1956 Глубокий снег По снегу белому на лыжах я бегу. Бегу и думаю: что в жизни я могу? В себя гляжу, тужу, припоминаю. Что знаю я? Я ничего не знаю. По снегу белому на лыжах я бегу. В красивом городе есть площадь Ногина. Она сейчас отсюда мне видна. Там девушка живет одна. Она мне не жена. В меня не влюблена. Чья в том вина?.. Ах, белое порханье! Бегу. Мне и тревожно и легко. Глубокий снег. Глубокое дыханье. Над головою тоже глубоко. Мне надо далеко… Скрипите, лыжи милые, скрипите, а вы, далекая, забудьте про беду. Скрепите сердце. Что-нибудь купите. Спокойно спите. Я не пропаду. Я закурить хочу. Ломаю спички. От самого себя устал бежать. Домой поеду. В жаркой электричке кому-то буду лыжами мешать. Приеду к девушке одной. Она все бросит. Она венком большие косы носит. Она скучала от меня вдали. Она поцеловать себя попросит. «Не подвели ли лыжи?» — тихо спросит. «Нет, нет, – отвечу я, — не подвели». А сам задумаюсь… «Ты хочешь, милый, чаю?» «Нет». — «Что с тобой — понять я не могу… Где ты сейчас?» Я головой качаю. Что я отвечу? Я ей отвечаю: «По снегу белому на лыжах я бегу». 5 января 1956 «Ты мне не изменяешь…»
Ты мне не изменяешь. Ты правильна в любви. Спокойно извиняешь провинности мои. Рубашки чинишь ловко, как я не починю. А мне с тобою плохо, не знаю почему… Разлуке я доверю тебя, мою жену. Придумаю деревню, где я один живу, где я дружу с тревогой, потерянно любя, и с дамою трефовой, похожей на тебя. В раздумье полудетском про первую беду с мохнатым полотенцем по улице бегу. Стрекоз рассветных пляска, удары молотка. В кармане у подпаска чекушка молока. Река меня качает, хорошая она. На все мне отвечает высокая волна. Блаженно я тоскую… Вдали мне по плечу любить тебя такую, какую захочу… 16 января 1956 «Тревожьтесь обо мне…» Тревожьтесь обо мне пристрастно и глубоко. Не стойте в стороне, когда мне одиноко. Когда я в чем спешу, прошу вас – не серчайте, а если вам пишу, на письма отвечайте. Желайте мне добра и рядом и не рядом. Твердите мне: «Пора!» — всегдашним ждущим взглядом. В усердии пустом на мелком не ловите. За все мое «потом» мое «сейчас» любите. 17 января 1956 «Ты стал моей бедой…» Ты стал моей бедой и дел ненужной уймой, мой друг немолодой, воспитанный и умный. Люблю я всей душой тебя, дурного черта, на пиджаке чужой значочек «Мастер спорта». Люблю, как ты, горя, чего-нибудь пророчишь и, фимиам куря, мне голову морочишь. Смеюсь я на твою и радостность и слезность, но иногда ловлю в глазах твоих серьезность. Ты в юности моей, далекий, – сам таишься. Завидуешь ты ей и за нее боишься. 15 февраля 1956 «Он вернулся из долгого…» Он вернулся из долгого отлученья от нас и, затолканный толками, пьет со мною сейчас. Он отец мне по возрасту. По призванию брат. Невеселые волосы. Пиджачок мешковат. Вижу руки подробные, все по ним узнаю, и глаза исподлобные смотрят в душу мою. Нет покуда и комнаты, и еда не жирна. За жокея какого-то замуж вышла жена. Я об этом не спрашиваю. Сам о женщине той поминает со страшною, неживой простотой. Жадно слушает радио, за печатью следит. Все в нем дышит характером, интересом гудит… Пусть обида и лютая, пусть ему не везло, верит он в революцию убежденно и зло. Я сижу растревоженный, говорить не могу… В черной курточке кожаной он уходит в пургу. И, не сбитый обидою, я живу и борюсь. Никому не завидую, ничего не боюсь. 15 февраля 1956 |
