— Полная свобода — это смерть. Стоит ли убивать других, чтобы добиться собственной смерти? — промолвил Искендер.

— Это не ответ, — возразил Тамерлан.

— Не ответ? Хорошо, скажу по-другому. Человеку не нужно бороться за свою свободу, ибо он рождается свободным. Душа его свободна. Её невозможно заточить в зиндан. Только Иблис — истинный враг человека, и от него нужно защищать свою свободную душу.

— Нет, мирза! — пристукнув кулаком, воскликнул Тамерлан. — Лишь единицы рождаются свободными. Все остальные — прирождённые рабы и должны знать своё место. Ладно, не будем об этом. Продолжим нашу книгу. Пиши: «В глубоком отчаянии, в заточении, я рассуждал так: лучше совершить безумство и чего бы то ни стоило вырваться наружу из темницы, чтобы снаружи биться за свою свободу; единственным моим устремлением была полная свобода. Я знал, что если моя попытка убежать провалится, я буду убит, но мёртвого меня похоронят не в зиндане же, а вне узилища — на вольной земле. Наконец я решил, что так или иначе надо попытаться выбраться на вольную волю. Я наобещал стражам щедрое вознаграждение, если они помогут мне выбраться. Они согласились, не все, но некоторые, и даже дали мне меч. С мечом в руках я набросился на тех стражников, которые не хотели помогать мне, и вместе с Хуссейном…» Ах да, Хуссейна ведь не было! «…которые не хотели помогать мне, и разогнал их по углам и норам».

Тамерлан продолжал диктовать. Искендеру давно уже было ясно, почему великий эмир старается подчеркнуть худые стороны Хуссейна. Он чувствует свою вину перед ним и хочет оправдаться перед потомками за своё коварство по отношению к человеку, коему он был столь многим обязан. Но это смешно, что Тамерлан вычёркивает Хуссейна из списка тех, кто был взят тогда в плен туркменами и брошен в зиндан.

Время шло. Вместе с ним продвигалась вперёд «Тамерлан-намэ», вымышленная история Тамерлана, причём вымышленная им самим, Тамерланом. Под диктовку своего господина мирза написал, как тот превратился в странствующего монаха и отправился в Самарканд к своему народу, как он тайно жил у своей сестры Туркан-ага, затем как он вновь начал собирать силы и, сколотив шайку из тысячи всадников, двинулся на юг в сторону Кандагара. Там он захватил город Карибыз. Хуссейн же вёл себя всё время подло и то и дело предавал Тамерлана. Постоянное очернение Хуссейна становилось навязчивым.

Тамерлан стал широко зевать, и Искендер знал, что ещё немного, он прекратит диктовку и уснёт.

— Вскоре эмир Хуссейн приполз ко мне и униженно просил прощения за всё. Я махнул рукой и разделил дань с Карибыза пополам, уступив одну половину низкому Хуссейну. Затем я некоторое время жил в Карибызе. Однажды ко мне туда явился властитель Сеистана, он принёс богатые дары и искал со мной союза. Что ж, это было мне выгодно, я как раз искал союзников, чтобы захватить весь Кандагарский край.

Когда Искендер записал последние слова, наступило молчание. Минут десять мирза сидел неподвижно, боясь разбудить Тамерлана, будто ребёнка. Удостоверившись, что великий эмир крепко уснул, мирза отложил в сторону рукопись «Тамерлан-намэ» и достал из своего сундучка другую рукопись, невидимку.

Захватив несколько крепостей в Сеистанской земле, Тамерлан заключил мир с местным эмиром Малик-Махмудом, но это была лишь подлая уловка злодея, коей он воспользовался, дабы беспрепятственно захватить ещё несколько крепостей. Пленяя местных жителей, он беспощадно истреблял их, охваченный бешенством и желая отомстить всему человечеству за мучения, испытанные в плену у туркменов. Он заваливал телами убитых колодцы и строил башни из мёртвых голов, но тем самым возлелеял ответный гнев со стороны всего люда окрестных земель тех. И собралось войско большое, пылая жаждой наказать злодея, и была сеча средь грязи, ибо шёл дождь и текли потоки. В той сече Аллах покарал Тамерлана, послав две стрелы — одна раздробила разбойнику локоть, другая разбила колено, и сбылось предсказанное сеидом — рука нечестивца одеревенела, а нога окаменела. И не мог он отныне в деснице держать меч, а на правую ногу так сильно стал хромать, что и прозвали его с тех пор Тимур-Ленг, что значит — Железный Хромец. Иначе говоря — Тамерлан. И лечился Тамерлан после той битвы ровно три года, три месяца и три дня, но ничего не помогло ему, навеки остался он уродом.

О, если бы сие несчастие побудило наконец безбожника обратиться к человеколюбию! Если бы хромота и сухорукость наставили его на путь праведный! Тогда бы и Бог Аллах простил его и размягчил бы руку и ногу. Но злонравный Тамерлан пуще прежнего взъярился, рассуждая так: «Аще Бог есть, значит, он ещё при жизни наказывает меня, и сие хорошо — видать, на том свете буду я прощён, раз получаю наказания тотчас на этом. Если же Бога нет, то всё — случайность и не следует менять нрав свой».

Едва оправившись от ран, Тамерлан снова сидел в седле коня и опять разбойничал люто по всей земле Туранской. Ханом тогда был сын Токлук Тимура по имени Ильяс-Ходжа. Он решил наказать Тамерлана и, придя в Мавераннахр с большим войском, дал ему битву на реке Чирчик. И снова Аллах послал сильный дождь. Грязь была страшная. В той грязи лошадь Тамерлана поскользнулась и упала, а сам злодей снова сломал ногу и десницу, которые у него перед тем были перебиты стрелами. И после того он уже не мог вовсе ходить правой ногой, а десница у него не сгибалась и не разгибалась. Битву на Чирчике проиграли Тамерлан с Хуссейном и должны были бежать далеко за Джайхун-реку, спасаясь от погони.

Победив Тамерлана и шурина его, Ильяс-Ходжа пошёл тогда на Самарканд, но не смог взять города, ибо жители его сами хорошо оборонялись. Тамерлан же доселе уверял, будто без него они никогда не отстоят города и только с ним могут не пустить врага. Не сладив с самаркандцами, коих вождём был простой трепальщик хлопка по имени Абу Бекр, Ильяс-Ходжа ушёл прочь из Мавераннахра. Тамерлан и Хуссейн в то время зимовали на берегу Джайхун-реки. Узнав о том, что враг их покинул пределы страны Самаркандской, оба поспешили вернуться в Самарканд, и тут Тамерлан новым злодеянием навеки очернил свою душу.

Придя к стенам своей столицы, Тамерлан и Хуссейн остановились в местности Кинигиль, расположили там ставку и вызвали в неё всех вождей народа, учинивших отпор Ильяс-Ходже. Они объявили им, будто хотят щедро вознаградить их за мужество, и те поверили. На самом же деле Тамерлан желал как можно скорее погубить их, потому что народ самаркандский полюбил их, а Тамерлан и Хуссейн выглядели в глазах народа трусами, бежавшими с поля боя, оставившими страну на разграбление. Когда вожди народа явились в Кинигиль, их вероломно схватили, связали и обезглавили всех — и храброго Абу Бекра, и Хурдека-лучника, и Гинтемира-оружейника, и многих других, коим Самарканд был обязан своим спасением.

Свершив злодейство, Тамерлан и Хуссейн заняли город Самарканд и стали его грабить, поскольку в битве с Ильяс-Ходжой потеряли великую часть своего достояния. И тут они крепко переругались, деля награбленное. К тому же Хуссейн давал прежде в долг приближённым людям Тамерлана и тут потребовал возврата долгов. Тогда Тамерлан, желая пуще прежнего заслужить дружбу приближённых своих, сам выплатил за них требуемые долги и даже, сняв серьги с жены своей Улджай, подаренные Хуссейном, присовокупил их к прочему серебру и злату, идущему в погашение долгов. Увидев те серьги, Хуссейн страшно обиделся и покинул Самарканд со словами, что отныне он не считает Тамерлана своим другом.

Вскоре Тамерлан должен был претерпеть новую череду напастей, насылаемых на него за его беззаконие. Старшая дочь его, рождённая внучкой Казгана, не хотела быть девицею, а считала себя отроком, желая с возрастом стать мужчиной и уподобиться своему отцу. В столь юном возрасте она, переодевшись в мужское платье, отправилась в окрестности Самарканда на разбой и была убита одним пастухом, у которого желала увести стадо овец. Звали её Султанбах-Бегум. Тамерлан воспринял весть о её гибели равнодушно, но когда в том же году умерла его возлюбленная жена Улджай Туркан-ага, бывшая сестрою Хуссейна, горе его не имело границ. Двух жён он любил за всю свою жизнь крепче всех остальных — Айгюль Гюзель и Улджай, и обеих отнял у него Аллах за всё его непотребство. А умерла Улджай Туркан-ага сразу после родов, родив Тамерлану сына, которого назвали Мираншах Джаладдин. Сей Мираншах с детства был бесноватый; повзрослев, остепенился, но, дожив до тридцати лет, снова впал в безумие, о чём будет сказано позднее.