— Как вас прикажете понимать, Сергей Алексеевич? — удивилась мадемуазель Васильчикова. — О чём же вы раньше думали?

— То есть?

— Кто на том самом катке целовал мне руки и говорил, что я прелестна, как Снегурочка? Кто пылко утверждал, что от моей свежей прелести у него кружится голова? Кто горько сожалел, что владеет всего лишь пером, а не кистью, поэтому может запечатлеть мой образ для потомства только с помощью фотографического аппарата?

— Гм! — Журналист был весьма польщён тем, что его флиртующая болтовня так хорошо запомнилась собеседнице. В значительной мере это означало, что он ей весьма небезразличен да и горячие упрёки свидетельствовали о том же самом.

— И что же теперь, — продолжала фрейлина, глядя на него сердитыми, но от этого чертовски очаровательными глазами, — вы сожалеете, что я отвергла женатого человека, который к тому же намного меня старше?

— О нет, нисколько не сожалею, что отвергли, но мне немного жаль отвергнутого.

— Вот как? А я уж подумала, что вы посоветуете позвонить господину Винокурову и назначить ему новую встречу.

— Ни за ню и жизни я не дам вам такого совета! Давайте лучше выпьем за нашу собственную встречу! — И Кутайсов поднял бокал с шампанским. Они сидели за столиком в общем зале одного из самых шикарных ресторанов города «Вилле Родэ», залитом ярким светом хрустальных люстр, где публику развлекали румынские скрипачи в красных фраках, наигрывавшие томные и страстные цыганские мелодии.

Если Кутайсов был одет в элегантный серый костюм тройку, то на его спутнице было не менее элегантное голубое платье с небольшим декольте, дополненным голубой ленточкой на шее. Вдвоём они составляли красивую пару, и, хотя никто из них не говорил об этом вслух, оба мысленно сознавали это и втайне радовались.

— А я вчера видела последний номер «Сатирикона» с вашей карикатурой, — отпив шампанского и немного успокоившись, заявила Елизавета.

— И как она вам показалась?

— Очень забавно.

— Рад слышать, — благодарно улыбнулся журналист, которому и самому нравилась его последняя шутка. В своей карикатуре он спародировал бесчисленные рождественские открытки, которые сейчас, в канун Нового года, огромными тиражами печатали все российские издательства. На его собственной открытке, под неизменными виньетками, еловыми лапами и ангелочками, была изображена компания пьяных мужиков, чья профессия не оставляла сомнений, поскольку каждый из них в одной руке держал бокал, а в другой — сапог или сапожную колодку Помимо надписи: «Новогодние поздравления обществу трезвости», имелась и подпись — «Артель сапожников».

В этот момент всеобщее внимание привлёк длинный и худой поэт-декадент в чёрном фраке с увядшей белой розой в петлице. Он встал из-за стола и принялся на потеху публике громко декламировать своё стихотворение с претенциозным названием «Властелин мира». Поскольку смолк даже оркестр, какое-то время поневоле пришлось внимать этим виршам, исполняемым в обычной для поэтов данного направления манере — с завыванием и размахиванием руками:

Закончив чтение под общие аплодисменты, поэт небрежно поклонился, опустился на своё место и словно бы от избытка чувств уронил голову на скрещённые на столе руки.

— Что за бестактный болван... — начал было Кутай сов, но вновь отвлёкся, поскольку теперь зашумела гулявшая за соседним столиком компания, глава которой — крупный и солидный господин с ухоженной купеческой бородой, — громко провозгласил тост «За здравия царствующей династии»!

— Знаете, кто это? — подмигивая собеседнице, спросил журналист.

— Нет. А вы что — всех тут знаете?

— Не всех разумеется, но этот верноподданный господин — один из богатейших людей России, чья фамилия Парамонов. В самом начале года полиция провела обыск в его петербургском особняке и обнаружила документы, свидетельствовавшие о том, что он давал деньги на печатание и распространение революционной литературы. Весной его судили и приговорили к двум годам тюремного заключения, однако приговор был отменен вскоре после того, как господин Парамонов пожертвовал огромную сумму на сооружение храма-памятника в честь трёхсотлетия династии Романовых. Этот самый памятник, как вам, наверняка, известно, был недавно открыт и освящён на Полипе кой улице. Но знаете ли вы, что он ответил на вопрос, почему жертвует деньги и большевикам, и царской династии? «Я достаточно богат, чтобы поддерживать обе стороны!»

— В самом деле? Нет, я ничего этого не знала... — рассеянно отозвалась Елизавета, с любопытством поглядывая по сторонам, словно в ожидании новых сцен.

Кутайсов вовремя понял, что подобные политические анекдоты не слишком интересны его очаровательной собеседнице, поэтому, едва дождавшись, когда оркестр заиграет входившее в большую моду танго, тут же пригласил фрейлину танцевать, и она охотно согласилась.

Однако стоило им подняться с места, как в зал с шумом ввалилась пьяная компания, увидев которую, Кутайсов глухо чертыхнулся и мысленно стал готовиться к самому худшему. И как же он это упустил из виду, что «Вилле Родэ» является одним из любимых ресторанов Распутина!

Одетый в голубую шёлковую рубаху и тёмно-бордовые штаны, заправленные и мягкие сапоги гармошкой, Григорий Ефимович шёл первым, за ним семенил долговязый Семён, чем-то похожий на адъютанта, а замыкали процессию две безвкусно одетые пышнотелые женщины, которых поддерживал под локотки невысокий и упитанный мужичок в щегольском фраке, одетом поверх белой косоворотки. Первую из этих дам с красивым еврейским лицом, Кутайсов хорошо знал. Это была одна из любимых проституток Распутина по фамилии Трегубова, которую подвыпивший журналист неоднократно пытался учить русскому языку. Дело в том, что Трегубова упорно называла своих верных клиентов «постоянниками», а Кутайсов пытался доказывать ей, что поскольку уже имеется слово «изменщик» — «Ты вспомни, изменщик коварный, как я доверялась тебе», то непременно должен быть и «постоянщик».