Кстати, о Люке…

Я знала ее очень хорошо. Если б ей стало известно об этом счете, шансы Тараса восстановить с ней отношения упали бы до абсолютного нуля. Забыл? Только не он. Плохая память в число его недостатков не входила.

У пилотов есть такое понятие: скорость принятия решения. Достигнув ее при разбеге, надо либо взлетать, либо тормозить. Я сказала Люке, что не намерена выбирать между нею и Тарасом, но, похоже, у меня не осталось возможности уйти в нейтралитет. Любое мое действие или бездействие теперь само по себе становилось выбором. Принять сторону брата или подруги. Брата или отца.

Твою мать, до чего же это погано! Впрочем, что могло вырасти из такой семьи, как наша? Да ничего хорошего.

Я сидела на диване, рассматривала свое кривомордое отражение в выпуклом боку кофеварки и взвешивала в одной руке телефон, в другой Люкин счет.

Пилот, прибор?

Какой, к черту, прибор! Взлетаем? Тормозим?

Казалось бы, все очевидно. Какой тут может быть выбор? Так мелко, гаденько, подло… Поддержать Тараса — себя не уважать. Но… проблема притаилась в самом факте выбора. В том, что я должна была его сделать. Перейти Рубикон, сжечь мосты.

Почему-то вдруг вспомнилось, как болела в первом классе. Тяжело, с высокой температурой. Мама не пускала Тараса ко мне, чтобы не заразился. Но как только она выходила куда-нибудь из дома, в магазин, например, он тут же оказывался со мной рядом. Держал за руку, гладил по голове, пытался рассказать что-то смешное. «Томоська, миленькая» — он так забавно пришепетывал из-за выпавших передних зубов…

Можно, конечно, было винить себя. Мама спихнула Тараса на меня — «старшую», а потом мы с Люкой столько лет водили его за ручку, как малыша-несмышленыша. Но какой в этом смысл? Взрослый человек воспитывает себя сам, и как-то стыдно валить все на педагогические ошибки.

Осторожно стерев слезу, чтобы не размазать тушь, я сфотографировала счет и отправила Люке. А вдогонку — скриншот своего перевода. Ответ пришел минут через пять:

«Спасибо, Тома. Деньги я тебе верну».

Скрипнув зубами, я написала, не попадая в три буквы:

«Нет».

«Хорошо. Позвоню вечером. Извини, не могу сейчас разговаривать».

Можно подумать, я сейчас смогла бы!

В комнату вошли две девчонки-лаборантки, и я перебралась в туалет.

«Все проходит — и это пройдет», — твердила, стоя перед зеркалом. Универсальная мантра. Я все сделала правильно.

Но, черт возьми, как же от этого больно и противно!

Надо было начинать прием. Возможность отвлечься. Я всегда ныряла в работу с головой, отодвигая проблемы в сторону, хотя бы на время.

— У-у-у! — выпятила губу Ленка, посмотрев на меня. — Тебя что, опять твой перец кинул? В субботу так глазки блестели, явно намечался сладкий уикенд.

— Да нет, с этим как раз все в порядке. Внешние проблемы. Диссер, ПМС.

— Ну не знаю, — пробурчала она из-под застрявшей на голове пижамной кофты. — Не выглядишь ты как женщина, которой качественно вставляли два дня подряд. Или не качественно?

— Качественно, успокойся, — поморщилась я, быстро переодеваясь.

— Тогда тебе хорошо, — вздохнув, сказала Ленка с интонацией серой уточки из анекдота. — А вот у меня вечная проблема с этим делом. Хочешь доставить мужчине удовольствие волшебным минетом, но ловишь себя на том, что высматриваешь в процессе характерные признаки. Сама знаешь чего.

Как ни погано было на душе, я не удержалась от смеха.

— Нет, девушка, тут у тебя только два варианта. Либо учиться абстрагироваться и оставлять работу на работе, либо менять специализацию. Иди к дерматологам.

— Соскобы с лишаев делать? — скривилась она.

— Тогда к гинекологам. Все то же самое, что и здесь, но письки только женские. И заразы на порядок меньше.

— Не знаю, Том. К кому еще попадешь. С тобой мне нравится работать.

— Ну, мать, тогда тоже не знаю, — я открыла карту первого записанного на прием. — Хочешь и рыбку съесть, и… на елку влезть. Займись аутотренингом. Говори себе в процессе, что все кругом заразные — и только твой молодец-огурец, чистенький и здоровенький.

В этот момент в дверь постучал первый огурец, правда, вовсе не здоровенький, и все пошло своим чередом.

Вечером я остервенело переписывала статью. Когда сдавала предыдущий вариант, казалось, что она гениальная. Но стоило Кулакову ее раскритиковать, поняла: никуда не годится. Пришлось начинать практически с нуля. Зато за кадром остались мысли о Тарасе и Люке, об отце и клинике. И об Артеме тоже. Одна сплошная гонорея, в просторечии триппер. Ну что ж, у каждого своя профдеформация.

Люка молчала, и я решила, что позвоню ей сама, как только закончу. Но в начале первого, когда поставила последнюю точку, пришло сообщение от Артема.

«Как дела? Как статья?»

«Закончила. Сейчас вычитаю и отправлю».

«Умничка. Завтра с утра прием? Сходим куда-нибудь вечером?»

«Да. Нет. Приезжай лучше ко мне».

«ОК».

Интересно, а если б написала: «Нет, приезжай прямо сейчас»? Приехал бы?

А вот это, Тамара Григорьевна, называется «не искушай без нужды». Потому что при любом раскладе получится так себе. Приедет во втором часу в лучшем случае, пока то да се, а к девяти на работу. И, по закону подлости, понадобится тонкая манипуляция, вроде лазерной деструкции. Не дай бог рука дрогнет от недосыпа и переутомления. Это не нога или задница, а гораздо более нежный орган. Ну а если Артем скажет: «извини, давай все-таки завтра», где-то в глубине будет свербить: значит, не так сильно хочет, раз не подорвался и не поскакал, как озабоченный подросток. При всем понимании, что мы давно не подростки и надо думать головой, а не только одним местом.

Так что уймись, Тамара, и лучше Люке позвони.

Не успела я закончить мысль, как завопил телефон. У нас так нередко случалось: стоило мне о ней подумать, и она тут же звонила сама.

— Извини, Том, не помешала? — голос звучал глухо, измученно.

— Нет, я одна.

— А что так?

— Статью писала. Как ты?

— Хреново, Тома. Очень. Уже не помню, когда так погано было.

— Прости… — я закусила губу и почувствовала на языке медный привкус крови.

— За что прости? — усмехнулась она. — Я тебе очень благодарна. Наоборот, если бы вдруг узнала потом, что ты промолчала, расценила бы это как предательство с твоей стороны. Потому что была очень близка к тому, чтобы вернуться к Тарасу. Хотя и понимала, что глупо. И этот счет — как оплеуха. Не представляешь, как больно. Но очень действенно. Как слабительное. Впрочем… догадываюсь, как должно быть больно тебе. Что пришлось выбирать между нами. Брат, да еще близнец…

— Да, Люка, — спазмом сжало горло. — Не то слово. Волком выть хочется. Сидела, держала счет в руках, вспоминала… детство. Нас с ним… Ладно, неважно. Мне не только между вами выбирать пришлось. Еще и между ним и отцом. Я даже не могу послать их обоих, потому что это тоже означает встать на сторону Тараса.

— Какое-то сраное казино, — обреченно вдохнула Люка. — Нельзя выиграть, нельзя остаться при своих. Нельзя даже выйти из игры.

— Согласна. Люк, ты держись там. Я бы к тебе приехала, но…

— Нет, — твердо возразила она. — Не стоит, Тома. Не обижайся, мне сейчас надо побыть одной. Собрать себя по кусочкам. Я как будто пазл складывала, а когда уже начало что-то прорисовываться, уронила и снова все рассыпала. Но я соберу. И не такое бывало, ты знаешь. В конце концов, ничего ужасного не произошло, я же и так на развод подала. Застукала бы его с бабой, было бы намного хуже. Все, целую. Спокойной ночи.

Чувствуя себя полностью разбитой, я поплелась в душ, потом поставила будильник и забралась под одеяло. Бог ты мой, как же не хватало мне сейчас этого — почувствовать рядом чье-то тепло и провалиться в безмятежный сон…

Он буркнул что-то нечленораздельное в ответ на мое «привет» и прошел мимо. Глядя в удаляющуюся спину Тараса, я попыталась вспомнить, когда мы разговаривали в последний раз. Ну да, десять дней назад. В позапрошлую пятницу, когда отец приезжал в клинику. Как будто в другой жизни. А с прошлой пятницы, зная, что я вернулась, он меня старательно игнорировал.