[3] Выход из метро "Гостиный двор" на канал Грибоедова

Флешбэк-1

Честно отбыв три декретных года каторги, мама с облегчением спихнула нас в детсад и сбежала на работу. В первое утро нашей социализации Тарас цеплялся за ее юбку и за мебель, рыдая так, словно его продали в рабство. Я морщилась: испанский стыд за него был мне хорошо знаком уже в том юном возрасте.

Пока мама безуспешно пыталась отодрать от себя Тараса, из группы в раздевалку вышла девочка и остановилась на пороге. Склонив голову на бок, она с интересом наблюдала за этой сценой. У нее были пушистые светлые кудряшки, голубые глаза и в тон голубое платьице с ромашками.

— Это твой брат? — спросила она. Я кивнула. — А чего орет?

Я так же молча пожала плечами. Тарас заткнулся, словно из него вытащили батарейку. И уставился на девчонку. Мама, воспользовавшись моментом, исчезла.

— Я Люка, — сказало небесное создание, взяв Тараса за руку. — Пойдем. Будем в железную дорогу играть.

Брат безропотно пошел за ней, а я следом. Через минуту мы втроем уже грузили кубики в вагонетки. Так началась наша дружба, перевалившая на четвертый десяток лет.

Люку на самом деле звали не Людмилой, как можно было подумать, а Елизаветой, но сокращение Лиза она не выносила и за подобное обращение могла вполне ощутимо треснуть.

«Лиза-подлиза, фу!»

Как выяснилось, жили мы в соседних парадных, и родители договорились отводить нас в садик и забирать по очереди. А по выходным кто-то из них вел нашу троицу гулять в Овсянниковский сад. Или даже в дальнюю экспедицию — в Таврический.

С Люкой мы были абсолютно не похожи внешне, зато идеально совпадали по характеру. Под ее ангельским обличьем прятался железный стержень, и мне это нравилось. Хотя если мы ссорились, коса находила на камень, и Тарас вынужден был нас мирить. К нему Люка относилась со снисходительной, почти материнской нежностью. Словно уже тогда догадывалась, что собственных детей у нее никогда не будет.

Надо сказать, способностью пробуждать в женщинах материнские чувства Тарас обладал в полной мере. Было в нем что-то такое… умилительно-плюшевое. За что ему прощалась и не самая интересная внешность, и капризно-обидчивый, как у барышни, нрав. С детства он был «маминым мальчиком», а я — «папиной девочкой», и это меня вполне устраивало.

Кстати, я довольно рано поняла, что семья для мамы — тяжелый труд. Крест, который она тащила, пока не кончились силы. Отца бешено — и не без оснований — ревновала, а с детьми было слишком много хлопот. Нам исполнилось по тринадцать, когда мама собрала вещи и уехала на родину — в небольшой городок Синельниково под Днепропетровском. Мы остались с отцом, а ее видели пару раз в год. Зимой она приезжала в Питер, а летом к ней ездили мы. Ну а когда закончили школу и поступили в институт, эти встречи и вовсе сошли на нет. Общение свелось к редким телефонным звонкам: «Ну как вы там поживаете?» — «Да нормально, а ты?»

Нашу детсадовскую дружбу не пошатнуло даже то, что мы с Тарасом пошли в ближайшую школу на Херсонской, а Люку отдали в английскую, аж на Харьковской. В те времена детей еще не держали на коротком поводке. Мы встречались после уроков, лазали по окрестным дворам, изучая все закоулки и тайные переходы. И, разумеется, ходили друг к другу домой. Мне нравилось у Люки, нравилась ее бабушка Мила, которая носила джинсы и курила тонкие коричневые сигареты, называя их смешным словом «пахитоски». Это она первая стала звать меня Чумой — по фамилии и за бьющую фонтаном энергию.

«Чума вашему дому!» — говорила я, когда она открывала нам дверь, и мы шли на кухню пить чай. Вкус ее крохотных треугольных пирожков с вареньем остался для меня одним из самых ярких воспоминаний детства.

Стас Ольшанский прибился к нашей компании неожиданно. Мы проучились в первом классе месяца два, абсолютно не обращая на него внимания. Он был самый маленький, да еще и рыжий. Дразнили его и обижали все, кому не лень. Кроме нас. Я — потому что терпеть не могла такие вещи. Тарас, может, и присоединился бы к большинству, но боялся схлопотать от меня.

В детском саду нас с Люкой считали хулиганками. Нет, мы никого не задирали первыми, но и спуску тем, кто приставал, не давали. Дрались отчаянно. Хрупкой Люке, возможно, не хватало физической силы, но она брала напором. По принципу «бешеный заяц загрызет льва». Если уж заводилась, то не видела вокруг ничего, и от нее шарахались даже старшие мальчишки. Я была покрепче, к тому же использовала в драке все виды оружия: лягалась, кусалась, царапалась. Так уж получилось, что не Тарас защищал нас, а мы его.

Однажды мы с ним шли из школы и увидели, как трое мальчишек из нашего класса прижали Стаса к стене и что-то говорят на повышенных тонах.

— Деньги с него трясут, — пояснил Тарас, который всегда был в курсе всего. — Те, что на завтраки.

Кажется, тогда я впервые поняла, что за огненные круги пляшут перед глазами от ярости. И уж точно не думала, что их трое, а Тарас вряд ли полезет в драку.

— Чума, гадина, получишь еще! — убегая, грозили они мне. Один вытирал кровавые сопли, другой прихрамывал, третий благоразумно смылся, как только увидел, что я несусь к ним, размахивая палкой.

— Пошли с нами, — приказала я Стасу. — Больше не сунутся. Ты где живешь?

Выяснилось, что живет он в соседнем доме. Мы довели его до парадной, а на следующее утро Стас ждал нас, чтобы вместе пойти в школу. Так и повелось. Мы познакомили его с Люкой, и наша компания пополнилась четвертым мушкетером.

— Так, по записи все, — я заглянула в расписание. — Посмотри, нет там кого самоходом в коридоре.

Лампа вызова перегорела, и я уже второй день ждала, когда ее заменят. Лена встала, потянулась и пошла к двери мягкой кошачьей походкой. Рыжая, зеленоглазая, она и сама была похожа на пушистую кошечку… не без коготков. Работали мы с ней уже два года и, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, вполне ладили.

— К венерологу? Заходите.

Голос у моей медсестрицы был звонкий, модерировать его она не умела или не хотела, и подобные ее приглашения разносились по всему коридору, доставляя и без того смущенным мужикам дополнительные страдания. Было в ней такое — немного садистское, чего я не любила. Но мои замечания на эту тему пропускались мимо ушей. Иногда мне даже казалось, что Ленка по мелочи мстит всему мужскому полу оптом за грехи каких-то отдельных представителей.

На пороге застыл мужчина лет тридцати с небольшим. Вполне так интересный, если не обращать внимания на типичную реакцию: вытаращенные глаза и отвисшую челюсть.

— А-а-а… — протянул он в замешательстве. — А Чумак?..

— Это я.

— А разве?..

— Если вам нужен венеролог, то это ко мне. Если Чумак-мужчина, то дальше по коридору. Но он занимается желудками и прочим пищеварением. Проходите, не стесняйтесь.

Подобное я повторяла уже столько раз, что проще было записать на диктофон и включать при появлении каждого нового пациента. Но этот оказался крепким, справился с шоком быстро. Присел к столу и принялся излагать свою печальную повесть. Из набора стандартных. Обнаружил «это», допросил жену, та сначала отпиралась, потом призналась, что да, грешна.

Тем, кто подарок от Венеры получил с доставкой на дом, я сочувствовала больше, чем другим. Хотя тут тоже все было сложно. Если жена пошла налево, еще разобраться надо, кто больше виноват. Но это уже выходило за рамки моих полномочий. Моя забота — лечить последствия, не давая никому моральных оценок. И, по возможности, советовать, как обойтись без подобных неприятностей в будущем.

— Ну, показывайте свое «это».

Пока пациент раздевался за ширмой, в кабинет заглянул Тарас.

— Том, я разговаривал с Тимаевым, — обрадовал с порога. — Завтра в двенадцать он нас ждет. У себя в офисе. На Петроградке.