— Кто это сделал? Я спрашиваю, кто отправил этого пирата назад, проявив тем самым неуважение к староотеческому закону. Кто сотворил это зло, опасное тем, что оно истекает из храма, из нас, власть которых больше и выше, чем власть простого смертного?! Пусть совершивший это сделает шаг вперёд, иначе сам Господь укажет нам имя предателя!

И сделал шаг вперёд апостол Фома, и множество удивлённых глаз были устремлены в его сторону. Дэвид тоже был не в силах оторвать от него взгляда.

Апостол Пётр между тем продолжал.

— Зачем ты это сделал? — задал он вопрос, слетавший с губ смотревших на Фому святых.

— Я только решил, что тот Дэвид одержал победу над этим, — Фома сделал пренебрежительный жест, адресованный человеку, продолжающему стоять слева от плиты, — и пожелал, чтобы он возвратился назад. У меня и в мыслях не было, что моё желание окажется столь сильным, что пересилит все ваши. Хотя, мне думается, далеко не все здесь мыслят одинаково. — Апостол со злорадством посмотрел в сторону Иуды. — Ведь, как известно, лишь своим большинством мы можем здесь решать вопросы. Раз двойник Дэвида исчез, значит, — это было мнение большинства, — закончил он.

— Апостол Фома, — вновь обратился к только что говорившему апостол Пётр. — Ты сделал непоправимую ошибку. Дело в том, что никто из нас, на сколько мне известно, не находился ни на чьей стороне. Я ещё в самом начале дал понять, что наше отношение нейтрально. Вот почему одного твоего желания было достаточно для того, чтобы забыть обо всех нас.

Святые по правую и левую руку от апостола Петра понуро опустили головы в знак осуждения.

Апостол Пётр продолжал.

— Итак, братья, что мы теперь решим? Как нам выйти из этой неприятной ситуации, не отходя от первых и основных истин христианского учения?

Тут откуда-то, с той стороны, где стоял Иуда, раздался несколько несмелый голос святого, представившегося апостолом Филиппом.

— Братья мои, — промолвил он. — Я вроде бы знаю, что нам теперь следует предпринять.

— Говори, апостол Филипп, — дал разрешение Пётр.

— Я считаю, — ответствовал старец, — что мы не можем оставаться в бездействии, помогая духу нечистому в обличии демона. У одного человека должно быть одно сердце и одна душа, а мы, как получилось, снова разделили Дэвида надвое. Я предлагаю, — апостол Филипп обратился ко всем остальным, — чтобы наш провинившийся брат возвратил двойника обратно и сам объединил двух людей в едином теле, чтобы потом Господь смог сказать вновь родившемуся человеку: «Встань и ходи!»

Дэвид посмотрел опять на апостола Фому. Он, похоже, раскаивался.

И снова Дэвид увидел, как исчез с плиты голубой шар, а из образовавшегося белого облака вновь появился пират.

Он удивлённо стал оглядываться по сторонам, произнося своё обычное «Что это значит?» Но ему никто ничего не ответил. Вместо ответа апостол Фома, вполоборота к которому стоял пират, поднёс ладони к лицу, а затем повернул их к двойнику Дэвида. Последний развернулся таким образом, что взгляд его глаз различил извилистую линию жизни на ладонях святого. Пират смотрел на апостола Фому, силясь вникнуть в смысл предпринимаемых им действий. Он стоял как зачарованный и не мог шелохнуться. Затем наш герой ощутил, что не только пират участвует в происходящем. У Дэвида внезапно отнялись руки и ноги, всё уменьшающееся число клеток его тела жили, — большая часть будто замерла в ожидании чуда. Глаза устало смотрели в одну точку — на ту самую линию жизни, что изгибалась на ладонях святого. Внезапно изображение стало объёмным. Словно на листе бумаги, на плоскости ладоней апостола открылось ещё одно измерение. ЧЩдная музыка заиграла в ушах Дэвида, и он какой-то частью своего мозга неожиданно понял, что эта музыка — своеобразный язык храма. «Он живой», — испуганной птицей пролетела в голове мысль. И тут же сознание окутал туман. Два Дэвида стояли в центре святилища, будто изваянья, а молчание, которое хранили святые, подчёркивало саму торжественность минуты.

Дэвид не видел, как голубой шар, увеличившись до своих первоначальных размеров, приподнялся над плитой и рассыпался в миллион сверкающих искр. Огни образовали пёстрый хоровод, — замысловатую игру цветов и красок — вовлекая в него двух Дэвидов. Потом круг стал сужаться; люди оказывались всё ближе друг к другу. Дэвид неожиданно пришёл в себя, но лишь на долю мгновения. Несмотря на столь короткое прозрение, он отчётливо увидел перед собой свои собственные серо-голубые глаза. Дэвид не успел как следует разобраться, видит ли он своего двойника, либо смотрит на себя самого. Времени на размышления не было. Дэвид снова провалился, и теперь только нежный лунный свет пробивался к нему откуда-то извне, из неведомой дали. Дэвид не смог бы сказать, сколько времени он находился в забытьи. Когда видение исчезло, а пелена, белым туманом окутавшая мысли и чувства, рассеялась, он увидел себя стоящим на плите в центре храма; лица апостолов были обращены к нему, а двойника и след простыл.

«Всё», — услышал Дэвид голос, идущий изнутри самого себя, и вдруг явственно понял, что это действительно всё. Он сделал шаг, ступив ногой на край плиты, затем ещё один более уверенно, немедля оказался на полу храма, огляделся по сторонам и сказал, обращаясь к святым:

— Не знаю даже, как вас благодарить. Да что, собственно, могут сказать слова. Я лучше действиями докажу, что вы не ошиблись в выборе, доверив мне судьбу планеты.

Дэвид прищурился, внимательно посмотрел на свечи. Они оплавились до самого основания. Время вышло.

— Апостол Пётр, — сказал Дэвид. — Вы очень много сделали для меня. Если бы не эта ваша помощь… Однако прошло много времени, и скоро сумрак спустится на ваши лица. Вместе с ним, насколько я понял, кончится предоставленная мне вами часть вечности. Будучи огромной, необъятной для постороннего взгляда, избранным она в то же время кажется малой и незначительной. Она мала для тех, кто не щадит самого себя, помогая всем просящим и взывающим, всем, кто не может найти в себе сил для борьбы, но не желает сдаваться, мириться со своей полной беспомощностью.

— Последняя моя просьба к вам, — обратился Дэвид к апостолам. — Верните мне моё оружие. Я клянусь не применять его с целью нападения; но умирать на незнакомой планете с оружием в руках — значит, иметь дополнительную возможность остаться в живых.

Святые молчали. Темнота всё больше сгущалась, облачая их лица и фигуры в ореол призрачности.

— Мы прощаемся с тобой, — услышал Дэвид голос апостола Петра, тонущий в зыбкой дымке уходящего во тьму храма. Растворяясь в последних каплях воска, слабые огни свечей озарили вновь показавшиеся на стенах собора образа с ликами святых. Дэвид невольно отступил назад и сел, нащупав под собой успевшую стать привычной каменную опору.

И снова всё повторилось. Храм исчезал, не растворяясь в воздухе, а медленно, но верно уходя под землю. Теперь Дэвид не закрыл глаза, когда купол с быстротой, способной ужаснуть даже мёртвый камень, метнулся в его сторону. Храм растворялся в толще песка. Откуда ни возьмись вслед за этим появилось солнце. Дэвид не ожидал его увидеть. Он зажмурился от неожиданности, потом открыл глаза, проводил взглядом последнюю проваливавшуюся колонну, и засмеялся. Наконец-то он был спокоен и полон сил. Усталость как рукой сняло, и он теперь знал наверняка, что надо делать.

Первым делом, Дэвид досконально осмотрел себя; немало удивился, обнаружив на ногах свои (а, может быть, и не свои) космодесантские сапоги. Обшарив карманы куртки, он ничего в них на нашёл, но за подкладкой неожиданно обнаружил тот самый голубой шар размером с горошину, который помог ему снова стать нормальным человеком.

«Талисман», — сообразил наш герой.

Оглянувшись на место, где с ним произошло столь загадочное событие, Дэвид присвистнул от удивления. На самой середине плиты, где лежал когда-то теперь дарованный ему талисман, поблёскивал металлом лучевой пистолет двойника. Дэвид просто протянул руку, ощутил, как удобно ложится рукоять лучемёта в ладонь, затем вложил нового приятеля в кобуру, что до сих пор пустая болталась на поясе, и тщательно замаскировал бластер под курткой. Оставшись довольным собой, Дэвид заметил, что облицовка плиты железом выглядит довольно странно. Уже незаметно привыкая искать во всём затаённый смысл, Дэвид взялся рассматривать некое подобие рисунка. Обойдя плиту вокруг, он нашёл в одном месте неглубокую нишу. В ней что-то лежало. Засунув руку по локоть, Дэвид извлёк из неё пластину, изготовленную, насколько он мог понять, из бронзы. На пластине был написан текст. Точнее, даже не текст, а обращение на незнакомом языке. Дэвид прикоснулся к буквам и замер. В тех местах, где его пальцы коснулись непонятной надписи, словно написанный невидимыми чернилами, проступал чисто английский текст. Определив это, Дэвид стал торопливо водить ладонью по пластинке, в результате чего вскоре смог прочесть следующее: «Иди в направлении, указанном на плите. Держись линии-ориентира. Тебя там ждут».