Однажды три волка
по правилам волчьего толка
на общем собранье
судили четвертого волка
за то, что задрал он, мальчишка,
без их позволенья
и к ним приволок, увязая в сугробах,
оленя.
Олень был бы сладок,
но их самолюбье задело,
что кто-то из стаи
один совершил это дело.
Для стаи, где зависть —
как шерсть на загривках густая,
всегда оскорбленье – победа без помощи стаи.
У главного волка,
матерого хама, пахана,
угрюмая злоба
морщинами лоб пропахала.
Забыв, что олень
был для стаи нежданный подарок,
он вдруг возмутился,
ханжа, климактерик, подагрик.
Талантливый хищник,
удачи чужой он не вынес.
Взрычал прокурорски,
играя в святую невинность.
Волчишка второй —
трусоватый холодненький Яго
старался всегда показать,
что он волк-дворянин – не дворняга.
С надменным лицом
шелудивого аристократа
он скорбно взирал
на заблудшего младшего брата.
Но по носу было,
такому нюхучему,
ясно,
что как ни брезглив он,
а хочется, хочется мяса.
А третий волчишка потупился,
ежился зябко:
не волк, а теленок,
безвольный антабусник, тряпка.
Боялся он первого волка,
второго он тоже боялся.
Четвертого волка обидеть боялся,
и мялся, и мялся.
А мир сохранить бы хотелось,
и косточку тоже,
и дорог товарищ,
а все-таки стая дороже.
Пахан прорычал:
«Этот волк – не из волчьего теста
Он делал карьеру.
Предателям в стае не место».
Его паханята
боялись дойти до рычанья,
и грустно кивнули они
в благородном молчанье.
А волк-подсудимый,
не веря себе, растерялся.
Хотел он завыть: «Дураки!
Я для вас же старался!»
Забыл он, что в стае
над чувствами только смеются.
Подарки волкам
неотмщенными не остаются.
С волками ты жил, выл по-волчьи,
теперь не взыщи ты!
На волчьем суде
никогда не бывает защиты.
Побрел он по снегу
огням отдаленным навстречу,
совсем одинок
и по-волчьи и по-человечьи.
Где был тот олень,
там земля чуть дымилась, пустая:
добычу стянула уже
конкурирующих стая.
И волк усмехнулся над судьями:
«Так им и надо.
Что стая волков?
Лишь презренное темное стадо.
Как все это тупо,
как все это мерзко и глупо:
паханство и рабство,
и все эти группочки, группы.
Они похваляются тем,
что свобода их – льгота,
но в стае любой
есть всегда полицейское что-то».
Волк шел на огни,
где дымы над домами кружили:
«Свои – загрызут.
Пусть уж лучше пристрелят чужие».
P. S. Довольно про волков, песцов и лебедят.
Вот лист.
Пускай читатели глядят:
лист окровавлен, как на фронте снег.
На нем лежит и стонет человек.
