Я не ждала новой встречи, хотя рано или поздно она должна была состояться — при условии, что фонд все-таки решит выделить нам денег на открытие нового отделения. Не представляла какое-то возможное развитие отношений. Не вспоминала в деталях наш разговор. В общем, это не было похоже ни на одно мое знакомство с мужчиной, которое затем переросло в нечто большее. Даже с Павлом все выглядело более понятным: что-то вполне могло бы сложиться, не будь он моим пациентом. Но все равно Артем словно незримо витал рядом.

А еще я присматривалась к Тарасу. На работе мы виделись каждый день, кроме выходных, но разговаривали больше по делу, нежели о чем-то личном. Если подумать, мы и раньше не слишком откровенничали, а после одной не особо приятной истории, когда он передал Стасу мои слова, не предназначенные для чужих ушей, я свела подобные излияния до самого необходимого минимума.

Конечно, я замечала, что Тарас стал каким-то дерганным, раздражался по пустякам, но мне и в голову не пришло связать это с Люкой. Скорее, с работой и с отцом, поскольку он контактировал с ним гораздо чаще, чем я. Если бы дело оказалось в здоровье Люки, он наверняка бы поделился. Но реплика об отношениях, которые ни уму ни сердцу, заставила задуматься. И особенно ее резко сникший голос, когда я упомянула долг и жалость. Все это, разумеется, не могло не беспокоить, и я вряд ли сказала бы, за кого переживаю больше.

Прошло четыре дня, и я уже хотела позвонить ей, но тут Люка объявилась сама.

— Том, есть проходки на «Евгения Онегина». На среду. Хня полная, постановка в духе «Женитьбы» из «Двенадцати стульев». Черно-белые бабы и мужики, карлики, холодильники, раскладушки. Однако отхватила «Золотую маску». Можно на сцену не смотреть, музыку не догадались переделать. А потом посидим где-нибудь.

В четверг у меня был выходной, так что я с готовностью согласилась. Хотя модернистские постановки и не любила. Но да, не обязательно смотреть на сцену, можно просто послушать Чайковского. А потом зайти в наш насиженный итальянский ресторанчик «Парк Джузеппе».

Наряжаться на авангардный спектакль в вечернее платье не имело смысла, поэтому я надела обычное черное, из тех, что и в пир, и в мир, и в добры люди. Тем более, Люка тоже шла прямо с рабочего места, от которого до зрительного зала можно было добраться за несколько минут.

Вид ее мне не слишком понравился. Точнее, совсем не понравился. Бледная, осунувшаяся, глаза потухшие. Обняла, чмокнула в щеку, похвалила сумку, которую еще не видела. Даже голос какой-то тусклый.

— Люк, ты себя нормально чувствуешь? — испугалась я. С Тарасом — это второй вопрос, лишь бы с ней самой все было в порядке. Со здоровьем.

— Да не суетись, — поморщилась она. — Остаточки после простуды сходят. А так ничего подозрительного. Ты же знаешь, братец твой с меня не слез бы, если б что. Как раз на следующей неделе приду на скрин.

Каждый год Люка вынуждена была проходить полный скриниг: кучу анализов, всевозможные узи и обследования у узких специалистов. «Мой ежегодный онкоквест», — говорила она. Что можно делала у нас в клинике, остальное в первом меде, где преподавал отец. И каждый раз, ко всеобщему облегчению, это заканчивалось ритуальной фразой из анекдота: «Выдыхай, бобер, выдыхай!»

Спектакль — разумеется, на мой консервативный вкус — оказался ужасным. Весь первый акт я тихонько продремала под музыку, изредка приоткрывая глаза и тут же закрывая обратно. И даже кофе с пирожным в антракте не добавили энтузиазма. А ведь когда-то именно буфет был для нас центром театра. Ну, для нас с Тарасом точно. Бутеры с копченой колбасой, эклеры, лимонад! Без этого и театр не был театром.

Люка рассеянно ковыряла свой чизкейк и о чем-то думала, но я решила отложить разговор до «Джузеппе». И вид ее, и настроение только добавили мне нервозности. Второе действие уже не просто раздражало, а бесило. Особенно когда дело дошло до якобы дуэли.

«Мы с вами словно у дуэльного барьера стоим и вот-вот начнем шаги отсчитывать. Пиф-паф, падай, дурак, ты убит»…

— Люк, а может, хватит? — взмолилась я, когда занавес опустился. — Не знаю, как ты, а я больше не могу этот кошмар терпеть. Еще одно действие не выдержу.

— Да, пожалуй, — согласилась Люка. — Девчонки говорили, что ужас, но я не думала, что настолько ужас-ужас. Пойдем. Закажем большую-пребольшую пиццу.

— Ты можешь хоть целую на ночь сточить, и ничего не будет, — проворчала я по пути в гардероб. — А я теперь женщина в поиске, мне надо фигуру блюсти.

— С одного раза ничего не случится! В поиске нужно быть веселой и доброй, а не злющей от голода. Вот представь, выходим мы из «Парка», а навстречу роскошный мужчина. Но ты запретила себе пиццу на ночь и жрала салатик. И от этого готова растерзать любого, кто попадется на пути. А счастье, может, прошло так близко.

Это было уже похоже на прежнюю Люку, и я подумала, что, может, ничего такого и не случилось, может, я все преувеличила.

Одевшись под осуждающими взглядами бабушек-гардеробщиц — такие-сякие, сбежали с оперы! — мы вышли на площадь Искусств и окунулись в терпкую сырость осеннего вечера.

[1] Венерическое заболевание, распространенное в экзотических странах и редко встречающееся в России

— Люблю такую погоду, — Люка с наслаждением вдохнула холодный воздух и запрокинула голову к небу. — Это реальный Питер. Чувствуешь себя по-настоящему живой.

От последней фразы мне снова стало неуютно, но я сдержалась и промолчала.

Пиццу мы все-таки заказали. Одну на двоих. Пока ждали, говорили… пожалуй, ни о чем. Об общих знакомых, о Люкиных родителях, о работе. Потом с урчанием проглотили по два куска нежнейшей фунги с рикоттой[1] и чуть притормозили.

— Ну? — забросила я удочку.

— Том, перестань, — Люка вытерла пальцы салфеткой. — Все нормально. А что не очень, то решаемо.

— А если не врать? Я ж с тебя все равно не слезу.

— Представляю, как ты допрашиваешь своих несчастных пациентов. Кого и как трахали. Сколько раз и в какой позе.

— Люка!

Она откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. На виске под волосами мелко пульсировала голубая жилка.

— Я устала, Том. Просто устала.

— Не думаю, что просто, — возразила я. — Что у вас происходит? Тарас психованный, ты на себя не похожа. И не говори, что это не мое дело. Очень даже мое. Вы оба для меня близкие люди и часть моей жизни. Не требую деталей и подробностей. Но хотелось бы представлять процесс и перспективу.

— Прогноз… неблагоприятный.

Я вздрогнула от ее слов, потому что навсегда запомнила, как сказал это когда-то отец — о ней.

— Подожди, ты о чем?

— Тома, еще раз, со здоровьем ничего нового и подозрительного, — Люка отщипнула еще кусочек пиццы, осмотрела придирчиво и отправила в рот. — В моем случае no news is a good news[2].

— Значит, Тарас? Да что стряслось, черт вас подери обоих?!

— Говоришь, хочешь представлять процесс? Так вот, я в процессе принятия решения. Уж ты как никто должна знать, что это такое — тащить чемодан без ручки. Сама мне сказала, что приобрела иммунитет к жалости и чувству долга.

Вообще-то нечто подобное я и подозревала. Только не думала, что все так серьезно. Ну, терки какие-то, может, кризис, у всех бывает. Но процесс принятия решения с неблагоприятным прогнозом? Почувствуй себя ребенком, которому наплевать, хорошо ли маме и папе вместе, главное — чтобы они оставались с ним оба. Я уже лавировала однажды между братом и подругой, но тогда все было совсем не так серьезно. Даже близко ничего общего.

— Тома, я устала везти на горбу слабого мужика.

— Нет, Люк, не думаю, что дело в этом. Ты везла его всегда, с детского сада. И вас обоих это устраивало. Ты ведущая, он ведомый. Должно быть что-то еще.

Она усмехнулась, прижала жилку двумя пальцами, словно считая пульс.

— Ты прям как из гестапо. Ну хорошо. Все действительно просто. Я хочу ребенка, а он нет.