6 Добро пожаловать в Дом Волка! Стучать не тщись. В руинах скрыта недомолвка. Доскажет жизнь. Как оправданье бренной славы, за столько лет давно заполонили травы весь кабинет. Хвоща зеленая метелка, усы овса… Добро пожаловать в Дом Волка, заблудшая овца! Не щелкнет весело щеколда, не скрипнет дом, и не встряхнет в руках Джек Лондон коктейль со льдом. На братьев Кеннеди похожий, он под норд-вест вновь не подставит острый ежик. На прошлом – крест. В туманах суши сбился с галса его штурвал. Джек просто слишком надорвался и – «подорвал». Как Джонни в поезде забылся, он в уголок могилы собственной забился, «на дно залег». Но даже в смерти нету смысла, когда никак, и умерев, не можешь смыться от куч зевак. Туристы, вам руины рады, рад мертвый волк. Нацельте фотоаппараты и разом – шелк! Добро пожаловать на пепел чужих надежд! Здесь ни дверей, ни даже петель, но стены — те ж. Предупреждаю: осторожно, скользнув бочком, но все же их пощупать можно мизинчиком. О, как ты щупать любишь, мелочь, величья прах, как будто ты себя изменишь, его поправ, и лишь, пугая люд беспечный, издалека над пепелищем слышен вечный вой Белого Клыка. Лунная Долина, Калифорния – Москва, апрель – август 1972 Два негра Огромный негр лежит у моря во Флориде. Он в небо камешки подбрасывает, ловит, и воззывающий вопрос: «Что вы творите?» — не брезжит что-то на губах его лиловых. Не уважают ныне негры Бичер-Стоу, — их оскорбляет в книге жалкость дяди Тома, и если негр, усталый негр, по-бычьи стонет, — предпочитает это делать ночью, дома. А здесь, на пляже, он газетку подстилает, и тем, что черен, он гордится, в самом деле, и пятки розовые солнцу подставляет, чтобы они под солнцем тоже почернели. А рядом с негром — чьи-то выцветшие джинсы. С гусиной кожею какой-то странный белый. Он убежал, как от надсмотрщика, от жизни. Он весь издерган, понимая, что он беглый. Его поймают, возвратят… Нет, не повесят, а снова к тачке прикуют — к его убийце. И негр – он мог бы дать ему совет полезный, как улизнуть. Но белый спрашивать боится. И он завидует разлегшемуся негру, когда он видит его тело, все тугое, его блаженно-наплевательскую негу, его возвышенность природного изгоя. И белый думает, придя на этот берег, чтоб хоть немножко подлечить природой нервы: на белом свете нет ни черных и ни белых, на белом свете есть надсмотрщики и негры. Лежат два негра. Где он – общий их Джон Браун? Лежат два негра, не советуясь, не споря, и человечеству зализывает раны все понимающее, сгорбленное море. Флорида, апрель – май 1972 Жизнь и смерть
Жизнь перед Смертью — как девочка перед женщиной. Девочка Жизнь простодушна. Цинична женщина Смерть. Жизнь, по мнению Смерти, заражена сантиментщиной. Смерть лишена сантиментов — попробуй умилосердь. Старость, болезни, голод, пули, ножи, веревки, бомбы, стул электрический, водка и люминал, колеса автомобильные, засасывающие воронки — это оружие Смерти, это ее арсенал. Смерть то уколет душу ржавой иглою сплетни, то неудачами сдавит горло, как будто петлей, то заразит безвольем — страшным микробом смерти, то перепилит совесть надвое пилой. Что помогает Смерти? Трусость, расслабленность духа, наши самообманы, наши «авось», «как-нибудь». Смерть обмануть не стыдно. Смерть – это старая шлюха. Девочку Жизнь позорно в чем-нибудь обмануть. Не умирайте при жизни. Не помогайте Смерти! Смерть – королева снежная. Холоден ее плен. Вы помогите Жизни, будто бы девочке Герде, расталкивающей холод яблоками колен. 15 апреля 1972 |
