Подобных решений и денег на их реализацию в Тихо никогда не было. Здесь стояли простые клетки, иногда бронированные контейнеры, где экзотические существа из разных уголков Империума влачили жалкое существование в тесноте и дискомфорте.

Драшер прекрасно представлял себе их ощущения.

– Макс, если его держали в таких условиях, то, возможно, оно повредилось рассудком, – сказал он.

– Животное?

– Да, животное. Это нормально в подобных случаях. Звери, которых содержат в тесных клетках, часто имеют поведенческие отклонения. Они становятся непредсказуемыми. Жестокими…

– Но если это хищник, то в любом случае…

– Даже у них есть шаблоны поведения. Охота, размножение, территориальность. Если ограничить возможность следовать шаблону, то он ломается.

– И какое это имеет значение для нас? – спросила она.

– Если наше животное – хищник, а я полагаю, что так и есть, то оно убивает не ради еды. Оно едва-едва обгладывает свои жертвы. Оно убивает ради убийства.

– Как зверь из холмов? – пробормотала она, припомнив тот проклятый случай ранней зимой во Внешнем Ударе.

– Нет, – покачал головой магос. – Тогда было иначе Там зверя побуждала убивать его природа. А здесь перед нами отклонение от природы.

Чем дальше они шли, тем больше страшных ран, нанесенных войной, видел Драшер. Развороченные взрывами загоны, горы мусора, пластальные клетки, сброшенные с креплений.

И кости.

В уцелевших клетках тоже лежали трупы. Обмякшие мешки высохшей плоти, разбросанные позвонки, пропитавший все запах сырости и разложения. Пучки шерсти, налипшие на прутья клеток, говорили о том, как отчаянно изголодавшиеся животные пытались выбраться на волю. Зрелище напомнило Драшеру разоренные курятники барона Карна.

– Мы думали, что все погибли, – сказала Макс. – Здесь так воняло, когда мы пришли в первый раз. Мне кажется, тут много месяцев никого не кормили и не убирали. Все животные в запертых клетках были мертвы, кроме какой-то изможденной одногорбой лошади, уцелевшей благодаря собственным жировым запасам, но даже она издохла через несколько дней после того, как мы ее освободили. Мы считали, что все, кто был в разбомбленных клетках, погибли от взрывов, но потом обнаружили мелких обезьянок в трущобах. Мелкие вредные твари. А еще Фалькен утверждает, что видел какое-то травоядное на улице Леманда, но, сдается, он просто перепил.

– В общем, если наша проблема – отсюда, то она выбралась из разбомбленной клетки? – уточнил Драшер.

– Или какой-то добрый гражданин во время войны выпустил зверя и закрыл клетку. Некоторые были пусты, но по реестру коллекции нельзя сказать, жил в них кто-нибудь когда-нибудь или нет. Он не обновлялся много лет.

– Так у тебя есть реестр?

Макс достала из-под плаща инфопланшет.

– Я выделила всех, кто был размещен в разбомбленных загонах, а также все, что как-то связано с пустыми клетками. Трон святый, Валентин, про половину из них я даже не слышала никогда. Я рада, что у меня наконец-то появился эксперт.

Драшер начал просматривать список.

– Итак, это может быть любое животное из этого реестра, а учитывая, что обитатели клеток могли поменяться местами после того, как он был составлен, – вообще любое животное?

Она собиралась ответить, но тут зазвенел вокс-приемник. Резкий звук заставил Драшера подпрыгнуть. Макс ответила на вызов.

– Нам пора, – сказала она, направляясь к выходу, – Меня вызывают. Какие-то пьяные идиоты устроили драку в таверне после наступления комендантского часа.

– Мне обязательно ехать с тобой? – спросил магос.

Она развернулась и направила фонарь ему в лицо:

– Нет. А что, хочешь остаться здесь?

Драшер оглянулся вокруг.

– Нет, не очень, – признался он.

Они ехали по пустынным улицам. Лишь изредка им попадались на пути остовы сгоревших машин или транспорт Магистратума, спешащий на вызовы. Драшер, сидя на пассажирском кресле, изучал планшет, время от времени подпрыгивая на ухабах. Он только сейчас почувствовал облегчение оттого, что ему не грозит унизительное тюремное заключение. Отчасти магос все еще злился на Фалькена за жестокую шутку, но куда сильнее презирал себя за глупость. Не Гершом, а сам он был себе опаснейшим врагом, и его разрушенная жизнь наглядно доказывала, что он старательно следовал по неправильному пути каждый раз, когда перед ним вставал выбор.

– Ты поседел, – заметила Макс, не отводя взгляда от дороги.

Он оторвался от планшета и посмотрел на нее:

– Я перестал краситься.

– Ты красил волосы? – спросила Жермена.

Магос не ответил.

– То есть ты просто перерос эту причуду, да, Валентин? – ухмыльнулась она.

– Нет. Просто больше не могу ее себе позволить.

Макс рассмеялась, но магос был уверен, что она говорит с некоторой долей сочувствия.

– По-моему так лучше, – сказала она, немного помолчав. – Выглядишь как то более утонченно.

– А ты вообще не изменилась, – сказал он.

Макс остановила транспорт рядом с облупившимся зданием, возле которого офицеры Магистратума пытались растащить девятерых драчунов. Тротуар украсили пятна крови. Сцену освещал мерцающий свет мигалок нескольких патрульных бронемашин.

– Оставайся тут, – велела Макс, выходя наружу. А затем посмотрела на магоса через открытую дверь: – И что? Это хорошо?

– Что именно?

– Что я не изменилась.

– Я всегда считал, что ты не нуждаешься в прикрасах, – ответил он и тут же смутился, поняв, насколько смелое замечание себе позволил.

Макс рассмеялась и захлопнула дверь.

Оставшись один в запертом транспорте Магистратума, Драшер понаблюдал, как она, вооружившись дубинкой, наводит порядок, затем снова переключился на инфопланшет.

Спустя некоторое время водительская дверь распахнулась, амортизаторы машины крякнули, и Макс забралась обратно.

– Думаю, мы ищем карнодона, – сказал магос.

– Правда? – произнесла она, заводя двигатель, Машина резко рванула вперед.

– Да. По крайней мере, судя по информаций, которая тут есть. Я могу ошибаться, если коллекция сильно поменялась после составления списков, но методом исключения пока получается именно так.

– Серьезно? – спросила Макс, заворачивая за угол так резко, что шины заскрипели по дорожному покрытию.

– В разбомбленных загонах было только четыре хищника. Можно сразу отбросить древесного ползуна с Мирпуа, потому что он впрыскивает, а не кусает.

– Что-что он делает?

– Он протыкает жертву длинным хоботком, впрыскивает фермент, растворяет внутренности и высасывает их.

– Хватит подробностей.

– Я хотел сказать, что у него нет рта.

– Ладно, ладно.

– Поэтому он не может кусаться.

– Поняла.

– Так, заурапт с Бронтотафа тоже отпадает.

Макс переключила передачу и погнала по пустынному бульвару.

– Почему?

– Потому что он размером с дом. Фалькену даже напиваться бы не пришлось, чтобы его заметить.

Жермена ухмыльнулась.

– И прыгуна с Ламшаротта тоже можно вычеркивать. Это кошка, но слишком мелкая, чтобы нанести раны, которые ты мне показала. Кроме того, не думаю, что он долго протянул бы в местном климате, оказавшись за пределами обогреваемой клетки.

– То есть у нас остался только этот… как ты его назвал?

– Карнодон. С Гудруна. Трон святый, его здесь вообще не должно быть. Они практически вымерли и внесены в красный список Администратума. Это тоже кошка, но большая и живет в климате, схожем с местным.

– Насколько большая?

– Пять или шесть метров и около восьмисот килограммов. Вполне способна откусить человеку лицо.

– Итак, господин магос биологис, как нам поймать карнодона? – спросила Макс, круто выворачивая руль в сторону.

Драшер поднял на нее глаза.

– Мы… Макс, мы едем довольно быстро, – сказал он. – Очередной вызов?

– Да.

– Снова нарушение комендантского часа?

Макс покачала головой:

– У меня все тот же вопрос, Валентин. Как нам поймать карнодона?