Одни говорят, что если в жизни переживаешь тяжелые события, то должны сниться кошмары, другие, что сны, наоборот, необычайно красочные и живые. Мне же не снилось ничего, я будто свалилась в пустоту. И мне совсем не хотелось вставать, бороться, следовать за спасительным светом. Для меня спасительной была тьма.

Не знаю, сколько времени прошло с моего возвращения, но разбудил меня настойчивый стук в дверь. Я открыла глаза с унылой мыслью, что уснуть мне дадут только на закате. Тело затекло и болело. Может, от неудобной позы, в которой я уснула в лесу, может, от столь сильных эмоций, может, от давления реальности.

Первым моим чувством после пробуждения было желание плакать. Плакать весь день, а потом и всю ночь. Выплакать всю свою горечь, всю свою грусть по ушедшему дорогому человеку.

— Евгения, немедленно открывай!

Я вспомнила, что вчера ночью подперла дверь стулом. Маленькая неожиданность, но она заставила меня растянуться в улыбке. Можно было поваляться в постели сколько угодно, выплакать все, что только осталось. Время было в моем распоряжении. Криков отца я вдруг перестала бояться совершенно. Что они значат по сравнению с тем, что мне пришлось пережить? Что мне еще предстоит пережить?

У каждого из нас есть своя боль от разбитого, но каждая девушка все равно ждет своего принца на белом коне. Раз и навсегда. А разве я особенная?

И все же я чувствовала, что это что-то другое. Алек был не просто парнем, и дело было не только в моих чувствах. Не только во влюбленности. В нем я нашла что-то такое, чего мне не хватало всю мою жизнь. Не хватало до боли, до криков по ночам. Кем бы он ни был, я чувствовала, что его жизнь как-то связана с моей. И это не сентиментальные тирады, это… Констатация факта. Что-то в нем нужно мне, и от одной мысли, что я потеряла это, мне хотелось рвать и метать. Психовать, кидать вещи, выплескивать всю свою злость.

От ночной безысходности и нежелания что-либо делать не осталось и следа. Я хотела кинуть нож в стену, разбить все стекла, а потом бежать и бежать, пока легкие не разорвутся. Не было сил выносить эту ярость.

Как он мог оставить меня? Как, черт возьми, он мог уйти?

Меряя шагами комнату, я поражалась, как быстро сменилось мое настроение. Как быстро жалость к себе стала злостью на Алека.

Я все еще чувствовала его. Знала, что Алек не ушел далеко, что он просто дразнит меня своим близким присутствием, при этом не давая возможности дотронуться до него, вдохнуть его запах.

— Эгоист! — выругалась я в полголоса. — Ты ушел не потому, что боялся, что мне будет больно, кретин. Ты ушел, потому что боялся, что больно будет именно тебе. Ты пожалел себя, только и всего. Как ты мог так поступить? Как ты мог, черт возьми?

Я закрыла лицо руками и шумно выдохнула. Разумеется, я понимала, какую чушь несу, но ничего не могла с собой поделать. В этот день я вообще не контролировала своих эмоций. Боль и слезы? Пожалуйста, сколько влезет! Злость и желание колотить по подушке? Хоть целый день!

Я застонала. Честно говоря, мне было легче, когда я нашла его тогда в лесу, истекающего кровью. Тогда я хоть примерно знала, что нужно делать. А сейчас?

— Женя, доченька, открой дверь, пожалуйста, — послышался из другой комнаты взволнованный голос матери.

А я и не знала, что они все еще за дверью. Что сказать им? Как объяснить, насколько сильно мне сейчас не хочется ничего? И стоит ли вообще стараться, если я наверняка знала, что они никогда не поймут меня? Я и сама себя не понимала, если честно.

В итоге я так и не ответила матери и бессильно опустилась на пол, скрестив ноги. Но как только я закрыла глаза, в голову стали лезть непрошенные образы. Я повалилась на спину и стала выстукивать пальцами по полу мелодию «Пусть бегут неуклюже». Я уже действительно жалела обо всем, что произошло. Алек, как всегда, был прав, когда говорил, что чем дольше он оставался, тем сложнее мне будет отпустить его. Но неужели было бы лучше, если бы тогда на поляне я просто ушла? Было бы лучше, если бы я не помогла ему?

Я тут же отдернула себя. Разумеется, я поступила правильно. От одной мысли, что Алек мог бы не существовать сейчас на этом свете, бросало в дрожь.

Всего двенадцать дней знакомства дали мне большее представление о жизни, чем предыдущие семнадцать лет. Начинались проблемы — закончилось детство. Я невольно позавидовала Лере, которая, скорее всего, уже давно забыла и про Алека, и про счастливые часы, проведенные в горах. А смогла бы я забыть? Ну, хоть когда-нибудь?

Время лечит, но я не хотела лечиться. Вылечиться — значит признать, что та жизнь уже прошла, и впереди будет что-то новое. Я могла бы поступить так с кем угодно, но только не с ним. Это как прожить жизнь в жизни, а потом умереть и очнуться снова самой собой. И если знакомые девчонки убивались из-за расставания со своими парнями, то я сейчас оплакивала мою потерянную жизнь, где влюбленность играла далеко не первую роль.

С такими хаотичными мыслями я и уснула. Прямо на полу, прямо в той неудобной позе, в которой лежала. Спала я беспокойно, хотя и не помню, что мне снилось. Я проснулась через пару часов от своего собственного крика. Теперь в дверь просто колотили.

— Женя, открой дверь! — кричал отец.

— Женечка, доченька, открывай, пожалуйста! — всхлипывала мама.

— Евгения!

И снова эти громкие стуки, от которых голова просто раскалывалась. Пришлось неуклюже подняться с пола и добраться до двери, отодвинув стул.

В комнату тут же влетели родители. Лицо мамы было все в слезах, отец выглядел по-настоящему испуганным.

— Женечка! — кинулась обнимать меня мама, но я не смогла заставить себя обнять ее в ответ.

Были ли мне жалко их? Разумеется, было, но я ничего не могла с собой поделать. Я просто-напросто не хотела никого видеть, а их в особенности. Слушать их причитания и слезы не было сил.

— Женя, почему ты молчишь? — буквально провыл папа. — Доченька, тебе плохо?

Интересно, как много я прослушала?

— Папа, со мной все хорошо, — выдавила я. — Просто уйди, ладно?

— Чт… Что?

— Женя, что с тобой? — со слезами на глазах спросила мама. — Ну же, солнышко, скажи мне.

Я вывернулась из ее рук и села на кровать.

— Я же сказала вам, все хорошо.

— Ты бледная, словно смерть! Женя, пожалуйста, не пугай нас так, — взмолился отец. — Что произошло? Может, тебе нужен врач? Хочешь, я позвоню Виталию Геннадьевичу? Он отвезет тебя в Новосибирск, там тебе помогут, ты, главное, не волнуйся, малышка, все будет хорошо!

Ох, как много вопросов. Я поморщилась, не желая отвечать не на один из них. Неужели родители не могли понять, что все, что мне нужно — это побыть одной. Просто побыть одной.

— Женя, говори с нами, — умоляющим голосом попросила мама, когда я ничего не ответила отцу. — Прошу тебя, доченька!

— Да оставьте вы меня в покое! — воскликнула я, закрывая лицо руками. — Ну я же сказала, что все хорошо! Можно я побуду одна? Пожалуйста! Я не больна, мне не нужен ваш доктор! Я просто хочу побыть одна! Только сегодня. Неужели, это так много? Я знаю, вы волнуетесь, но это не тот случай, когда вы можете помочь! Просто. Дайте. Мне. Побыть. Одной. Пожалуйста.

Я взглянула на их растерянные лица, но все равно не смогла перебороть в себе противоречивые чувства. Будет лучше, если они и вправду уйдут, а иначе я наговорю много лишнего. Еще больше, чем я уже наговорила.

Слава Богу, на этот раз мама поняла меня.

— Вить, — тихо сказала она. — Я думаю, нам и правда следует дать побыть Женечке одной. Пойдем, Лера скоро вернется от соседей.

Родители вышли за дверь, и я бессильно повалилась на кровать, но ударилась головой об стену и рассмеялась. Я понятия не имела сколько время, но за окном начинало темнеть. Мой организм буквально выл от такого режима, но я была против тратить всю ночь на глупый сон.

Для подстраховки я все же снова придвинула стул к ручке двери, а потом подошла к окну и распахнула его. Прохладный воздух нежно провел своими невидимыми руками по моим разгоряченным щекам и запутался в волосах. Я с радостью подставила все тело спасительной прохладе, а потом, как делала это всегда, перекинула ноги через подоконник и спрыгнула босыми ногами на траву.