Строка «весь набор про сердца на снегах» – это про тогдашнюю песню из репертуара Муслима Магомаева: «Брошено в пургу сердце на снегу». К его чести, должен сказать, что на фоне сегодняшней попсы он выглядит чуть ли не классиком вкуса. Марь Степанна Прагматическое молодечество, нежелание знать и сметь заслоняют понятье «Отечество» и понятия «жизнь» и «смерть». Не брюзжу, и хандрить бы не стоило, но внушает мне тайную дрожь забывающая историю молодящаяся молодежь. А Волошина Марь Степанна и по слякоти, как по лужку, ходит вдумчиво, ходит степенно, опираясь на палочку. В ее восемьдесят четыре, на зеленейшем склоне дней, все, что было прекрасного в мире, все, что было в нем страшного, — в ней. Есть, кто смолоду задубели, ну а чем же она стара — вседержительница Коктебеля, всехранительница добра? В своей маленькости и хрупкости, перед временем грозным сильна, защищала картины и рукописи, прикрывая их телом, она. Видно, было ей Богом положено через взорванные мосты душу эллинскую Волошина к нам в душе своей донести. И как будто гусляр или сказочник, вновь он бродит над морем пешком с белопенною гривой, схваченной новгородским простым ремешком. Если видит порой приказчичье равнодушье в лакейских умах, головой Марь Степанна покачивает: «Боже мой, что подумал бы Макс!» И ничьи-то ей раны не чуждые, и ни судеб чужих, ни сторон. Одаренные неравнодушием — вот кто молодостью одарен. Вот щебечут девчонки, чуть вылупясь… Я хочу, чтобы кто-то из них так стоял за российскую живопись, за российскую совесть и стих! Почему не боимся мы стадности, молодечества без причин? Почему мы боимся старости? Почему мы боимся морщин? 27 ноября 1971 «Застенчивые» парни Есть новый вид «застенчивых» парней: стесняются быть чуточку умней, стесняются быть нежными в любви. Что нежничать? Легли, так уж легли. Стесняются друзьям помочь в беде, стесняются обнять родную мать. Стараются, чтоб их никто, нигде не смог на человечности поймать. Стесняются заметить чью-то ложь, как на рубашке у эпохи – вошь, а если начинают сами лгать, то от смущенья, надо полагать. Стесняются быть крошечным холмом, не то чтобы вершиной: «Век не тот…» Стесняются не быть тупым хамлом, не рассказать пошлейший анекдот. Стесняются, чья совесть нечиста, не быть Иудой, не продать Христа, стесняются быть сами на кресте — неловко как-то там, на высоте. Стесняются карманы не набить, стесняются мерзавцами не быть, и с каждым днем становится страшней среди таких «застенчивых» парней. 28 ноября 1971 Из спектакля «Легенда о Тиле Уленшпигеле»
Песня Тиля Сеньора жестокость, я вам не слуга. Меня воспитали леса и луга. Все в мире рыданья — рыданья мои. Все в мире страданья — страданья мои. На песни я мастер, но эта и та — тебе, моя матерь, тебе, Доброта. Пою над эпохой в рассветную рань: кто добренький – охай, кто добрый – восстань! Припев: Эй, каплуны, вам сала да пивца? А я спешу по делу… До свиданья! Восстанье начинается с певца, который запевает о восстанье! Боитесь вы бури? Вы любите штиль? Я штиль презираю – на то я и Тиль. Борьба и свобода – призванье мое. Восстанье народа – восстанье мое. А если повесят меня, наконец, опасней живого убитый певец. В раю мне наскучит, и чертом божусь, что спрыгну я с неба и в драку ввяжусь. Песня гёзов Когда шагают гезы, шагают с ними слезы, шагают с ними слезы их невест. Свобода – нам невеста, здесь ревновать не место, а то солдатам это надоест. Когда шагают гезы, то сыплют им не розы, а сыплют им угрозы и свиней. Фортуна задом вертит, но даже и со смертью шагаем, шагаем, улыбаясь, под венец. Когда шагают гезы, то пьяны, то тверезы — гадалкам лучше рядом не бродить. А барабан грохочет, как будто бы он хочет, о чем-то хочет нас предупредить. Когда шагают гезы, то знают и без позы — не сбудутся надежды и на треть. Но все же есть свобода, но все же есть свобода, хотя бы за свободу умереть! |
