Артем вернулся через полчаса. Злющий, как собака. Впрочем, я тоже подошла к критической черте, хотя и пыталась сдерживаться.

— Ну что еще, Тамара? — поморщился он, взглянув на меня. — Весь вечер сегодня дуешься и пыхтишь. Извини, что не уделил должного внимания твоей проблеме, но у меня тоже был не лучший день. А сейчас-то что? Ушел без подробного доклада? Не знаю, что ты там подумала, но это был мой брат. Приглашать его сюда не было ни малейшего желания.

Вот тут-то меня и бомбануло.

— Ну, конечно, — прошипела я. — Кто я такая, чтобы знакомить с родственниками?

— А давай я сам решу, когда и кого с кем знакомить? — рявкнул он.

Я подскочила, словно петарда под задом рванула. И хотя понимала, что веду себя как тупая истеричка в гормональной буре, но остановиться не могла. Бросила, уже выходя из комнаты:

— Разумеется. И знакомить ли вообще. А то слишком много чести.

Артем стоял, прислонившись к стене, и наблюдал, как я застегиваю сапоги, надеваю пальто. Хоть бы слово сказал!

К лифту я шла медленно, надеясь, что остановит. Гипнотизировала сменяющие друг друга цифры на табло и ждала, не откроется ли дверь. Когда загорелось шестнадцать, сообразила, что оставила на диване телефон.

Твою ж мать! Вернуться? Я ведь без него даже не встану утром, будильника нет. Не просить же Люку, чтобы позвонила и разбудила. Да и как просить — без телефона?

Девятнадцать, двадцать… Я топталась на месте и чуть не плакала.

Двадцать один. Щелкнул замок. Артем появился на пороге, держа в руке мой телефон. Подъехал лифт, открыл двери. Закрыл, уехал вниз. Мы стояли и смотрели друг на друга — кто кого.

— Если тебя так переклинило, могу оставить здесь, на полу. Детский сад, честное слово!

Поколебавшись, я сделала шаг, второй.

— Дура! — проворчал он и пошел навстречу.

— Баран! — не осталась в долгу я. И хотела добавить еще, но не смогла, потому что Артем закрыл мне рот. Самым действенным способом — поцелуем.

— Как-то у нас с тобой уже традиция сложилась. From rough to fluff.

Я лежала на животе носом в подушку, в приятной полудреме, а Артем, приподнявшись на локте, как обычно, рисовал что-то пальцем у меня на спине.

— От грубого к какому? — мне даже языком не хотелось шевелить, но стало любопытно.

— К мягкому и пушистому.

— Тебе не нравится?

— Главное — чтобы тебе нравилось, — хмыкнул он.

— Ну нет, не согласна. Главное — чтобы обоих устраивало. Но вообще, Тимаев, я каждый раз так тебя хочу, что обратный вариант не прокатит. Пока ты будешь пушистые нежности разводить, я тебя сама изнасилую. Ну, разве что потом… когда мы друг другу осточертеем… можно будет порядок и поменять. Чтобы потихоньку раскочегариться.

Артем нагнулся и укусил меня за попу.

— Надеюсь, этого не случится. Что осточертеем. И что придется кочегариться.

— Разбежимся раньше? Или у нас наоборот будет долгоиграющий вариант? — оторвавшись от подушки, уточнила я.

— И на это тоже надеюсь. На второе. А ты нет?

— Артем… — я повернулась к нему. Его голос звучал со смешком, но выражение лица — серьезное, даже напряженное — не соответствовало, и я осеклась. — Я бы этого хотела. Правда. Но поскольку многажды пуганая ворона… Мы всего-то неделю вместе, хотя кажется, что намного больше.

— Мне тоже. Знаешь, Том… — он лег, закинул руки за голову. — Это была какая-то очень концентрированная неделя. А ведь мы даже не каждый день виделись. Но я и до этого о тебе все время думал. Особенно когда ты в Вене была. У меня по-всякому случалось. Иногда конкретно крышу сносило. Но так, как с тобой, ни разу. Даже когда жениться собирался. Я при всем своем лексическом богачестве сформулировать толком не могу, на что это похоже. Как будто мы с тобой… не знаю, на одной волне, на одной частоте. Синхронно, в унисон. И не только в постели. Вообще.

— Хочешь, угадаю, когда ты это понял? Или подумал? Когда рассказал о том, как родители тебя в Москву отправили. И я, наверно, тогда же. Хотя мы друг о друге толком ничего не знали. Видимо, это чувствуется. На тонком уровне.

— Да, наверно… Выходит, мы все-таки сорвали джек-пот?

— Выходит, — я подползла к нему ближе и прижалась во всю длину, от носа до пальцев ног. И не стала развивать мысль о том, что с любого выигрыша приходится уплачивать подоходный налог. Аж тридцать пять процентов.

— Тома, — Артем ущипнул меня губами за мочку уха. — Прости за ту сцену. За то, что сорвался.

— Тёма, — я поймала себя на том, что первый раз назвала его так, до этого не выговаривалось, — мы, кажется, это уже обговорили. У обоих был жуткий день, накопилось всего. Проехали. Лучше выплеснуть, чем неделями молча дуться.

— Подожди, — он нетерпеливо поморщился, — дай закончить. Помнишь, мы договорились, что будем все озвучивать сразу? Ну так вот, чтоб ты знала. Меня сложно вывести из себя. Высокий порог терпения. Да и вообще я такая толстокожая циничная скотина, что большую часть негатива обычно сливаю в стеб. Но иногда накапливается, и тогда достаточно спичку поднести. Чаще всего ору. Но могу пинать мебель. Или разбить что-нибудь. Причем это не контролируется. Смотрю как будто со стороны и понимаю, что веду себя как мудак, но ничего не могу сделать. Врачи говорят, проявление ПТСР[1], но это так себе оправдание, конечно. Что я дурак со справкой.

— Ну ты особо и не орал, — я пожала плечами. — Кажется, орала как раз я. У меня хоть справки и нет, но ощущение было абсолютно такое же. Что я тупая истеричка, но не могу остановиться. Если только на ПМС сослаться? Помериться письками — то есть аббревиатурами?

— У меня и то и другое больше, — рассмеялся Артем. — Аж на целую букву. Да не туда смотришь, буквы не там, а в ПТСР.

— Ну ладно. А то я в разных вариантах писек начала буквы подсчитывать. Слушай, давай уже спать. Я тебя поняла, но завтра прием с утра. Знаешь, какой у меня навязчивый страх? Что, если не высплюсь, обязательно придет перец, которому понадобится хирургическая процедура. Лазер или азот. А у меня рука дрогнет.

— Ужас! — поежился Артем. — Ладно, спим. Не хочу, чтобы какой-нибудь несчастный лишился члена, потому что я не дал тебе выспаться.

— Том, не знаю, как вечером, — сказал он, когда мы подъехали к клинике. — Возможно, допоздна придется задержаться.

— Буду дома. Получится — приезжай. Нет — сяду диссер писать. По идее, в январе уже защита, а еще черновик не закончен.

— Хорошо, позвоню, — Артем поцеловал меня, я вышла из машины и зацокала каблуками по ступенькам, чувствуя спиной его взгляд.

Первый пациент был записан на половину десятого, самоходом никто не явился, поэтому я оставила Ленку разбирать результаты анализов, а сама отправилась к Тарасу. Стучать в дверь принципиально не стала.

Он сосредоточенно пальпировал печень пожилой тетушки, даже кончик языка высунул. Скривился недовольно:

— Тамара Григорьевна, у меня прием.

— В пересменку собрание, — проигнорировала я его зеркалку. — Не вздумай уйти.

— А оно мне надо? Твоя клиника, ты с ней и разбирайся. — Тарас опустил тетушкину кофту и указал ей на кушетку. — Ложитесь.

— Ну уж нет. Во-первых, будь добр отработать весь ноябрь и передать мне дела. А во-вторых, сделай хотя бы это по-человечески.

— Хорошо, — он сморщился еще сильнее, с выражением «только отъе…сь».

— Тарас Григорьевич, вы уходите?! — тетушка на кушетке, похоже, собралась плакать.

— Не волнуйтесь, Ольга Петровна, — услышала я его мягкий голос, уже закрывая дверь, — придете ко мне в другую клинику, на Приморский проспект.

Вот как, интересно, можно быть свиньей в личных отношениях и при этом хорошим врачом, которого обожают пациенты? Спросите у доктора Чумака.

Собрание прошло без эксцессов. Тарас изображал памятник самому себе, а я максимально корректно объявила, что у каждой клиники теперь будет отдельное юрлицо. И что все желающие могут перейти в Приморскую вместе с Тарасом Григорьевичем.