— Это сложно объяснить, — опустил глаза Монэл.

— А ты попытайся.

— Злость, — еле слышно сказал мальчик. — Когда я злюсь, во мне что-то просыпается и дает такие силы, которые я сам не понимаю…

— И твои глаза чернеют, — добавил Хотару.

— Да, — кивнул в ответ юноша, — но злость, даже фальшивая, растет вместе с ней и меня начинает злить все. Что угодно способно взбесить меня. Я хотел, что бы Гней страдал, но не помню почему. Помню только, что мне нравилось то, что я делаю… Чем дольше это длиться, тем меньше во мне остается от меня самого. Один мужик как-то сказал, что эти глаза — проклятье и спасением от них станет лишь смерть.

— Где-то я уже подобное слышал. А если не злиться? — удивился Хотару и мальчик тут же рассмеялся.

— Без этих глаз я ничто. К тому же чем дольше я сдерживаю их, тем хуже бывают последствия. Они обладают собственной волей, намного сильнее моей.

— Что ж, как сказал один великий полководец: «Разделяй и властвуй». Для начала, парень, мы сделаем тебя гладиатором, которому не требуется злость для победы.

"Самыми опасными противниками в бою один на один можно считать рамийских чемпионов, однако многие с этим не согласятся, поставив в пример ирмидонскую пехоту и сеталийских самураев" — Исход: сильнейшие мира сего.

Во дворе заметно стихло. Сумерки медленно опускались на город, но Хотару не стал дожидаться ночи, когда наставник объявит окончание тренировок для гладиаторов и согнал всех с площадки, выстроив на ней в один ряд всю стражу. Сие действо заинтересовало даже наставника, хоть тот и не подавал вида. Почти все обитатели лудуса столпились вокруг площадки, чего Хотару и хотел. Стражники переминались с ноги на ногу, у кого-то на лице было явное беспокойство, а кому-то было вовсе все равно. По крайней мере до тех пор, пока Хотару медленно не прошел перед ними, внимательно вглядываясь в лицо каждому, как он делал это с гладиаторами. Теперь внимали ему все.

— Некоторые из вас знают, зачем я вас собрал сегодня, — наконец громко объявил Хотару, — некоторые сейчас очень хотят ошибаться в своих догадках. — Дойдя до конца строя, он развернулся и пошел так же, только в обратном направлении. — Вы все пришли в этот дом служить мне и я всегда ценил это. Вы жили здесь под моей крышей, ели мой хлеб, пили вино, разделяли со мной все празднества и невзгоды, но некоторым из вас этого показалось мало. — Он остановился перед капитаном Аримом. — Вы решили, что являетесь хозяевами этого дома, — он шагнул вперед к следующему в строю, — что вам дозволено делать что угодно, — еще шаг, — портить мое имущество, — шаг, — самовольничать, — шаг, — быть судьями, палачами, — еще шаг и он остановился перед стражником с разбухшим от ударов Монэла лицом — и распускать руки…

— Она рабыня! — всполошился стражник. — Что за обвинения, Хотару? Ее обязанность — служить и выполнять все тихо и без вопросов, а эта тварь на меня кинулась. Правильно парни его отделали. Он поднял руку на свободного человека! Его к кресту прибить за это надо! А если бы он на…

— Я что дал тебе слово? — Не выдержал Хотару. — Я что, спросил твоего мнения?! — Перешел он на крик.

— Да пошел ты к черту! Без пяти минут раб смеет указывать мне таким тоном. В отличие от тебя я рожден свободным и ты обязан меня уважать, так что захочу — убью твоего зверька. Захочу — трахну эту шлюху. И что ты сделаешь, а?

"Если хочешь что-то искоренить — возведи это в абсолют" — Философский труд профессора Н. Остин.

Раздался крик, за ним еще один. В череде бессвязных воплей и плача иногда можно было услышать вполне цельные слова:

— Хватит! Прошу Вас, господин! Остановите! Не надо!

Хотару стоял над ним. Взгляд был холодный, будто отрешенный, но он все же смотрел, как исполняют его приказ. Толстые гвозди все глубже проникали в ладони. Каждый удар сопровождался брызгом крови и воплем. Вскоре удары прекратились. Стражники подняли деревянную балку и водрузили ее на столб рядом с воротами. Почти сразу под ним образовалась лужа крови, а крик распятого постепенно стихал. Хотару повернулся к столбу спиной, обратив свой взор на всех присутствующих.

— Что посеешь, то и пожнешь! — Объявил он. — Не смейте путать мое гостеприимство со слабостью, иначе закончите как он. Дважды я не повторяю, так что запомните этот день раз и навсегда. Свободны!

Толпа потихоньку рассосалась, а к Хотару подошел капитан Арим.

— Дозвольте слово, господин. — Хотару кивнул. — Его грубость была непростительна, но в чем-то он был прав.

— Арим, я, по-твоему, идиот?

— Конечно нет, господин, — поклонился Арим.

— Монэл получил бы свое и получит, если подобное повторится — это мое тебе слово. А ты, в свою очередь, больше никогда не помышляй о самосуде. Не согласен с моими действиями — я выслушаю.

— Да, господин.

"Так же стоит отметить, что коренное население восточных сатрапий редко посещает гладиаторские бои. Подавляющее большинство зрителей — переселенцы или путешественники из других регионов и стран" — Пешком по миру: Том 7.

— Квадратная, — с удивлением отметил Рашит, — не круглая… Не знал, что такие вообще бывают.

Арена выглядела, мягко сказать, убого. Ни одного камня, лишь прогнившее дерево и гвозди, собранные в большое подобие коробки, а ворота, из которых выходили гладиаторы, были больше похожи на сточные канавы. В принципе они ими и являлись. Центральная часть арены явно была выше краев, из-за чего все с ее центра сливалось в решетчатые ворота, оставляя за собой канавки. Хотару как раз думал, специально ли так задумано или же, что скорее вероятно, случайно получилось и приводить в нормальный вид уже никто особо не хотел. Толпа, если можно было назвать от силы на четверть занятую арену, была полумертвой. Большей части пришедших было вообще все равно, что происходит на арене. Хотару как раз видел активно спорящих о чем-то мужчин, целующуюся парочку и несколько просто уснувших человек. Однако сейчас он понимал этих людей гораздо больше, чем тех, кто все еще пытался поддерживать тот самый азарт гладиаторских боев, ведь уже достаточно продолжительное время два гладиатора на арене лениво обменивались ударами, а кровь показалась разве что дважды со случайных царапин.

Как бы то ни было, но ничто из этого даже не удивляло. «Каков хозяин, таков и дом» — подходило сейчас как нельзя лучше. Толстый, неуклюжий, с отвратительным запахом, выедающим глаза при приближении, грязной шеей и откровенно наплевательским отношением, ведь с последнего боя, на который сейчас смотрели его гости, стараясь всеми силами не уснуть, он, молча, удалился.

— Мне даже находиться здесь противно, — полушепотом отметил Рашит.

— Я говорил тебе не ехать…

— Не ты мне будешь говорить что делать! — Резко крикнул Рашит, на что сразу же обратили внимание все присутствующие на трибуне, в ожидании, наконец, увидеть хоть что-нибудь интересное.

— Да пожалуйста, мучайся.

— Ты еще смеешь огрызаться? — Придвинулся Рашит к Хотару и перешел на шепот. — Может ты с тем же красноязычием пойдешь объясняться перед семьей человека, что так в наглую казнил? Заодно и расскажешь, почему я не могу выделить соседний крест для тебя.

— Вообще можешь, — пожал плечами Хотару.

— А кто мне деньги зарабатывать будет?! Ты хоть подумал своей головой, прежде чем проворачивать подобное?

— Я тебе уже сто раз повторил: у меня не было выбора.

— Да что ж с тобой делать? Кандалы и ко мне. Подвесили бы его так же, но без всяких последствий.

— А потом мои люди будут говорить, что я без твоей помощи ни на что не способен.

— Лучше что б тебя каждый второй повесить хотел, да?! В общем так, я скажу, что сам лично все перепроверил и согласился, что у тебя был повод, а ты в свою очередь заткни своим людям рты и отдай тело его семье… Нет, сам не суйся. Лучше мои люди доставят.