Я был разочарован. А хозяин дома, как оказалось, наоборот. Он многозначительно хмыкнул, взял мою руку, и снова надел кольцо на безымянный палец. Как только металлический ободок обвил его, кольцо снова засияло золотистым блеском.

Ветеринар засуетился, попросил подождать и исчез в доме. Минуты через две он снова возник передо мной. На его ногах красовались лёгкие сапоги, а на плечи была накинута старая кожанка.

— Нам надо поговорить, — загадочно произнёс он и направился в сторону моря.

Я догнал его и пошёл рядом. Мы обогнули лесную чащу в том самом месте, где открывалось удачное обозрение морского побережья. Я остановился. Ветеринар тоже. Ничто в его облике не напоминало того добродушного толстяка, который меньше четверти часа назад приветствовал меня с другой стороны ограды. Теперь передо мной был сутулый старик с седыми кудрями и маленькими проницательными глазками. Он смотрел в мою сторону, но не прямо, а поверх меня. По крайней мере, мне так казалось.

Я терпеливо ждал объяснений. Все выше описанные конспиративные выходки выжившего из ума старика были просто смешны. И вот он заговорил.

— Извини, мой молодой друг, что пришлось оторвать твоё драгоценное время на совершённую нами прогулку. Определённо, в твоих глазах всё это — сущая нелепица. Но то, что я тебе сейчас скажу… — он подошёл ближе и прошептал, — этого никто не должен слышать, а тем более знать.

Я часто заморгал, решительно не понимая, о чём идёт речь. Старик, увидев такую реакцию на свои слова, ничего не ответил, лишь покачал головой.

— Думаю, никто не сможет рассказать тебе того, что изместно мне. Да и я, по правде говоря, не должен этого делать. Но мне искренне жаль тебя, жаль как сына, попавшего в беду, и я при всех запретах и обетах молчания, так и быть, поступлюсь своим честным словом во имя спасения людей этого райского уголка.

Хопкинс взмахнул рукой из стороны в сторону, словно она затекла, затем продолжал:

— Итак, сын мой, ты женился на прекрасной девушке, не так ли?

Я кивнул.

— У неё волосы как чёрный бархат, ножки стройны, глаза кари, а походка величественна.

Я вздохнул.

— Так, так. На ней розовое платье, тонкий поясок и алый венок из волшебных глаурий?

Я отёр вспотевшее лицо.

— Да, — произнёс горячо и взволнованно. — Но откуда, — я запнулся, — помилуйте, сударь, откуда вам всё это доподлинно известно.

— Я её отец.

— Пустите меня! Пустите меня туда! — Эвера переполошила своими криками весь корабль.

Ключ в невидимом замке повернулся, скобы разогнулись, и на пороге появился надсмотрщик с тупым выражением на физиономии. Эвера воспользовалась его тугодумством. «Эти ослы привыкли видеть во мне хозяйку станции, несмотря на все старания Эуфа», — она непроизвольно улыбнулась и с проворством кошки выскочила за дверь, закрыв её на ключ, но уже снаружи.

Надсмотрщик остался в камере, и Эверу это ничуть не беспокоило. Мимо многочисленных дверей по обе стороны коридора она летела по направлению к камере пыток. Эвера знала, что за каждой дверью притаилось живое существо (не обязательно человекоподобное), в ожидании своего часа, — здесь вчерашний насильник сам становился объектом насилия. Оргии между существами с разных планет щедро оплачивались хозяевами.

Однако для самых непокорных «гостей» у Эуфа была припасена любимая шутка. В этих вопросах фантазии ему было не занимать. Эуф был прирождённым главарём ни чего-нибудь, а борделя, и ни какого-то там, середняцкого, а высшего класса, прославившегося на десятки тысяч парсеков в округе. Сначала в камеру вводят заключённого со связанными за спиной руками, затем приглашают туда их, «дам с уклоном», а потом… «Дэвид, заявивший о своём желании развлечься, сам себе надел петлю на шею», — подытожила Эвера, набирая комбинацию цифр на кодовом замке камеры пыток.

Створки разъехались. Словно свирепствующая кобра, Эвера ворвалась в камеру пыток, по смене световых полос на стенах догадалась о ведущейся телевизионной трансляции. Действовать надо было быстро. Одним лёгким движением руки Эвера прервала обещавшее быть столь интересным выступление и остолбенела. Яркий дневной свет падал сверху на два десятка обнажённых женских тел, сгрудившихся посреди камеры. Жрицы любви наседали на Дэвида со всех сторон. Ниже пояса каждой болталось по зелёному извивающемуся змею. В свете ламп стволы-лианы лоснились от напряжения.

— Это же противозаконно, — возмущённо закричала Эвера. — Однополые сношения запрещены. «Так вот он, секретный проект биологов», — ужаснулась она. — «Выходит, им удалось-таки вырастить белковую массу, не вызывающую реакции отторжения, и теперь производство органов поставлено на поток. Можно себе представить, сколь изощрённые пытки ожидают теперь жителей космического корабля-борделя. Да спустя месяц-полтора здесь вообще в живых никого не останется. Хозяева, регулярно выступавшие с требованием к борделю о производстве свежих извращений, не успокоятся, пока его обитатели не будут расчленены все разом или по отдельности».

Нанося точные удары в район шейных позвонков, чуть ниже кольца, Эвера упорно пробиралась к Дэвиду. Путаны, запрограммированные на уважение к хозяевам борделя не оказывали ни малейшего сопротивления. «Хорошо ещё, что они не успели внести изменения в программу компьютера. Не то я бы разделила участь Дэвида», — чётко осознала Эвера. Оторвав от его спины грузную даму, выполнявшую функцию присоски, она первый раз позволила себе перевести дыхание. «Слава богу, самое страшное для мальчика ещё не началось», — мысленно порадовалась она, пинками выпроваживая за дверь команду из особого сектора.

Дэвид с трудом держался на ногах; Эвера стояла перед ним, когда в коридоре послышались осатанелые вопли приближающегося Эуфа.

— Успокойся, — нежно сказала Эвера, гладя плечо Дэвида. — Всё позади. Я знаю, как это… омерзительно.

При помощи зубов она развязала его руки.

— Я м-могу отсюда вырваться? — спросил Дэвид, едва выговаривая слова.

— Нет, коротко и ясно ответила Эвера. — Отсюда вырваться невозможно. Эуф хотел тебя прикончить, но этому не бывать.

— А что будет?

— Всё будет хорошо, — ласково шепнула она. — Хо-ро-шо.

Пол камеры дрогнул. Космический корабль шёл на посадку в строго отведённом для него месте в зоне концлагеря N2, размещённом на Эппре — одном из спутников пятой планеты системы Голубой звезды.

После невероятной встречи с отцом Юджелы — так, как выяснилось, звали мою невесту — наши встречи с прекрасной незнакомкой стали регулярны. То ли отец посодействовал, то ли время пришло, — но не далее чем через два дня она сама пришла в дом моих родителей, представилась и объявила о нашем обдуманном решении жить отдельно. Очарованная обаянием Юджелы, мама сразу согласилась, присоветовав уютное гнёздышко. Мы поселились на отшибе, у самого моря в домике без особых удобств, но я и этому был чрезмерно рад. Каждая очередная ночь для нас становилась божественным откровением, в результате чего я, ранее не искушённый в любовных делах, приобрёл определённые навыки. Но, не смотря на моё усердие, Юджина день ото дня становилась всё раздражительнее, — её, казалось, больше не радовали долгие вечерние прогулки вдоль побережья и ночи в пылу страсти, проводимые на чистом энтузиазме. Она всё чаще отказывалась от длительного пребывания в семейном кругу, уходила надолго то к отцу, то к лесному роднику. Я, честно говоря, уже не знал, как увлечь жену-красавицу, чем разнообразить наши отношения. Казалось, мы всё перепробовали, но Юджина будучи в постели гибкой как кошка и ненасытной, всё время оставалась неудовлетворённой. В результате я устал совершать подвиги на интимном фронте и всерьёз занялся наукой, — благо, длительное отсутствие жены способствовало этому. Так оказалось, что к тридцати годам я не был ни врачом, ни волшебником, но стал учёным, изучающим тонкие структуры. И вот однажды в один из поздних вечеров, когда я как обычно работал за свом письменным столом, в моё окно постучали. На улице шёл дождь, и капюшон скрывал лицо незнакомца. Я из тех людей, которые не любят подолгу взвешивать все «за» и «против», соразмеряя убытки и выгоды; а потому без излишних церемоний отодвинул щеколду и распахнул дверь. Странник вошёл, даже не поблагодарив меня за расторопность. Помнится, это меня немного обидело. Ведь, что ни говорите, я мог продержать незванного гостя у дверей любое время, и при этом оставался бы правым; мог в конце концов вообще не расслышать стук за раскатами грома и далёкими вспышками молний.