Тем не менее, кое-что в Люке после этого случая изменилось. И в первую очередь — отношение к Тарасу. Она просто перестала его замечать. Даже когда мы собирались вчетвером. А тот сходил с ума, ничего не понимая. Я догадывалась, в чем дело, но все же спросила однажды:

— Люк, ну что ты так с ним? За что?

— Не «за что», а «почему», — отрезала она. — Ульянов прав. Я не женщина. Поэтому такую роскошь, как любовь, позволить себе не могу.

— Ну что за глупости?! — возмутилась я. — Что ты несешь-то? С какой стати?

— Тома, для меня любовь — это не перетрах, пока хочется, а семья и дети. На всю жизнь.

— Чушь! Сколько таких семей, где кто-то не может иметь детей. Нормальных, счастливых семей. Усыновляют. Или так живут, друг для друга.

— А сколько их — таких семей? Нормальных и счастливых? — горько усмехнулась Люка. — У тебя есть статистика? В сравнении с несчастливыми — которые из-за этого распались?

Переубедить ее мне не удалось. Наверно, никто не смог бы этого сделать. Последний раз мы были вместе, вчетвером, на школьном выпускном и потом, когда гуляли до утра по Питеру, любуясь на разведенные мосты. Только на этот раз мы со Стасом были парой, а Люка и Тарас — как прицепные вагоны.

Мы с братом поступили в первый мед, а Люка в институт менеджмента. Стас благополучно провалился в Политех и пошел в тот же институт, что и Люка, но на заочку. Теперь мы виделись втроем: я, Тарас и Стас. И мы с Люкой вдвоем. Тарас спрашивал о ней, Люка о нем — никогда. Она жила полной жизнью: встречалась с парнями, путешествовала, занималась конным спортом, училась водить машину. Тарас хандрил почти год, а потом внезапно женился на нашей однокурснице Олечке — полной противоположности Люке. Как будто специально выбирал, чтобы ничего общего. Олечка была маленькой чернявой толстушкой, довольно глупенькой, лившей слезы по любому поводу и без. Брак этот проскрипел два года и тихо развалился сам собой.

После развода Тарас, как говорится, пустился во все тяжкие, трахая всё, что шевелится, в пределах досягаемости. На попытки привести его в чувство только огрызался, и я в конце концов махнула рукой: большой мальчик, сам разберется. Тем более, наша со Стасом семейная жизнь тоже катилась под откос — со своими бы проблемами справиться. «Дельфин и русалка — они, если честно, не пара, не пара, не пара» — сочувственно вздыхала Люка.

И если бы тогда кто-то сказал, что через несколько лет они с Тарасом поженятся, я бы только рассмеялась.

— Куда лучше повернуть?

Я даже вздрогнула — настолько погрузилась в воспоминания. Посмотрела, где едем, махнула рукой:

— Вон туда, направо.

Тимаев поставил машину на стоянку, и мы поднялись на крыльцо.

— Прошу прощения, — слегка притормозив меня, он открыл дверь и вошел в вестибюль первым.

Удивиться я не успела. Тимаев остановился у стойки администратора и обаятельно улыбнулся Сонечке.

— Здравствуйте, девушка. Я могу попасть на прием к венерологу? Без записи?

— Венеролог с двух часов. Будете ждать?

— Да, подожду.

— Не были у нас раньше? Тогда заполните, — Сонечка протянула ему бланк и ручку.

Я стояла у входа и наблюдала. Нацарапав что-то в графах, Тимаев поднял голову и поинтересовался, словно между прочим:

— А почему вы не предупреждаете, что венеролог — женщина?

— А это имеет значение? — вскинулась Сонечка.

— Для меня нет, для многих — да. Вы же наверняка говорите женщинам, если гинеколог мужчина?

— У нас нет гинекологов-мужчин. И если для вас это так принципиально…

Тимаев сложил бланк вдвое, потом вчетверо, повернулся ко мне:

— Пойдемте, Тамара Григорьевна. По регистратуре вопросов не имеется.

Сонечка побагровела, а я хмыкнула. Неоднократно пинала и ее, и других администраторов по этому поводу, но они мои пожелания упорно игнорировали. И их можно было понять. Возьмет пациент и сбежит — как же, упущенная выгода. А то, что подобное идет в разрез с этикой… Впрочем, даже те мужчины, которые знали, что идут на прием к врачу-женщине, все равно сначала выпадали в осадок. Видимо, ожидали увидеть страшного старого крокодила, перед которым обнажиться не слишком стыдно.

Я провела Тимаева по клинике, показала все кабинеты, лабораторию, комнату отдыха. Он смотрел, кивал, задавал вопросы.

Закончив экскурсию, я привела его в свой кабинет и тоже угостила кофе. Правда, растворимым. Выводы свои Тимаев не озвучил, только намекнул, что надо бы еще с нашими финансовыми показателями познакомиться и с медицинской статистикой.

— Ну вы же понимаете, что пока это только поверхностный взгляд назначенного управленца?

— Значит, нам ждать комиссию с углубленным взглядом? — фыркнула я в чашку.

— Зачем? Достаточно документов. Передайте брату, пусть скинет на электронную почту. И все-таки… — он уже было встал, но снова присел к столу. — Почему у вашего брата предубеждение против онкологии? Все-таки для нас это основное направление. Это принципиальный вопрос.

— Хорошо, — задай он его у себя в офисе, я наверняка вывернулась бы и не ответила. Но сейчас, сама не понимая, почему, сказала: — Только давайте все останется между нами и вы не будете у него ничего уточнять.

— Ладно, — Тимаев пристально посмотрел на меня, и я зацепилась за этот взгляд, помедлив на долю секунды.

— Его жена девятнадцать лет в ремиссии. Дисгерминома — если, конечно, это вам что-то говорит. Это опухоль…

— Я не медик, но постоянно имею дело именно с онкологией, — перебил он. — Так что да, говорит. Отправляли в прошлом месяце девочку с этим диагнозом в Германию. На операцию. Ну и что, я не понял? Насколько я знаю, такие опухоли — это как мина замедленного действия. Могут в любой момент рвануть. Вам бы наоборот специалиста грамотного под рукой иметь, а лучше несколько разных.

— Понимаете, Артемий Алексеевич…

— Слушайте, а давайте уже попроще? Тёмой звать не предлагаю, но Артем вполне сойдет. А, Тамара?

— Уговорили, — улыбнулась я. — Давайте. Так вот, сначала у нас здесь было два онколога. Дерматолог и маммолог. Когда еще наш отец всем заведовал. И он собирался открыть вторую клинику, именно онкологическую. Как раз поэтому. Невестку мою знает с детства и любит. И это он ей дифдиагноз поставил. Но так обстоятельства сложились, что ему пришлось от дела отойти и передать все нам. Во всяком случае, формально. Тут как раз оба наших онколога ушли. По своим причинам. Новых искать не стали. И вторую клинику открыли многопрофильную, как и эта. Я знаю, вы скажете, что это бред, но…

— Пока да, звучит странно, — согласился Тимаев… ладно, Артем. Я подумала, что ему идет это имя. Хотя оно мне никогда не нравилось. Но, видимо, зависит от того, кому принадлежит.

— Это у него как… не знаю, суеверие, что ли? Как будто если держать под рукой онкологов на всякий случай — это случай обязательно наступит.

— Доктор, а вы правда доктор? Да нет, я не про вас, Тамара. Ну да, глупо, но не оригинально. Моя матушка, к примеру, не выносит, когда при ней говорят о похоронах, завещаниях и вообще о смерти. Словно если об этом помалкивать, никто и не умрет. Я этого, хоть убейте, понять не могу.

Я знала, что поступила как минимум нелояльно. По отношению и к Тарасу, и к нашему бизнесу. Но ничего не могла с собою поделать. Почему-то поняла вдруг, что не могу ни соврать, ни промолчать. Было в Артеме что-то такое… не позволяющее этого. И я даже не удивилась, когда он сказал, повторяя мои мысли:

— А вы не слишком лояльны, Тамара.

Я пожала плечами.

— Возможно. Что-то я сомневаюсь, дадите ли вы нам денег при таком раскладе.

Артем задумался.

— Вы были откровенны, алаверды не буду врать. Вы поставили меня в сложное положение. И первое побуждение — сказать: нет, не дадим. Но… но… раз пошла такая пьянка, давайте как на духу. Насколько ваш брат может рассадить своих тараканов по лавочкам и вести себя как врач и как бизнесмен, а не как трепыхалистая барышня? Не хотелось бы выбросить деньги на ветер.