В магазине Кто в платке, а кто в платочке, как на подвиг, как на труд, в магазин поодиночке молча женщины идут. О, бидонов их бряцанье, звон бутылок и кастрюль! Пахнет луком, огурцами, пахнет соусом «Кабуль». Зябну, долго в кассу стоя, но покуда движусь к ней, от дыханья женщин стольких в магазине все теплей. Они тихо поджидают — боги добрые семьи, и в руках они сжимают деньги трудные свои. Это женщины России. Это наша честь и суд. И бетон они месили, и пахали, и косили… Все они переносили, все они перенесут! Все на свете им посильно, — столько силы им дано! Их обсчитывать постыдно. Их обвешивать грешно. И, в карман пельмени сунув, я смотрю, смущен и тих, на усталые от сумок руки праведные их. 24 декабря 1957 Армия
В палате выключили радио, и кто-то гладил мне вихор… В зиминском госпитале раненым давал концерт наш детский хор. Уже начать нам знаки делали. Двумя рядами у стены стояли мальчики и девочки перед героями войны. Они, родные, некрасивые, с большими впадинами глаз, и сами жалкие, несильные, смотрели с жалостью на нас. В тылу измученные битвами, худы, заморены, бледны, в своих пальтишках драных были мы для них героями войны. О, взгляды долгие, подробные! О, сострадание сестер! Но вот: «Вставай, страна огромная!» — запел, запел наш детский хор. А вот запел хохол из Винницы. Халат был в пятнах киселя, и войлок сквозь клеенку выбился на черном ложе костыля. Запел бурят на подоконнике, запел сапер из Костромы. Солдаты пели, словно школьники, и, как солдаты, пели мы. Все пели праведно и доблестно — и няня в стареньком платке, и в сапогах кирзовых докторша, забывши градусник в руке. Разрывы слышались нам дальние, и было свято и светло… Вот это все и было – Армия. Все это Родину спасло. Декабрь 1957 Вальс на палубе Спят на борту грузовики, спят краны. На палубе танцуют вальс бахилы, кеды. Все на Камчатку едут здесь — в край крайний. Никто не спросит: «Вы куда?» — лишь: «Кем вы?» Вот пожилой мерзлотовед. Вот парни — торговый флот – танцуют лихо: есть опыт! На их рубашках Сингапур, пляж, пальмы, а въелись в кожу рук металл, соль, копоть. От музыки и от воды плеск, звоны. Танцуют музыка и ночь друг с другом. И тихо кружится корабль, мы, звезды, и кружится весь океан круг за кругом. Туманен вальс, туманна ночь, путь дымчат. С зубным врачом танцует кок Вася. И Надя с Мартой из буфета чуть дышат — и очень хочется, как всем, им вальса. Я тоже, тоже человек, и мне надо, что надо всем. Быть одному мне мало. Но не сердитесь на меня вы, Надя, и не сердитесь на меня вы, Марта. Да, я стою, но я танцую! Я в роли довольно странной, правда, я в ней часто. И на плече моем руки нет вроде, и на плече моем рука есть чья-то. Ты далеко, но разве это так важно? Девчата смотрят – улыбнусь им бегло. Стою – и все-таки иду под плеск вальса. С тобой иду! И каждый вальс твой, Белла! С тобой я мало танцевал, и лишь выпив, и получалось-то у нас — так слабо. Но лишь тебя на этот вальс я выбрал. Как горько танцевать с тобой! Как сладко! Курилы за бортом плывут… В их складках снег вечный. А там, в Москве, – зеленый парк, пруд, лодка. С тобой катается мой друг, друг верный. Он грустно и красиво врет, врет ловко. Он заикается умело. Он молит. Он так богато врет тебе и так бедно! И ты не знаешь, что вдали, там, в море, с тобой танцую я сейчас вальс, Белла. 1957 |
