ужаса боишься! Может я и такой, но я уже сказал, что не причиню тебе вреда.

Девушка смотрела на него не моргая. Казалось, что она даже не дышит. Монэл щелкнул пальцами перед ней и она вздрогнула.

«— Жива, — успокоился мальчик, — значит, не перегнул»

— Ты сама сказала, что воли у нас нет. Так что мне делать, как не убивать? Да, мне нравится это. Возможно чья-то смерть — это самые яркие чувства, которые я переживаю за свою жизнь, но в то же время я ненавижу себя за это. Я проклинаю себя и свою жизнь больше, чем кто-либо. Выходя на арену, я часто представляю как меня убивают и все заканчивается… Заканчивается весь этот ад.

Я не трону тебя, Сара. Никогда. И ты знаешь почему. Скорее я перегрызу себе вены…

Он хотел было вернуться в свое насиженное место, как вдруг девушка схватила его за руку, потянула к себе. Он сел рядом с ней и, спустя несколько секунд, она положила голову ему на плечо.

— Я не Сара, — сказала девушка и Монэл почувствовал как на его плечо приземлилась слеза. — Я Диана. Диана из дома Анниев.

— Красивое имя…

— Да, — улыбнулась она, — имя высокородной девушки, которой уже давно нет. Мой отец предал императора, за что они казнили мою маму, моих братьев и сестер. Меня успели вывезти, но вот я здесь…

— Что значит «Высокородная»?

— Это… Даже не знаю как правильно объяснить. В общем, моя семья богатая и уважаемая во всей стране. Я дочь родного брата лорда Анния и поэтому считаюсь высокорожденной. Считалась когда-то.

— То есть тебя уважали за то, что ты родилась? Это глупо, — Диана вновь улыбнулась, а её лицо буквально ожило и обрело цвет.

— Глупо. Да, пожалуй это так.

"— Я всегда уважал своих противников на арене. Ирония в том, что единственный человек, которому я не выказывал никакого уважения, оказался достоин его больше всех остальных" — Труд Н. Остин: Один день из жизни Низама — рамийского чемпиона.

Всю ночь они болтали без остановки. Скорее даже болтала Диана, а Монэл лишь слушал не перебивая. Они знали друг друга уже несколько лет, но впервые разговаривали вот так просто. Диана рассказывала о своем доме, об отце, матери, о братьях и сестрах, которым, как вскоре показалось юноше, просто нет конца. О далекой стране, где она выросла и много чего еще.