Фреди оторвал руки от головы, дотянулся до планшета, поднёс чувствительный экран к сетчатке глаза. Поисковый модуль, жёстко настроенный на личный код хозяина, моментально перенёс взгляд Фреди в нужное место. Его фигура, стоящая на воде, появилась поблизости от рыбацкой деревни. Случайно оказавшийся рядом рыбак с перекошенным от страха лицом бросился из лодки в воду.

— Этого ещё не хватало, — выругался Фреди.

Контур модуля срочно нуждался в перезарядке. Теперь, став видимым, Наставник мог быть узнан. Негодуя, он едва успел увидеть телегу, со скрипом отъезжающую от пирса. Старую клячу под уздцы вели двое в лохмотьях: мужчина и женщина. Сверху телеги лежала сеть полная ещё живой рыбы. Вживлённые в тела избранных чипсы показали: Луиза и Арамис взяли на себя роль поставщиков рыбной кухни дворца кардинала де Васконсини; Атос, Портос и д'Артаньян стали рыбой, спрятавшись на дне телеги. Что ж, молодцы, этот маскарад позволит им беспрепятственно преодолеть большую часть Лагиссинии. Только откуда они узнали об ультимативном объявлении войны?

Эджина вздрогнула и застонала. Парящая над озером фигура Наставника растворилась.

Общеизвестно, что факт воздействия негативной среды на организм существа, будь то человек или животное, имеет своим следствием появление комплексов: тогда как для первых это чисто внешняя приспособляемость, граничащая с безразличием и даже апатией, для вторых, наоборот, чрезмерная работоспособность и энтузиазм в стремлении вырваться из замкнутого круга, из плена обстоятельств; для третьих, не принявших ни одного из вариантов, комплекс оборачивается синдромом беглеца, а сама жизнь превращается в бегство от собственной тени. Когда беспощадная действительность срывает замки с дверей своего арсенала, небо над головой чернеет от копоти пропитанных жиром факелов над фигурами загонщиков, кольцо вокруг тебя стремительно сжимается, а сам ты превращаешься в дичь, в предмет охоты. И ладно, если бы метко пущенная твёрдой рукой стрела или ловко обвившая шею верёвка давали шанс несчастному уйти в мир тишины и покоя; но нет: причина и следствие меняются местами, и болезни тела становятся болезнями души.

Быть может, всё это послужит объяснением, почему Джонни и Мэри, едва появившись на склоне Храмовой горы, снова ощутили себя в роли добычи. Практически не нуждающиеся в отдыхе и пище, одержимые, они без зазрения совести оставили Эджину где-то между пятым и шестым пролётами ступеней древней лестницы. Насекомые не чинили им препятствий; пара, казалось, стала невосприимчива к боли. Они остановились, лишь когда очутились на обширном плато на самой вершине хребта. Тяжело дыша, с вылезающими из орбит глазами и всклокоченными волосами Джонни и Мэри рухнули без сил за последней ступенью у ног каменного изваяния.

— Дальше дороги нет, — прохрипел Джонни, схватил спутницу за плечи и с силой тряхнул её.

Глаза Мэри страдальчески смотрели в пустоту.

— Ты меня слышишь, или нет?!

Вместо ответа девушка пробормотала нечто невнятное и вытянула руку в сторону статуи.

Джонни обернулся, всмотрелся. Не менее пяти метров высоты колосс видоизменялся на лету. Теперь было невозможно сказать, кем он был изначально. Перестав быть самим собой, аморфное существо принимало облик Джонни и Мэри, словно знаменуя их последний миг перед прыжком в никуда. Вот проявились мельчайшие штрихи, подробности обнажённых тел двух влюблённых, покачивающихся в волшебном танце. Вслед за этим огромной силы тяга близости охватила Джонни и Мэри. Они бросились в объятья друг к другу с желанием на грани помешательства. Сбросив ставшую ненужной одежду и обувь, занялись любовью на вершине мира на глазах у странной статуи, две независимые и в то же время единые части которой одновременно с ними предавались порыву столь же жаркой страсти.

Вершина юго-восточного хребта горы Кеззерид (впрочем, так же как и ещё две на приличном удалении), казалось, была срезана мощным пучком лазера. Здесь отсутствовала растительность, сила тяжести была меньше вдвое, а страшный гул ветра (при полном отсутствии последнего) сводил на нет все попытки обмена мнениями. Впрочем, пока Джонни и Мэри продолжали оставаться в каменных лапах надменного полуживотного-полубожества, наделившего их вместе с ярким огнём желания частичным помутнением рассудка, — что говорить, происходящее на вершине больше напоминало из раза в раз прокручиваемый повторно ролик, — кульминация, а вместе с ней, наслаждение никак не наступало — это было видно без слов. Сердца влюблённых учащённо бились, сильный отвод тепла от распалённых тел нагрел разреженный воздух. Благодаря уменьшению веса, девушка стала почти воздушной. Если бы не затруднённое дыхание обоих, могло бы показаться, что всё происходит где-то на опушке леса, благо странно мягкий и тёплый слой поверхности позволял подобные ассоциации (в противном случае они уже давно бы превратились в калек или свели счёты с жизнью).

Но всё закончилось так же внезапно, как началось. Первой остановилась девушка (в это время она находилась сверху). Ей показалось, что в её теле, прежде столь послушном и податливом, свело все мышцы единовременно. Для Джонни новость отозвалась болью внизу живота, да такой резкой, что через минуту оба повалились на бок, точно ужаленные; но тела их не замерли, а покатились по инерции по направлению к дальней стороне плато. Жаль, что несчастные не могли видеть мрачную гримасу на лице каменного истукана, принявшего свой первоначальный облик. Теперь это был коренастый горбун-жрец с длинным посохом и заплечной пращой с камнями; высокие надбровные дуги разделяли его выпуклый лоб на равные сектора, а подобие одежды составляло обёрнутое вокруг бёдер рубище. В его тяжёлом взгляде отчётливо читалось слово «прощай».

Джонни и Мэри повезло. У самого края готовые сорваться с обрыва тела их врезались в непонятные, отливающие серебром материалы, совсем новые, если судить по внешнему виду. Напоминающая часть купола здания или даже храма, шаткая по своему составу конструкция от удара накренилась и сорвалась вниз; затем, подхваченная мощным порывом ветра исчезла, породив громогласное эхо.

Джонни и Мэри лежали на расстоянии вытянутой руки от пропасти, боясь пошевелиться, созерцая две половины единого целого и теперь точно зная, что играют предназначенные для них роли.

В центре пропасти-колодца висела каменная воронка, обращённая к небу восьмипалым раструбом. Её центральный гранёный стержень, составляющий неполную милю в поперечнике, судя по всему, был полым. Точно напротив срезанной вершины там имелось углубление. Подсвеченный изнутри, грот в форме широко распахнутой пасти горгулии манил, притягивал к себе указателем подвесного моста-языка. Ветра со свистом и стонами вырывались снизу и раскачивали укороченный временем язык, а вместе с ним всю воронку. Смещение относительно центральной оси было незначительным, но его было достаточно, чтобы всё сооружение выглядело живым. Мало того, разбитый на составные части стержень при перемещении вёл себя крайне необычно: отдельные его полосы, состоящие из квадрантов, перемещались вправо и влево, раздвигались и сужались, пульсируя мрачными цветами; некоторые из них блестели и были покрыты влагой, иные заросли мхом. Неподвластная законам физики, воронка, тем не менее, оказалась привязанной к уступам Храмовой горы водяными нитями. Чуть ниже, — это было видно, — пролегала дренажная система. Три русла великой небесной реки с шумом обрушивали свои воды в колодец. Здесь большей частью вода превращалась в пар, в некую белую суспензию, позже конденсат принимал шарообразную форму, уплотнялся на пути к избранной цели, — чтобы затем снова стать рекой, влиться в новые русла подземных рек из трёх гофрированных рукавов.

Однако влагу, конденсирующуюся на стенках воронки, трудно было приписать исключительно испарениям. Неисчислимое множество окон опоясывали стержень, и за каждым из них взору являлась леденящая душу картина. Джонни и Мэри едва не лишились сознания, когда разглядели участников — седоков дьявольской карусели. Лишённые стёкол, пустые глазницы оконных рам пропускали свет и влагу, которая в прямом смысле не являлась водой. По крайней мере, теперь становилась понятной доминирующая кроваво-красная палитра полос. Являя достоверные документированные свидетельства преступлений перед человечеством, здесь вёлся счёт злодеяниям, совершённым за всю историю во имя идеи. Но самое ужасное заключалось в том, что одни люди проливали кровь других с молчаливого согласия церкви, придерживаясь буквы закона. Так что взывать, требуя справедливости, было ровным счётом не к кому. Натолкнувшиеся на столь яркую демонстрацию жестокости реального мира при абсолютной невозможности что-либо изменить, Джонни и Мэри, так и не сумевшие окончательно разделиться, — очередной спазм лишь чуть-чуть ослабил мышечный зажим, — отвели глаза в сторону, туда, где высились срезанные вершины южного и восточного хребта. Там Джонни рассмотрел уцелевшие ворота храма и едва не расплакался. Мэри нежно провела онемевшими пальцами руки по его волосам. Джонни пристально посмотрел прямо в пасть горгулии, затем перевёл взгляд на Мэри. Находясь рядом, они не могли докричаться друг до друга, но взгляды говорили красноречивее слов. Внезапно их охватило предчувствие долгожданной свободы. Повторяя, как в зеркале, движения партнёра, Джонни и Мэри с трудом встали на ноги. Всего в трёх шагах от них был обрыв. Джонни заглянул туда, в бездонную пропасть и отпрянул. Там, внизу, в неизмеримой глубине горели звёзды. И не какие-нибудь искусственно выращенные кристаллы, а настоящие звёзды. Наконец, Джонни и Мэри пошли, — решающим фактором, перевесившим чашу весов в пользу первого шага, стал опыт. Когда они сделали второй шаг, то сиюминутно почувствовали движение за спиной (знакомое ощущение). Оглянувшись, как по команде, Джонни и Мэри закричали, но их крик никто не услышал. Мэри впилась ногтями в запястье возлюбленного. Мир заполонил ужасный скрип и скрежет. Гигантская каменная фигура, вытянувшись и изогнувшись, склонилась над ними, — глубоко посаженые глаза сузились до щёлочек. Воздух стал нагреваться и издавать слабое свечение, когда покрытая шрамами ладонь статуи метнулась к беглецам, полуметровые средний и большой пальцы стали стремительно сближаться, быть может, для таинственного знака. И тут они поняли, для какого.