При слове «место» лицо Дэвида приняло отсутствующее выражение типа: «Вот, мол, опять начинается».

Гиббсон рассмеялся. Но смешок получился излишне растянутым.

Поправив воротник, он продолжил.

— Да не пугайся ты. На этот раз вполне пристойное место. Я же сказал — вполне. Чего говорить, сам убедишься.

Дэвид стал проверять, на какую ногу ему удобнее опираться. Ему становилось всё более неловко.

— Ну вот, ты, как всегда! — заключил Гиббсон. — Узнаю, узнаю. Потом ты начнёшь рассматривать витрины магазинов и проходящих мимо девушек, а потом…

— Слушай, — перебил его Дэвид. — Я внимательно слушаю и жду, когда же ты, наконец, соизволишь сказать-таки, куда предлагаешь пойти. А ты всё со своими вводными словами.

— Ах, я разве ещё не сказал, — удивлённо заморгал Фредерик. — Совсем плохой стал. Но, я полагал, ты знаешь, что сегодня за день. 17 августа.

Дэвид задумался.

На этот раз Гиббсон сделал замысловатое движение пальцем у виска, имитирующее вращение.

— Ну, ты даёшь! — выдохнул он.

— Сегодня же день рождения Илоны Роуз!

Дэвид опешил.

Как он мог это забыть?

С именем этой девушки у него было слишком много связано. Тем обидней было демонстрировать свою глупость перед Гиббсоном. Теперь об этом узнают все знакомые и даже незнакомые. Но, самое обидное, об этом узнает сама Илона.

— Так ты идёшь со мной? Или как?

Гиббсон уже в открытую вёл свою игру. Партия его оказалась выигрышной.

Дэвид больше не раздумывал. Он не мог не идти.

Они молча двинулись по улице.

Фредерик о чём-то без умолку болтал. Дэвид изредка, часто невпопад кивал ему утвердительно головой. А в городе между тем наступал вечер.

Они давно прошли шумные, полные людей и автомобилей улицы, пестревшие рекламой и афишами, яркими витринами магазинов и частных фирм; прошли рестораны и кафе, какое-то бюро по трудоустройству и государственное здание. Всё реже и реже им попадались на глаза вереницы легковых автомашин. Зато на улицах стало больше зелени, а извилистые закоулки старого города напоминали о чём-то приятном и давно позабытом.

Дэвид шёл, полностью погрузившись в свои мысли. Спутнику же было всё равно. Он то умолкал, осматриваясь по сторонам, то вновь заговаривал, однако, не приставая к собеседнику; тем более, Дэвид таковым не был.

По правой стороне улицы прошла пожилая пара. Фредерик остановился. Дэвид тоже. Напротив места, где они стояли, находился красивый двухэтажный особняк. Балконы делали его особенно нарядным, а разбитый возле дома сад выделял хозяев как людей с утончённым вкусом.

Молодые люди подошли к калитке. Дэвид остановился в нерешительности. Как много раз он вот так же останавливался возле этой железной калитки, когда провожал Илону. Здесь они провели самые лучшие дни, оставившие в его сердце неизгладимый след. Но как давно Дэвид её не видел! А всё из-за матери Илоны. У Дэвида с детства была мечта о космических путешествиях, с ребячьих лет он хотел стать космодесантником. Когда же Дэвид начал претворять свои мечты в реальность, мать Илоны сильно забеспокоилась за судьбу своей единственной дочери. Её можно было понять. Илона была её любимым ребёнком. Всю свою заботу мать отдавала ей. Илоне приходилось выслушивать, сколько бессонных ночей мать провела возле её кроватки, сколько надежд связывала с предстоящим замужеством. И всё ради чего? Ради участи жены космодесантника?!

Илона не слушала мать. Она любила Дэвида.

Закончилось всё слишком быстро. Однажды на званом вечере в семье Роуз Дэвида при гостях спросили, как он, будущий космодесантник, представляет их совместную с Илоной жизнь. Дэвид сгоряча ответил, что он не собирается в таком случае приковывать себя к женской юбке, и вообще: какая разница, что они будут редко видеться, — настоящее чувство любви познаётся только тогда, когда не одно, а много испытаний ложится тяжёлым грузом на плечи влюблённых и нежно любящих друг друга людей.

Как и следовало ожидать, после подобного выступления Дэвиду пришлось позабыть дорогу к дому Илоны. С тех пор прошло 2 года, а, кажется, вечность.

Дэвид глубоко вздохнул.

Фредерик усмехнулся. Левой рукой — в правой он держал букет цветов — он потянул дверцу калитки на себя. Таким образом, Дэвид первым оказался в пустынном саду. Из дома раздавались голоса, смех и звуки незнакомой музыки. Дэвид не разобрал, какСй именно. Было очевидно, что приглашено много гостей. Тем более, его здесь не ждали.

Дэвид пропустил Гиббсона вперёд. Не привык он после ссоры первым входить в дом, с которым и без того связано слишком много воспоминаний. Они с трудом разошлись на узенькой дорожке, и Дэвид, оказавшись за спиной Фредерика, почувствовал себя немного легче и спокойнее.

«Всё-таки, — подумал он, разглядывая букет, который он купил на Райт-авеню, — одного букета как будто маловато. Тем более, такая дата — 20 лет. Нужно было хоть какой-то сувенир купить».

Он распахнул свою сумку, покопался в груде пособий по прикладным наукам. Вдруг его рука нащупала какой-то гладкий блестящий предмет. Дэвид удивлённо повернул сумку так, чтобы свет, падающий из окон дома, хотя бы частично осветил контуры непонятной вещи. Нащупав на металлическом корпусе выступ, Дэвид нажал на него. Крышка корпуса немного подалась вперёд, откинулась, и нежный мелодичный звон миниатюрных колокольчиков наполнил сад.

Фредерик, который был далеко впереди, обернулся и начал испуганно всматриваться в темноту.

— Дэвид, — воскликнул он. — Что это было?

Переливы колокольного звона закончились, и Дэвид закрыл крышку.

— Ничего особенного, — ответил он Гиббсону.

— Так, одну вещицу проверял.

Дэвид уклонился от прямого ответа. Фредерик ничего больше не спросил и вновь направился к дому.

— Ну и дурак! — в сердцах обозвал себя Дэвид. — Совсем забыл о ней. Это вообще-то был подарок. «Дарёное не дарят», — промелькнуло у Дэвида в голове, но он быстро отогнал навязчивую мысль. Подарок теперь был. Дэвид застегнул сумку и бросился догонять Фредерика. Он догнал его, и они вместе поднялись на высокое крыльцо.

Входная дверь была приоткрыта. Дэвид вслед за Фредериком вошёл в прихожую и оторопел. За два года в ней ничего не изменилось. Мерно покачивался маятник старинных часов. Большое зеркало в деревянной раме из красного дерева висело напротив. Когда Дэвид появился в дверях, зеркало как в былые времена изобразило его во весь рост.

Тем временем Фредерик довольным, жизнерадостным голосом провозглашал:

— Почему гостей не встречают? Хозяева, приоткройте двери!

За дверью направо раздались торопливые женские шаги, дверь распахнулась, и в ней появилась стройная фигура девушки. Дэвид отметил, что Илона стала ещё красивее с тех пор, как они виделись в последний раз. Белоснежные волосы, слегка вздёрнутый носик, большие серые глаза, сияющие каким-то своим внутренним светом, и чувственные губы наделяли её немного таинственной, сказочной красотой. Бежевая кружевная блузка переходила в элегантную юбку, плотно облегающую тело. На стройных ножках блестели лёгкие бирюзовые туфельки с высокими каблучками. Всё это мигом вскружило Дэвиду голову, напомнило совсем было позабытую Илону, почти потерянную им по собственной глупости.

— Здравствуй, Илоночка!

Фредерик заулыбался, тряхнул головой, лёгким движением скинул с плеча фирменную складную сумку, поставил её на пол рядом с зеркалом, снял обувь, вытянулся перед Илоной по стойке «смирно» и поднёс цветы к её милому лицу.

Но тут Илона повернула голову, и её глаза встретились с глазами Дэвида. По всей видимости, она совсем не ожидала его увидеть. Зардевшись, как спелая вишня и картинно всплеснув руками, Илона с трудом произнесла:

— Здравствуй, Дэвид. Как я давно тебя не видела.

Дэвид подошёл к девушке. На его глазах сгустилась пелена. Он протянул букет так, что лицо Илоны оказалось точно между двумя букетами хризантем. А прямо перед ней стояли двое высоких молодых парней, подпиравших друг друга плечами и искательно всматривающихся её в глаза.