После репетиции все разбрелись, Тарас ушел с мальчишками, а я в раздевалке вдруг вспомнила, что забыла свой листки с текстом. Вернулась и услышала, как играет Стас. Не на синтезаторе, а на самом обычном пианино, притаившемся в уголке сцены. Это была импровизация: знакомые мелодии сплетались, перетекали одна в другую, дополнялись чем-то своим, так красиво, что по спине побежали мурашки и защипало в носу. Свет в зрительном зале был потушен, я тихонько села с краешку и слушала, затаив дыхание.

Видимо, Стас почувствовал мое присутствие — остановился, посмотрел в зал. Как будто вселенная замерла на мгновение. Иногда в несколько секунд может вместиться столько всего, что в обычном состоянии и года не хватит. Тогда все и произошло. Я поняла, что влюбилась. И все мои прежние страдашки по старшеклассникам показались такими смешными и нелепыми.

Он закрыл крышку, спустился в зал, сел рядом со мной. Нашел мою руку, осторожно сжал пальцы. Мы ни о чем не говорили, но хотелось сидеть вот так, молча, долго-долго. Мы и сидели. Пока не пришла уборщица и не выгнала нас — со злобным бурчанием о бесстыжих малолетках.

На улице уже стемнело, зажглись фонари. Крупные пушистые хлопья падали медленно, мягко ложились на землю. То волшебство зимнего вечера, которое бывает только перед самым Новым годом, когда все замирает в ожидании чуда. И оно действительно пришло ко мне — чудо первой любви.

[1] Измененная цитата из трагедии Уильяма Шекспира "Отелло" ("Она меня за муки полюбила, а я её — за состраданье к ним")

Флешбэк-6

Впрочем, одобрения этих отношений, которые мы со Стасом и не думали скрывать, я не дождалась ни от кого. Даже Люкина бабушка, очень его любившая, сказала осторожно:

— Чумочка, Стасик, конечно, хороший мальчик, но… уж больно вы с ним разные.

— А разве противоположности не притягиваются? — упрямо нахмурилась я.

— Притягиваются, да. Но вот остаются ли вместе надолго?

Разумеется, меня не интересовало ничье мнение. Я сама знала, чего хочу и что мне нужно. В юности всегда все знаешь. Другие? Они же другие, они не я. Поэтому у меня — по определению! — не могло быть так, как у других.

Ни одна из моих влюбленностей не дала мне потом столько счастья и столько сил, сколько та, первая. Я была как фонтан искрящейся и пузырящейся разноцветной газировки. И, как ни странно, не витала где-то в облаках, презирая повседневную рутину. Наоборот — энергии хватало на все. И все получалось!

Папа, узнавший новость от Тараса, сдержанно попросил меня «быть повнимательнее». Сообразив, о чем он, я вспыхнула и не ответила. На самом деле ничего требующего «внимательности» между нами не происходило. Мы даже поцеловались впервые только через полгода. Тогда мне нравилось, что Стас не торопится и не торопит меня. Что он такой застенчивый, мягкий, может, даже немного робкий. Да, я знала, что рано или поздно мы займемся любовью. Но… мне было страшно. Чрезмерная теоретическая подкованность в вопросе сыграла со мной злую шутку: практика пугала. Разумеется, мысли об этом приходили часто, однако я старательно отталкивала их. Не сейчас, позже…

Как-то в середине июня мы собрались всей компанией в Комарово, на залив. Через два дня нам с Тарасом предстояло ехать к матери, и это была едва ли не последняя возможность провести время вместе. Но Тарас умудрился чем-то отравиться и безвылазно сидел в туалете, а Люка отказалась: день обещали жаркий и влажный, она плохо переносила такую погоду.

В итоге мы со Стасом поехали вдвоем. Нашли не слишком удобное, но безлюдное место, искупались и устроились рядышком на большом покрывале. Загорали, лениво перебрасываясь редкими фразами, пока ладонь Стаса не легла мне на спину.

Только что я изнывала от жары, мечтала о мороженом и думала, не окунуться ли снова, и вдруг вдоль позвоночника побежали ледяные мурашки. И тут же бросило в еще больший жар. Я повернулась к нему…

Для нас обоих это был первый поцелуй. Неуклюжий, неловкий. Стыдно сказать, я тренировалась на яблоке, но с таким же успехом могла целовать свое отражение в зеркале. Впрочем, учились мы быстро. Даже молниеносно. Не отрываясь — в самом буквальном смысле. Объятия становились все крепче, я чувствовала, насколько сильно он хочет меня, и это было как американские горки, когда едешь вниз, и все внутри обрывается от ужаса и восторга. Но как только его рука осторожно скользнула под резинку моих трусов, я вздрогнула и вывернулась.

— Пожалуйста, не сейчас…

Он оторвался от моих губ и посмотрел вопросительно, с недоумением.

— Я… еще не готова.

Вздохнув тяжело, Стас кивнул и отодвинулся. Я встала и пошла в воду. Он, чуть помедлив, за мной. И я старалась смотреть куда угодно, но только не в его сторону. Чтобы не зацепить взглядом область ниже пояса. Честно старалась. Но получалось плохо.

Следующий час был пыткой. Думаю, для обоих. Мы оба лежали на животе, отодвинувшись друг от друга подальше и уткнувшись носом в покрывало. Мысли метались птицами, напуганными ружейным залпом. Сердце заполошно колотилось.

Вагон электрички оказался полупустым. Стас взял меня за руку и сказал тихо:

— Тома, я буду ждать… сколько надо. Я тебя люблю.

— Спасибо, — я поцеловала его, едва коснувшись губами. — Я тоже тебя люблю.

Ждать Стасу пришлось больше года. Меня клинило от страха, совершенно ничем не обоснованного. Думая о нем, я умудрялась раскочегариться так, что хоть беги и тащи его в какой-нибудь темный уголок. Представляла такое… Ничего себе скромная девственница! Однако стоило нам остаться наедине… Целовались до одури и позволяли себе ну очень взрослые ласки. Будь Стас чуть понастойчивее, все давно бы произошло, но он честно ждал моей отмашки «можно». А я, стоило дойти до главного, впадала в железобетонный ступор.

Стас не упрекал, ни о чем не спрашивал — просто стоически терпел. Ждал. А меня эта ситуация здорово напрягала. Я считала себя какой-то ненормальной, неправильной. И поговорить об этом было не с кем. Даже Люке стеснялась признаться. Ведь все думали, что мы со Стасом давно уже перешли сакральную черту. А учитывая то, что произошло у нее с Тарасом, я и вовсе не хотела упоминать о сексе, чтобы не наступать на больную мозоль.

Если не считать этой острой темы, все остальное у нас было идеально. Мы проводили вместе все свободное время, гуляли, разговаривали, делали уроки. А еще я ходила со Стасом в клубы. В школьной группе он уже не играл: пригласили в активно выступающую «взрослую». И даже несколько раз ездил с ней в другие города, пропуская занятия в школе. А еще понемножку диджеил. Не в том смысле, что ставил на дискотеках музыку, разбавляя ее шутками-прибаутками, а, по его выражению, «гонял пласты». Накладывал на записанные композиции визг и скрежет виниловых пластинок, которые руками крутил туда-сюда на вертушке. На мой взгляд, это звучало на редкость противно, но ценители жанра были в восторге.

Учебу Стас вполне предсказуемо запустил. Бабушка на этот счет сильно переживала, а я как могла пыталась его вытянуть. Нам повезло окончить школу за два года до введения в Питере ЕГЭ, и мне пришлось впахивать за троих: писать билеты и шпоры, заставлять Стаса и Тараса зубрить. Люке моя помощь не требовалась, она и сама хорошо училась, но готовились мы к экзаменам все вместе. Мне в итоге это пошло на пользу. Отличницей я не была, но и выпускные, и вступительные сдала без труда. Люка тоже, а вот Тарас в мед поступил только благодаря связям отца. Стаса непонятно зачем понесло на какую-то мутную инженерную специальность в Политех, где он с треском завалил математику.

Флешбэк-7

— Ну что, дети, вечером отметим? — отец обнял нас за плечи. — В ресторан? Предлагаю «Борсалино» в «Англетере». Не каждый день вы становитесь студентами.

Мы стояли перед списками зачисленных на лечебный факультет. Одна моя половина бурно радовалась, другая грустила, потому что я уже знала: Стас не поступил. Вины никакой за собой не чувствовала. Надо было заниматься, а не пластинки мучить. Неловкости из-за того, что поступила, а он нет, тоже. И все же мою радость это обстоятельство омрачало.