Некоторые двери были открыты. Я увидел двух послушников, мывших губками древнего старика, привязанного ремнями к металлической кушетке. Тот жалобно плакал. В другой комнате, с открытой дверью, но запертой решеткой, на стуле сидел крупный, мускулистый мужчина и внимательно смотрел в коридор. Его кожу покрывали татуировки: эмблемы полка, девизы, цифры, обозначающие численность убитых врагов, – а в глазах плескалось безумие. Он имплантировал себе клыки какого-то зверя в нижнюю челюсть, и они торчали из-под губы.

Когда мы проходили мимо, он бросился на решетку и попытался дотянуться до нас сквозь прутья. Могучие пальцы сжимались и разжимались. Раздался негромкий рык.

– Йок, веди себя прилично! – велел ему Баптрис.

Как оказалось, нам была нужна комната, следующая за камерой Йока. Возле открытой двери нас уже ждали сестра и послушник. В палате царила непроглядная темнота. Баптрис коротко переговорил с коллегами и обернулся ко мне:

– Эбхо не очень контактен, но сестра убедила его поговорить с вами. Внутрь заходить нельзя. Прошу, сядьте здесь, у двери.

Послушник принес мне стул, и я сел у входа, поправляя длинные полы мантии. Калибан аккуратно открыл коробки и установил треножник с пишущим устройством.

Я всмотрелся в темноту, пытаясь различить какие-то очертания. Ничего.

– Почему там так темно?

– Болезнь, поразившая разум Эбхо, обостряется при свете. Ему нужна темнота, – пожал плечами Баптрис.

Я кивнул и прокашлялся.

– Милостью Бога-Императора Терры я прибыл сюда, чтобы выполнить Его священную волю. Я – Лемюаль Сарк, старший администратор-медика, приписанный к Администратуму Лорхеса. – Пишущее устройство тихо защелкало и начало заполнять свиток пергамента, который, как я надеялся, к концу разговора станет длинным и заполненным ценными данными. – Мне нужен Федж Эбхо, бывший полковник двадцать третьего полка Ламмарских Улан.

Тишина.

– Полковник Эбхо?

Из темной комнаты раздался голос, тонкий, как лезвие ножа, и холодный, как дыхание мертвеца.

– Это я. Что вам нужно?

– Мне нужно поговорить с вами о Пиродии. О Терзании, которое вы пережили. – Я подался вперед.

– Мне нечего вам сказать. Я ничего не вспомню.

– Ну что вы, полковник. Я уверен, что сможете, если попытаетесь.

– Вы неправильно поняли. Я имел в виду, что не стану ничего вспоминать, а не то, что не сумею.

– По собственному желанию?

– Именно так. Я отказываюсь отвечать.

Я провел рукой по лицу и понял, что у меня пересохло во рту.

– Полковник, но почему?

– Из-за Пиродии я оказался здесь. Уже тридцать четыре года я пытаюсь ее забыть и не хочу снова вспоминать о ней.

Баптрис посмотрел на меня и слегка развел руками. Видимо, этим он хотел сказать, что ничего не выйдет и мне нужно прекратить попытки.

– На Дженовингии люди сейчас умирают от чумы, которую мы называем Чумой Ульрена. Эта болезнь очень похожа на Терзание. Все, что вы расскажете, может помочь нам спасти жизни.

– Я не сумел спасти людей в тот раз. Пятьдесят девять тысяч погибло на Пиродии. Я не сумел им помочь, хотя пытался изо всех сил. Почему сейчас должно быть по-другому?

Я всматривался в темноту, из которой доносился голос.

– Я не могу ответить на этот вопрос. Но думаю, что попытаться стоит.

Последовала длинная пауза. Устройство гудело в ожидании. Калибан кашлянул, и машина, щелкая механизмами, записала этот звук.

– Сколько?

– Простите, полковник? Я не понял вопроса.

– Сколько человек умирает?

Я глубоко вздохнул:

– Когда я покинул Лорхес, там было девятьсот погибших и полторы тысячи зараженных. На Дженовингии Минор – шесть тысяч мертвых и вдвое больше больных. На Адаманаксере дельта – две сотни, но там вспышка только началась. На самой Дженовингии… два с половиной миллиона.

Я услышал, как Баптрис потрясенно вздохнул. Надеюсь, он не станет разбалтывать эти цифры.

– Полковник?

Тишина.

– Полковник, прошу…

Холодный и резкий голос раздался снова. Теперь он казался даже более резким, чем раньше.

– Пиродия – всеми забытое место…

Пиродия – всеми забытое место. Мы не хотели туда идти. Но Архивраг взял под контроль восточный континент, разрушил города-ульи, и северные области оказались под ударом.

Магистр войны Гет отправил нас разбираться с этой задачей. Сорок тысяч Ламмаркских Улан – практически все подразделения с Ламмарка. Двадцать тысяч Броненосцев Фанчо и их боевые машины, а также целый отряд Адептус Астартес, Орлов Обреченности в сияющей серо-красной броне.

Нас разместили в городе под названием Пиродия Поляр. Его построили в незапамятные времена. Циклопические башни и колоннады из зеленого мрамора, высеченные в глубокой древности, и не факт, что человеческими руками. Было что-то странное в геометрии этого места. Углы там всегда казались какими-то неправильными.

И холодно было, как в аду. Нам выдали зимнее снаряжение – толстые белые бронешинели с меховыми воротниками, но мороз добрался даже до лазвинтовок и ослабил их мощность, а проклятые танки Фанчо и не думали заводиться. А еще там был день. Все время день. Ночь не наступала. Сезон не тот. В общем, нас разместили на самом севере. Самым темным временем суток был закат, когда одно из двух светил ненадолго уходило за горизонт, и небо окрашивалось розовым. А потом снова наступал день. Мы проторчали там два месяца. В основном война сводилась к перестрелкам дальнобойной артиллерии на ледяных равнинах. Никто не мог нормально спать из-за постоянного света. Я сам знаю двоих парней, которые выкололи себе глаза. Один, к моему стыду, был с Ламмарка, второй – с Фанчо.

А потом появились они. Черные точки на льду. Тысячи их, под знаменами столь мерзкими, что…

Неважно. Мы не были готовы к бою. Выбитые из колеи, с мозгами набекрень от этого безумного света, недостатка сна, странной геометрии места, которое мы защищали. Силы Хаоса разбили нас и заставили отступить вглубь города. Гражданские, которых насчитывалось около двух миллионов, оказались более чем бесполезны – бледные, вялые существа, не имеющие ни страстей, ни желаний. Когда пришел их смертный час, они просто сдались.

Мы пробыли в осаде пять месяцев, несмотря на пять попыток Орлов Обреченности прорвать кольцо. О, как были великолепны эти гиганты, салютовавшие соударениями болтеров перед каждым боем! С какими кличами они неслись на врага! Пока мы убивали одного противника, они успевали прикончить пятьдесят.

И все же это напоминало борьбу с приливом, а Орлов, несмотря на всю мощь, было всего пять дюжин.

Мы запросили подкрепления. Гет обещал их предоставить, но он находился далеко на орбите, на своем корабле в тылу флотской блокады – на случай, если все пойдет плохо.

Первым, кто поддался Терзанию, был капитан моего 7-го взвода. Он как-то просто упал и забился в лихорадке. Мы отвезли его в госпиталь Пиродии Поляр, которым руководил Субъюнкт Валис, ротный апотекарий Орлов Обреченности. Через час капитан умер. Его кожа покрылась волдырями и нарывами. Глаза вытекли. Он разломал свою койку на куски и одним из них попытался убить Валиса. А потом истек кровью.

Знаете, как это было? Кровь текла из всего его тела, из каждой поры, каждого отверстия. Он превратился в мумию, когда это все закончилось.

На следующий день после смерти капитана заболели еще шестьдесят человек. Потом – еще двести. Потом – тысяча. Большинство умирали в течение нескольких часов. Другие держались… несколько дней, покрытые волдырями и охваченные болью.

Люди, которых я знал всю жизнь, на моих глазах превращались в мешки с костями. Будь ты проклят, Сарк, за то, что заставил меня это вспоминать!

На седьмой день болезнь добралась до Фанчо. На девятый – до гражданских. Валис приказал ввести карантин, но это не помогло. Он работал сутками напролет, пытаясь найти вакцину, остановить смертельную инфекцию.

На десятый день жертвой болезни пал один из Орлов Обреченности. Пораженный Терзанием, расплескивая кровь из решеток шлема, он убил двоих своих товарищей и девятнадцать моих бойцов. Болезнь пробилась даже сквозь печати чистоты Астартес.