Проруху звали Анжеликой, и работала она у нас сменным администратором. Тридцатилетняя простигосподи с пошлыми губами уткой и бразильской попой-как-орех. И вот на это великолепие отец запал. Да так, что решил жениться. В четвертый раз. И выложил эту новость нам с Тарасом. Мы с братом тогда были крепко в ссоре и не разговаривали, но ради такого случая объединились, чтобы дружно высказать свое неодобрение. Особенно я — припомнив сцену в ресторане.

Отец взбесился и наговорил нам много чего. «Щенки неблагодарные» в этом потоке было самым мягким. Мы за словом в карман не полезли. Одно дело, если б он выбрал нормальную женщину. Совет да любовь. Но прошмандовку из Ухрюпинска, которая перетрахала в клинике весь мужской контингент?! Я сама незадолго до этого застукала Анжелу в комнате отдыха с женатым неврологом Николаем, в очень даже недвусмысленной позе. И в ее бескорыстные чувства к состоятельному мужчине, годящемуся в дедушки, не верила от слова совсем.

Несколько месяцев после этой нелепой свадьбы мы с отцом не общались, тем более, в клинике я, поступив в интернатуру, больше не работала. К счастью, они с Анжелой купили хоромы в таунхаусе, что избавило меня от необходимости снимать квартиру после развода.

Мы с Тарасом так и не узнали, что произошло у этой сладкой парочки, однако через полгода отец в директивном порядке вызвал нас на встречу. На нейтральной полосе. И огорошил известием, что оформляет клиники и прочее имущество на нас.

— У тебя… проблемы со здоровьем? — осторожно поинтересовалась я.

— Нет.

— А Анжела не свалит от тебя, когда узнает? — сделал следующий ход Тарас.

— Посмотрим.

Анжела, разумеется, свалила. Не сразу, но довольно скоро. В дикой ярости и с пустыми карманами. Возможно, на это и был расчет. Владельцами клиник мы, конечно, были чисто номинально. И даже не работали там, пока не закончили ординатуру. И дохода никакого не получали. Только ставили, когда надо, свои подписи «там, где галочка». А когда потом пришли врачами, получали минимальную ставку — как салаги.

Все изменилось пять лет назад. Отметив семидесятилетие, отец решил, что пора на покой. Выращивать в палисаднике петунии и дремать в качалке на веранде. Но очень скоро понял, что это скучно. И снова стал читать лекции. А еще — писать статьи и активно вмешиваться в наши дела. Раньше он был директором и главврачом в одном лице, прекрасно все совмещая. Я от административной работы категорически отказалась. И предложила найти нормальных медицинских менеджеров. Но Тарас вдруг вылез вперед и по-наполеоновски заявил, что справится.

В итоге зарплату он получал за троих: как врач-гастроэнтеролог, как главврач и как директор сети. Очень такую нехилую. Плюс свою треть чистой прибыли. С медицинской частью действительно справлялся, поскольку и врачом был неплохим, и организацию знал, а вот с прочей административкой у него шло туго. Если бы не полицейский надзор отца и не Люка, клиники наши, скорее всего, загнулись бы. Я предлагала ей получить по программе переподготовки диплом специалиста по медицинскому менеджменту и работать официально, но она не захотела.

Нет, я, конечно, подозревала, что будет жарко, но чтобы настолько…

Тарас даже заглянуть ко мне не удосужился, кинул по корпоративке сообщение:

«Отец приедет к двум».

«Знаю», — ответила я и постаралась хотя бы на время выкинуть все из головы, сосредоточившись на работе.

О предстоящем вечером свидании тоже не думала. Поскольку предпочитала в таких делах ничего не воображать и ни на что не рассчитывать. Получится хорошо — прекрасно. Нет — ну так хоть не будет обманутых ожиданий. Впрочем, внутри все равно шел какой-то химический процесс.

— Тома, у тебя глаза светятся, — заметила между делом Ленка. — Как у кошки. Влюбилась, что ли?

— Пока нет, — я неопределенно пожала плечами.

Наконец прием, как-то необычно скучный и монотонный, закончился. Оставив Лену наводить порядок, я пошла в кабинет Тараса. Отец уже приехал, сидел на предназначенном для пациентов стуле и листал фармакологический буклет. Тарас пялился в монитор компьютера и нервно щелкал мышкой. В воздухе явственно пахло грозой.

— Здравствуй, дочь! — отец отложил буклет и пригладил седые усы. — Присаживайся.

Вспомнилось, как когда-то он усаживал нас перед собой на диван и устраивал выволочку. Не повышая голоса, с ледяным спокойствием. Но под конец воспитательной беседы мы неизменно начинали шмыгать носами.

«Уж лучше бы выдрал», — бурчал потом Тарас.

— Ну, и что ты нам скажешь, любезный? — с сарказмом поинтересовался отец, когда я пристроилась на смотровой кушетке.

— Я не обязан перед вами отчитываться, — Тарас раздраженно отшвырнул мышь.

— Серьезно? — отец приподнял брови. — Не обязан? А ты кто вообще такой, мальчик?

— Я директор и главврач этой халабуды. И ее владелец. Совладелец. Или нет? Я решил, что мы не будем заниматься онкологией, — значит, мы не будем этим заниматься. И точка.

— Значит, говоришь, точка? Совладелец? А кто тебя сделал совладельцем, сопляк? И кто все это с нуля поднял?

— Ты спихнул клиники на нас, папа, чтобы половина не досталась при разводе твоей потаскухе Анжеле. Мы честно отдаем тебе треть чистой прибыли, хотя это нигде в документах не прописано. Только за то, что ты без конца во все суешь нос. Будь добр, не мешайся уже.

Рукалицо! Ну да, по сути, Тарас был прав. Но лишь по сути. И говорить этого явно не следовало. Он напоминал сейчас кота, загнанного в угол, который шипит, прижав уши, и машет лапами с выпущенными когтями.

— Матрас, ты бы не борзел, а? — посоветовала я.

— А ты вообще молчи! — он резко повернулся ко мне. — От тебя помощи ноль. Сидишь со своими хренами гнилыми — ну и сиди.

— Я считаю…

— Ты еще и считать умеешь? Сколько яиц перещупала?

— Ну хватит! — я встала. — Разбирайтесь с этой фигней без меня. Каждый должен делать то, что умеет. Я умею лечить гнилые хрены. И если уж на то пошло… — я не собиралась этого говорить, но тут уж конденсатор пробило, — большую часть работы делал вовсе не ты, а твоя жена. Которой, кстати, после развода достанется половина твоей доли.

Тарас завис с приоткрытым ртом, и вид у него был крайне тупой.

— Сядь, Тамара! — приказал отец. — Разбираться с фигней будем все вместе.

Садиться я не стала, отошла к окну и прислонилась к подоконнику, скрестив руки на груди: максимальная защита. Не хотелось плыть с ним в одной лодке, но отсидеться в окопе вряд ли получилось бы. То, что делал Тарас, было просто сказочным свинством, и поддерживать его я не собиралась. Но все же решила выждать. Не лезть в махач раньше времени.

— Я сейчас не буду говорить о стиле твоего руководства, — отец подался вперед и впился в Тараса взглядом разъяренной кобры. — Речь о том, что ты принял серьезное решение, не поставив в известность меня и Тамару. Думаешь, легко было выйти на людей, которые готовы вывалить туеву хучу бабла на оборудование с нуля новой клиники, причем не как инвесторы, а как спонсоры? За приемы своих пациентов по бартеру? Думаешь, они просто так вынимают из своего кармана: на, Тарасик, пользуйся? Ты вообще хоть представляешь, как работает благотворительный фонд? Да ни хрена ты не представляешь. Это не тумбочка, где лежат деньги и откуда можно брать сколько угодно и когда угодно. Это сложнейшее бизнес-предприятие, по сравнению с которым наши клиники — возня в песочнице. И учти, Тарас, ты своей дурацкой выходкой убил нам репутацию на десять лет вперед. Как только об этом станет известно, — а оно обязательно станет! — ни один инвестор, не говоря уже о спонсорах, не захочет иметь с тобой дело. О расширении можешь забыть. Разве что в кредит под адовы проценты.

По правде, я только сейчас до конца поняла, насколько мощно облажался Тарас. И вопрос Артема «какого черта?» заиграл новым красками. Как и его слова об ужасном дне. Пожалуй, он был более чем сдержан.