В погоне за дешевой популярностью Мне скоро тридцать. Я герой пародий, статей, разоблачительных стихов. Приписаны мне прочно все пороки и все из существующих грехов. Мне говорят порой, что я пишу в погоне за дешевой популярностью. Возможно, скажут вскоре, что дышу в погоне за дешевой популярностью. Когда-нибудь я все-таки умру. И постараюсь тихо, а не буйно. Надеюсь, что хоть этим я уйму, умаслю я умаявшихся уйму. Не будет хитрой цели у меня. Но кто-то с плохо сдержанною яростью, наверно, прошипит, что умер я в погоне за дешевой популярностью. 1957–1961 Ира
Здравствуй, Ира! Как живешь ты, Ира? Без звонка опять пришел я, ибо знаю, что за это ты простишь, что меня ты снова не прогонишь, а возьмешь — и чем-нибудь покормишь и со мною вместе погрустишь. Я тебе не муж и не любовник, но, пальто не сняв еще, в ладонях руку твою бережно задерживаю и целую в лоб тебя, зардевшуюся. Ты была б женой такою чудною — преданною, верною, чуткою. А друзья смеются: «Что ты, Женечка! Да и кто на ней, подумай, женится! Сколько у ней было-перебыло. Можно ли, чтоб эта полюбила!» Знаю черт-те что в постели делавших, но умевших оставаться в девушках! Ненавижу лживых и растленных этих самых «целок» современных. Ты для подлецов была удобная, потому что ты такая добрая. Как тебя марали и обмарывали, как тебя, родимая, обманывали. Скоро тридцать — никуда не денешься, а душа твоя такая девичья! Вот сидишь ты, добротой светясь, вся полна застенчивым и детским. Как же это: что тебе сейчас есть с кем спать, а просыпаться не с кем?! Пусть тебе он все-таки встретится, тот, кто добротой такой же светится. Пусть хранит тебя не девственность детская, а великая девственность — женская. Пусть щадит тебя тоска нещадная, дорогая моя, нежная, несчастная… 1957 «Когда я думаю о Блоке…» Когда я думаю о Блоке, когда тоскую по нему, то вспоминаю я не строки, а мост, пролетку и Неву. И над ночными голосами чеканный облик седока — круги под страшными глазами и черный очерк сюртука. Летят навстречу светы, тени, дробятся звезды в мостовых, и что-то выше, чем смятенье, в сплетенье пальцев восковых. И как в загадочном прологе, чья суть смутна и глубока, в тумане тают стук пролетки, булыжник, Блок и облака… 1957 О, если бы! О, если бы все лица, что прекрасны, в одно прекрасное лицо соединились, о, если бы… то мне бы так хотелось поцеловать его за все, за все, за все… О, если бы все морды, что я видел, соединились бы в одну большую морду, о, если бы… то мне бы так хотелось дать ей раза за все, за все, за все… 1957 «Откуда родом я…» Откуда родом я? Я с некой сибирской станции Зима, где запах пороха и снега и запах кедров и зерна. Какое здесь бывает лето? Пусть для других краев ответ звучит не очень-то уж лестно: нигде такого лета нет! Иди в тайгу с берданкой утром, но не бери к берданке пуль. Любуйся выводками уток или следи полет косуль. Иди поглубже. Будь смелее. Как птица певчая, свисти. А повстречаешься с медведем — его брусникой угости. Брусника стелется и млеет, красно светясь по сосняку. У каждой пятнышко белеет там, где лежала, – на боку. А голубичные поляны! В них столько синей чистоты! И чуть лиловы и туманны отяжеленные кусты. Пускай тебе себя подарит малины целый дикий сад. Пускай в глаза тебе ударит черносмородиновый град. Пусть костяника льнет, мерцая. Пусть вдруг обступит сапоги клубника пьяная, лесная — царица ягод всей тайги. И ты увидишь, наклонившись, в логу зеленом где-нибудь, как в алой мякоти клубничной желтеют зернышки чуть-чуть. Ну а какой она бывает, зима на станции Зима? Здесь и пуржит, здесь и буранит, и заметает здесь дома. Но стихнет все, и, серебристым снежком едва опушена, пройдет надменно с коромыслом, покачиваясь, тишина. По местной моде, у лодыжки на каждом валенке – цветы, а в ведрах звякают ледышки, и, как ледышки-холодышки, глаза жестоки и светлы. На рынке дымно дышат люди. Здесь мясо, масло и мука и, словно маленькие луны, круги литые молока. А ночью шорохи и шумы. Гуляет вьюга в голове. Белеют зубы, дышат шубы на ошалевшей кошеве. И сосны справа, сосны слева, и визг девчат, и свист парней, и кони седы, будто сделал мороз из инея коней! Лететь, вожжей не выпуская! Кричать и петь, сойти с ума, и – к черту все!.. Она такая — зима на станции Зима! 1957 |
