Моя соседка Моей соседке лет уже за семьдесят… По целым дням она ворчливо сердится, исполнена недоброго огня, на суп, на власть, на кошку, на меня… Я не люблю вас, Нонна Алексеевна. Я помню — были немцы у Москвы и перед зеркалом трусливо и растерянно «Ich liebe Hitler» упражнялись вы. Ну а теперь вы, Нонна Алексеевна, нудите в кухне, перекрыв галдеж: «Опять издали пьяницу Есенина, и так уж развратили молодежь…» Мне говорят об уваженье к старости. Порой от этой старости я в ярости. Я не люблю вас. Все отлично помню я. Не помогу нести вам сумку полную и, что бы люди обо мне ни думали, желаю вам, чтоб вы скорее умерли. 13 апреля 1956 Ложное вдохновение
Как часто люди верят непреложно, неосторожно верят в то, что ложно, и жизнь отдать они бывают рады во имя самой искренней неправды. На ложном вдохновении целуют. На ложном вдохновении воюют, и думаешь – чему они служили, за что на плахах головы сложили? Я повторять ошибки опасаюсь. На шею к вдохновенью не бросаюсь. Боюсь я оказаться с правдой порознь. Я не хочу в любой садиться поезд и верить, хоть указана в билете, в ту станцию, которой нет на свете. Все меньше я пишу, все тяжелее, и я о прежней легкости жалею. 27 мая 1956 Частушечное Топну правою ногой, топну левою. У меня теперь другой. Что хочу, то делаю. Сколько желтого песку в туфельки насыпалось! Сколько раз мы целовались, а я не насытилась! А мой старый хахалек пьет да горько плачется. Финки синий холодок в голенище прячется. Он идет навстречу мне — клетчатая кепочка. Не боюсь, не жмусь к стене: «Как живешь ты, Кешечка? Где ты яблоко сорвал? Дай-ка половиночку…» А он яблоко бросает, вынимает финочку. В пыли яблоко лежит. За ним не нагибаюсь. Он и злится и дрожит, а я улыбаюсь. «Ты всади мне в сердце нож смертною расплатой, только милого не трожь — он не виноватый…» 1 июня 1956 «Не знаю я, чего он хочет…» Не знаю я, чего он хочет, но знаю – он невдалеке. Он где-то рядом, рядом ходит и держит яблоко в руке. Пока я даром силы трачу, он ходит, он не устает, в билет обернутую сдачу в троллейбусе передает. Он смотрит, ловит каждый шорох, не упускает ничего, не понимающий большого предназначенья своего. Все в мире ждет его, желает, о нем, неузнанном, грустит, а он по улицам гуляет и крепким яблоком хрустит. Но я робею перед мигом, когда, поняв свои права, он встанет, узнанный, над миром и скажет новые слова. 16 июня 1956 «История – не только войны…» История – не только войны, изобретенья и труды, она — и запахи, и звоны, и трепет веток и травы. Ее неверно понимают как только мудрость книжных груд. Она и в том, как обнимают, как пьют, смеются и поют. В полете лет, в событьях вещих, во всем, что плещет и кипит, — и гул морей, и плечи женщин, и плач детей, и звон копыт. Сквозь все великие идеи плывут и стонут голоса, летят неясные виденья, мерцают звезды и глаза… 16 июня 1956 «Я не люблю указчиков…»
Я не люблю указчиков, что лезут в жизнь мою, которым часто кажется — я много водки пью. Простите слово резкое, не соглашусь – увы! О, правильные, трезвые чего хотите вы? Чтоб в ресторан я чопорно ходил как бы в музей, чтоб только супом чокался во здравие друзей? Молочной кашей гречневой хотите порешить? Ругайте меня, грешного, но дайте погрешить. Мой дед не то выделывал, но был умом хитер, и наставленье дедово я помню до сих пор: «Не бойся ты забавиться, не бойся водку пить, а бойся ты забабиться и денежки копить». 19 июня 1956 |
