Никогда не признавать свою вину или неправоту — это было коронкой Тараса. Меня такие вещи бесили страшно. Как терпела Люка, оставалось только догадываться. Хотя… зная ее, я могла предположить, что она не терпела, а просто смотрела с другой позиции. Как будто стоя одной ногой в вечности, откуда подобное казалось мелким и ничего не значащим. Пока его не накопилось слишком много.

— Еще раз, по буквам, — Тарас упрямо задрал подбородок. — Я сказал, мы не будем заниматься онкологией.

— Теперь уже точно не будем, — усмехнулась я. — Просто согласись, бро, что без Люки тебе это не по зубам. Поэтому и слился. Проще отказаться, чем признать, что ты дерьмовый администратор.

Это не было подначкой. Просто констатацией факта. И обозначением, на чьей я стороне.

— Короче, от руководства я тебя отстраняю, — подвел итоги отец. — Можешь оставаться главврачом, по этой части к тебе претензий нет. А толкового директора я найду.

— Черта с два, — у Тараса даже верхняя губа вздернулась, как у скалящейся собаки. — Ты, папочка, вообще никто, и звать тебя никак, чтобы тут распоряжаться. И, кстати, никаких официальных документов, что мы обязаны перечислять тебе треть дохода, тоже нет. Подумай об этом.

Пауза была похожа на бетонный блок, которым преграждают дороги. Серый, шершавый, тяжелый.

— Хорошо, — кивнул отец с непробиваемым выражением. — Хочешь войны? Будет тебе война.

Он встал и вышел, а я чуть помедлила: не хотелось идти следом и продолжать разговор.

— Ты идиот, Матрас, — сказала, остановившись на пороге. — И капитально об этом пожалеешь.

— А ты уволена, — прилетело в спину, когда я уже вышла. — Собирай свои монатки и проваливай. Сегодня же.

Ничего веселого в этом, конечно, не было, но я не удержалась и расхохоталась. И заметила, повернувшись:

— Матрасик, в Чинизелли[1] тебя заждались. С таким же успехом и я могу тебя уволить. Вернее, с таким же неуспехом. Понимаю, Остапа не просто понесло, а капитально занесло, да так, что не остановиться. Но ты все же притормози, а? Пока еще не слишком поздно. Лучшее, что мы можешь сделать, — позвонить отцу и попросить прощения. Признать, что облажался, и согласиться на грамотного топ-менеджера.

Тарас встал, с грохотом отодвинув стул, подошел к двери и резко захлопнул ее у меня перед носом.

Несколько пациентов, дожидавшихся приема, и лаборантка Олеся с любопытством наблюдали за этой сценой. Полный абзац! Сор и внутри, и из избы. Причем первое хуже. Вот уж ни к чему персоналу знать, что между владельцами капитальные терки.

Заскочив в кабинет, я оделась, взяла сумку и вышла на улицу. Синяя спортивная бэха коротко бибикнула.

Только этого еще не хватало!

— Садись! — приказал отец, опустив стекло. Он вполне мог нанять водителя, но не хотел. Говорил, будет ездить сам, пока здоровье позволяет. Потому что это в кайф.

— Спасибо, доберусь.

— Садись! — повторил он тоном, не допускающим возражений.

Я пожала плечами, открыла дверь и плюхнулась на белую кожу сиденья. Вносить свою лепту в общий хаос и энтропию не хотелось.

— Послушай, Тома, — отец вырулил от поребрика, лихо проскочив под носом у синей в ромашку бетономешалки. — Если я сейчас скажу, что был по отношению к тебе неправ, ты ведь подумаешь: он просто ищет моей поддержки в сложившейся ситуации.

— А ты попробуй, — усмехнулась я. — Вдруг нет?

— Хорошо, — он дернул уголком рта. — Я был неправ. Понимаю, что последние пятнадцать лет не перечеркнуть, но, может, все-таки у нас еще есть возможность для диалога? Жизнь коротка, как ни печально.

— Вот тут хрен оспоришь. Знаешь, я вполне могла бы сделать первый шаг, если бы почувствовала в тебе готовность к диалогу. Но ты, как и Тарас, не умеешь признавать свою неправоту. Видимо, сегодня тебя пробило. Хорошо. Давай попробуем. А что касается ситуации… — я задумалась, как лучше сформулировать. — Я бы предпочла не принимать ничью сторону. Но знаю, что не получится. И все-таки…

— Спасибо, Тамара, — отец коснулся моего плеча и вернул руку на руль. — Я понимаю, о чем ты. Что Тарас сам себя загнал в угол и, возможно, уже сейчас жалеет обо всем, что наговорил. А ведь ему достаточно было позвонить мне и сказать: пап, я не справлюсь с онкологией без Люки. Давай или аккуратно отыграем назад, или подумаем, что можно сделать. Но он попер на рожон. Может, от злости на нее, допускаю. Но это уже неважно, почему. Дело сделано, ущерб нанесен, и серьезный. И даже теперь он не хочет в этом сознаться. Рычит и огрызается. Я не умею признавать свою неправоту? Да, это так. Но сейчас я… как будто со стороны на себя посмотрел. И это здорово неприятно.

Резко перестроившись через два ряда, он втиснулся перед возмущенно загудевшим джипом.

— Ты поаккуратней, — попросила я. — У меня есть планы на сегодняшний вечер.

Какое-то время мы молчали. Последний раз в машине отца мне приходилось сидеть… ну да, пятнадцать лет назад. Тачка другая, гораздо круче, а вот манера езды нисколько не изменилась: резкая, агрессивная.

— Не хочешь зайти? — спросила я, когда мы остановились у дома. — Пообедать?

Моя тайная надежда, что он откажется, не оправдалась.

— Хочу. Пообедать нет, а кофе — с удовольствием.

В прихожей отец остановился, осматриваясь, как будто попал в незнакомое место.

Наверно, странно заходить в дом, где жил с самого рождения, большую часть жизни, а потом ни разу не бывал почти десять лет, подумала я.

— А где кот? — спросил он.

— Умер весной. Ему ведь уже двадцать было.

Вспомнилось, как ушла из дома к Стасу. В одной руке сумка с самым необходимым, в другой — переноска с Чипом. И вернулась потом точно так же.

— Что ты собираешься делать? — спросила я, сгружая с подноса на журнальный столик чашки, сахар, сливки и вазочку с конфетами.

Традиционным местом для посиделок у меня была кухня — вполне цивильно и неформально. Но с отцом сидеть за столом тет-а-тет не хотелось. Предложенная им трубка мира… это был всего лишь первый шаг большой дистанции. И, если честно, у меня даже радости особой по этому поводу не было. Просто констатация факта: ну да, он его сделал. Ну… ква. Посмотрим, что будет дальше.

— С Тарасом? — уточнил он, размешивая в чашке сахар. — Пока ничего.

— Серьезно? Совсем ничего? Это на тебя не похоже. Ты теперь пацифист и непротивленец злу насилием?

— Понимаю твой сарказм, Тамара. Ничего… до понедельника. Два с половиной дня — достаточное время, чтобы остыть и понять, как крепко лажанулся. Ну а если нет… Очень люблю эту фразу: каждый сам кузнец своему счастью и копец своей могиле. Просто не буду мешать ему закопать себя окончательно. А он это сделает. И очень быстро.

Уточнять я не стала. Разговор не слишком клеился. Отец, к счастью, сообразил, что расспрашивать сейчас о том, как мне живется, не лучший вариант. Быстро допил кофе и распрощался.

Часы показывали половину четвертого. Пообедать из-за всей этой истории не удалось, да и кофе перебил аппетит. Сделав бутерброд с сыром, я задумалась.

Артем должен был заехать через три часа. Но в голове у меня царил такой кавардак, а на душе резвились такие жирные когтистые твари, что я боялась все испортить. Позвонить и перенести на другой раз? А что, если этот другой раз отодвинется в мутную неопределенность, уходящую в никуда? Точнее, в никогда?

И все-таки, поколебавшись, я набрала его номер.

— Тамара? — удивился Артем. — Надеюсь, вы звоните не для того, чтобы отменить нашу встречу?

— Нет, но… — замялась я. — У меня сегодня был очень неприятный разговор. И я боюсь, что…

Тут я чуть не сказала, что настроение не слишком подходящее для первого свидания. Вовремя прикусила язык — а вдруг он вовсе не рассматривает этот ужин как свидание?

— Боитесь, что испортите все своим настроением? — угадал Артем. — Не бойтесь. Постараемся его исправить. Так как, все в силе? В полседьмого?