– И ты пришел?

– Друзья всегда так делают, – оскалился демонхост.

Эйзенхорн покачал головой. Огонь потух. Боль ушла. Вся боль ушла.

– Я не мог… – начал он. – Я не могу тобой так управлять. Никогда не мог. Мне нужны месяцы, чтобы вытащить тебя, и постоянное усилие, чтобы держать в узде. Мне нужно напрягать разум до предела, просто чтобы ты был спокоен. Я не звал тебя. И даже если бы позвал в приступе безумия, то не смог бы удержать.

– Теперь можешь, Грегор.

– Нет.

– Но ведь да! – рассмеялся Черубаэль. – И мне это на самом деле нравится. Больше нет никакой борьбы. Этой постоянной борьбы между нами, со всей болью и переживаниями. Все. Ты зовешь, и я прихожу. Теперь это работает так. Я даже не могу попытаться сопротивляться. И меня это устраивает.

– Это все иллюзия, – сказал себе Эйзенхорн. – Это просто… очередная стадия Терзания. Еще один трюк…

Черубаэль оглянулся. Цепь зазвенела.

– С кем ты разговариваешь? – спросил он.

Эйзенхорн посмотрел на демонхоста:

– Это все не настоящее. Тебя здесь нет. И меня тоже. Я тебя не звал, и я совершенно уверен, что не сумел бы тебя контролировать. Мои псионические способности выгорели. Я должен умирать. Это, наверное, последние иллюзии Терзания.

– Нет, ты не умер, – произнес Черубаэль. – Не умираешь. И это не галлюцинации. Ты просто тут. Ты всегда стремился сюда и наконец пришел. Я впечатлен. Нет, правда. И я не часто говорю это людям.

– Сюда?.. – переспросил инквизитор.

– Можно рассмотреть вопрос физически и метафизически. Полагаю, ты сам решишь, что важнее. Физически – это Город Праха внутри города Квин-Мэб на Санкуре, субсектор Ангелус. Год пятисотый. Плюс-минус год. А вот метафизически… ну, тут все зависит от тебя.

– Санкур?

– Да, да. Ужаснейшее место, как по мне, но выбираю не я. Теперь ты заказываешь музыку. Ты ведь… ты хотел попасть сюда, верно?

– Да, – кивнул Эйзенхорн. – Я… Я не знаю.

– Тебя попросили сюда отправиться, – сказал Черубаэль. – Эта твоя неприкасаемая, ну, как ее там звали?

– Елизавета.

– Да, Е-ли-за-ве-та. Она тебя очень вежливо попросила.

– Это было Терзание, принявшее ее форму.

– В любом случае она попросила вежливо. Об услуге. О последнем деле. Спасти ее дочь. И я полагаю, этим-то мы и займемся. Ты все для нее сделаешь.

Демонхост заметил, что Эйзенхорн разглядывает призрачный город.

– Или ты передумал, а, Грегор? Все еще борешься с искушением? Последний рывок, чтобы свернуть шею врагу?

– Я не знаю. Не знаю, было ли хоть что-то из этого правдой.

– Похоже, у тебя есть выбор. Поступить правильно или правильно. Я знаю, что звучит не очень похоже на выбор, но ты меня понял. Сделать большое дело, которое имеет значение, или маленькое, которое зачтется.

– Разве я не могу сделать оба?

– Я не знаю, – пожал плечами Черубаэль. – А ты можешь?

Эйзенхорн не ответил.

– Думаю, – подытожил демонхост, – все сводится к тому, что важнее. Для тебя. Обязательства перед… ты знаешь… не люблю называть Его по имени. Давай назовем Его Гниющим богом-королем. Или обязательства перед теми, кто на тебя рассчитывал. Лично на тебя. Давай назовем их еще одним словом, которое я не люблю, – друзьями.

– У меня нет друзей, – возразил Эйзенхорн.

– Нет, у тебя нет, и мне это всегда в тебе нравилось. Но… Как бы это сказать. У друзей есть ты. Эти люди подружились с тобой на свою голову. Прикипели. Они оставались с тобой. Были преданны, несмотря ни на что. Ты просто никогда не отвечал им взаимностью. Что странно, ибо преданность – твоя сильная сторона.

– Эти две вещи всегда конфликтовали друг с другом, – сказал Эйзенхорн.

– И?..

– Я хочу сделать все правильно. Всегда хотел. И обрек себя этим на проклятие.

– И что теперь?

– Я выбираю оба варианта. И это значит, что начинать нужно не здесь.

Черубаэль вздохнул:

– То есть мы не останемся?

– Я – нет. Нужно кое-что закончить, Мне придется… вернуться по своим стопам.

– Мне тебя отнести?

– Не стоит.

– Ну, – сказал демонхост, – тогда я тебя подожду.

– Серьезно?

– Да, как послушный мальчик. Ты же этого хочешь. Значит, так я и поступлю. Буду ждать здесь, пока ты не вернешься. Увидимся через… ой… примерно через двадцать лет.

Эйзенхорн посмотрел на демонхоста и покачал головой.

– Иди уже. – Черубаэль вяло помахал рукой. – Удачи и все такое. Друзья ведь так говорят, да?

– Почему… – спросил инквизитор, – Почему ты со мной так вежлив?

– Ну, потому что… – замялся демонхост. – Пожалуйста, никому не рассказывай, но сейчас ты меня пугаешь до полнейшей усрачки.

Эйзенхорн улыбнулся.

– Так, стой, – сказал Черубаэль. – Я думал, ты так больше не умеешь.

– Я тоже.

Грегор поднял руку.

Огонь взметнулся вверх.

Давинч нетвердой походкой подошел к товарищу и оперся на его плечо.

– Ты сумел? – спросил он, едва шевеля опухшими губами.

– Сумел, – ответил Гоблека.

Двое агентов Когнитэ смотрели на Эйзенхорна, который скорчился перед ними у поручня, замерев в неудобной полулежачей-полусидячей позе. Глаза инквизитора были закрыты, а пустой шприц медленно выскальзывал из обмякших пальцев.

– Ничего не происходит, – сказал Давинч.

– Мне показалось, я слышал его крик, – произнес Гоблека.

– Да, я тоже, – кивнул Давинч. – Он шел из его разума, а не из легких. Горан, почему он не…

– Просто подожди.

– Чего? – спросил Давинч.

Они переглянулись. Оба головореза прекрасно знали стандартную симптоматику. Они множество раз фиксировали ее у разных подопытных. После приема антигена человек начинал корчиться в жестоком припадке, который мог длиться несколько часов или дней. Кожа шла пузырями и отслаивалась. Иногда – целиком. Даже им было непросто на это смотреть.

После безумной агонии каждый из подопытных замирал и успокаивался на несколько мгновений, после чего наступала смерть. Никто не выжил, кроме Сарка. И первая инъекция для магоса закончилась шестью часами судорог, воплей и кровотечения.

Но Эйзенхорн просто впал в ступор. Прошло двадцать пять секунд с момента, когда Гоблека воткнул шприц в шею инквизитора, но тот по-прежнему молчал и не двигался.

– Не сработало, – сказал Давинч. – Думаю, мы его убили.

Гоблека присел на корточки и поднес ухо ко рту Эйзенхорна.

– Он еще дышит.

– Это ненадолго, – покачал головой Давинч. – Ты вколол ему полную дозу, а он и без того был слаб…

– Но не здесь, – перебил Гоблека, постукивая указательным пальцем по виску.

Давинча это не убедило.

– Я думаю, проблема в том, что слухи о его знаменитой железной воле – не просто болтовня, – начал он, подбирая аптечку и принимаясь стирать кровь с лица стерильной салфеткой. Каждое прикосновение к разбитому лицу заставляло его морщиться от боли. – Он, наверное, пытался сопротивляться. Бороться. Но нельзя бороться с антигеном. Из-за сопротивления все становится только хуже. И ты его сжег. Мозг умер. То, что ты сейчас видишь, – только рефлексы. Тело медленно угасает.

Давинч внезапно отскочил в сторону и вскрикнул.

Эйзенхорн качнулся вперед и опустился на четвереньки. Он по-прежнему не открывал глаз, а с лица потоками стекал пот. Инквизитор пытался подняться, но из-за наручников у него ничего не получалось.

– Давай поставим его на ноги, – приказал Гоблека.

Они с трудом справились с задачей. И пока Давинч удерживал Эйзенхорна в вертикальном положении, Гоблека отвесил инквизитору несколько пощечин.

– Просыпайся! Слышишь меня?

Веки пленника задрожали.

– Эйзенхорн? – прошептал Гоблека. Он пальцами открыл правый глаз инквизитора, ожидая увидеть красный от лопнувших сосудов белок или что-то похуже.