Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Одним словом, мысленно шипя от ярости и обливая своё жёсткое торопливое сердце коричневой кровью отдаляющейся мести, пришлось Маулана Задэ признать своё временное поражение.

   — Хорошо, — сказал он, — хорошо, сегодня мы разойдёмся по домам. Но что будет тогда, когда вы сами увидите, что мы не можем больше доверять этим степнякам?

Озадаченное молчание в ответ. Какой смысл задумываться о расстройстве желудка, который, может быть, нечем будет наполнить?

   — Я спрашиваю, вы подчинитесь мне, если я окажусь прав?

Всё ещё не до конца понимая, чего от них так настойчиво добиваются, ремесленники и торговцы, водоносы и писцы, сытые по горло сидением в пыльном, душном амбаре, сказали, что да, подчинятся. Скорей бы на воздух, в чайхану, к ароматной баранине и свежезаваренному райскому напитку! Пусть этот таинственный и бесноватый ученик богословов считает, что они приняли его условия, что бы эти условия ни значили.

Абу Бекр тоже понял, что разговор окончен, и крикнул охранникам, стоявшим с обнажёнными саблями у выхода из амбара:

   — Пусть идут!

Порыв свежего ночного ветра влетел в растворенные ворота и поднял целый смерч лёгкой хлопковой пыли. Так получилось, что больше всего от этого порыва досталось Маулана Задэ. И глаза и рот его оказались забитыми летучей гадостью. Если бы в амбаре было светло, можно было подумать, что Маулана Задэ плачет, так слезились его глаза. Если только вообще его можно представить плачущим.

Глава 2

КРОВЬ И ГРЯЗЬ

Иногда война приходит с севера,

Иногда война приходит с юга,

Иногда война приходит с запада,

Иногда война приходит с востока.

И всегда война приходит с неба!

Кабул-Шах, «Дервиш и его тень»

Весь Мавераннахр пришёл в волнение и движение, когда по нему разнеслась весть о вторжении чагатайского войска. Одни правители до смерти перепугались, другие возликовали. Третьи затаились, не вполне представляя, чего можно ожидать от этого события. Испугались мелики Шаша[43], Ходжента, Отрара, Тавриза — уже три года они не посылали положенной дани хану Страны Чет. Три года назад им показалось, что время его правления в Междуречье прошло окончательно. Более того, с присылаемыми к ним даругами и баскаками[44] медики вели себя высокомерно и даже оскорбительно. Ильяс-Ходжа три года копил обиду и силы и теперь пришёл, чтобы восстановить справедливость. А что такое справедливость по-чагатайски, никому в Мавераннахре объяснять было не надо.

Тряхнув мошной, бросились заносчивые правители перевешивать трухлявые ворота своих хиндуванов[45] и переобувать своих стражников. Tе лишь внутренне усмехались, ибо ни босые, ни обутые не собирались стоять насмерть на пути непобедимой чагатайской конницы.

Не радостнее было и в Термезе, во дворце наследственных сеидов[46], носящих титул худован-задэ. От прямых выплат дани наследникам Чингисхана они были освобождены, так что денежно перед Ильяс-Ходжой не провинились, но при этом всё равно считались его заклятыми врагами.

Напротив, в великолепном расположении духа был Ульджайбуга, вождь племени сульдузов, владевший к этому времени половиной земель Балхского вилайета[47], вотчины хана Казгана, деда эмира Хуссейна. Ульджайбуга справедливо полагал, что падение Хуссейна отдаст в его руки и вторую часть богатейшей области. В том, что этот заносчивый, жадный, прожорливый и вспыльчивый толстяк будет разгромлен, сомневаться не приходилось. Ни умелым полководцем, ни мудрым дипломатом он не считался, а его вечный союзник Тимур был хром и сухорук. Одним словом, вождь сульдузов начал готовиться к войне, разумеется на стороне Ильяс-Ходжи. Начал готовиться скрытно, не спеша обнаружить свои намерения.

Похожими приготовлениями был занят и владетель Хуталляна Кейхосроу, но подвигли его к этому не радостные предвкушения крупных близких успехов, а непрекращающиеся сомнения и чувство неопределённости, возникшие в его душе вместе с появлением известия о начавшемся вторжении.

Кейхосроу можно было понять. Он тоже ненавидел Хуссейна, и даже намного больше, чем Ульджайбуга, поскольку имел к этому личные, кровавые причины. Пять лет назад по приказу Хуссейна был удушен его родной брат Кайкубад. Правда, справедливости ради надо сказать, что удушение это было следствием, расплатой за другое убийство. По злонамеренному наущению Токлуг Тимура, чагатайского хана, Кейхосроу зарезал на охоте хана Казагана, деда эмира Хуссейна. Так завязался узел кисаса (кровной мести), и лишь одному Аллаху было ведомо, когда и как суждено ему развязаться.

Как бы там ни было, ни на одно мгновение не забывал Кейхосроу о Хуссейновом долге, но в обычное время не было у него сил и возможности добраться до его жирного горла. Теперь всё изменилось — у него появился союзник, и какой! Он ненавидит Хуссейна ничуть не меньше самого правителя Хуталляна. Отчего же не наполнялось чистым ликованием сердце злопамятного Кейхосроу, отчего же примешивалась к нему, к ликованию, столь сильная струя сомнений и опасений? Легко ответить на этот вопрос. Во-первых, хуталлянский эмир был таджиком, и он сам, и его предки испокон веков враждовали с чагатаями. Во-вторых, Кейхосроу также считался данником Ильяс-Ходжи. Пока у того были большие сложности с Хуссейном и Тимуром в Мавераннахре, чагатай об этой дани не вспоминает, но если он разгромит их, накажет ближних должников, взгляд его непременно обратится на должников дальних. Таким образом сердце Кейхосроу разрывалось: с одной стороны, он хотел скорой и лютой гибели Хуссейна, с другой — не хотел платить дани чагатаям. Как ведёт себя человек, не знающий, что ему делать? Если он глуп и нетерпелив, он мечется, совершая непонятные и вредные поступки. Он сидит в стороне и тишине и копит силы, если он человек рассудительный.

Поглядим, как пойдут дела, а там посмотрим — таков был девиз владетеля Хуталляна. Главный его город Мунк погрузился в ожидание.

Тимура известие о вторжении застало в его родном городе Кеше. Он был занят тем, что восстанавливал городской хиндуван, сильно пострадавший во время неудачного восстания, поднятого дервишами Маулана Задэ и безжалостно разгромленного Баскумчой. Было что отстраивать в Кеше и помимо цитадели. Многие города Мавераннахра не смогли за прошедшие десятки и десятки лет зализать раны, нанесённые самым первым монгольским вторжением в эти места. Надо было признать, что в деле разрушения городов не было равных Потрясателю Вселенной Чингисхану. Тимур лелеял мечту стать непревзойдённым государем в деле их возведения и укрепления.

Мансур, Байсункар, Курбан Дарваза, которых он на монгольский манер стал именовать не нукерами, а батырами, искренне недоумевали, откуда у их хазрета взялась такая искренняя тяга ко всему, что связано с городом. Все они, несмотря на то что носили мусульманские имена, распространённые среди оседлого населения, оставались в душе степняками, кочевниками и искренне считали, что от городов не может быть никакой пользы, кроме дани. За годы службы эмиру они привыкли выполнять его волю не рассуждая или, вернее, выполнять, несмотря ни на какие свои рассуждения. Они привыкли оставлять свои мысли при себе, когда Тимур не спрашивал у них, что они думают по тому или другому поводу.

Тимур, восстанавливая Кеш, вкладывал в это много времени, денег и сил, но понимал, что его родной город не может быть городом его мечты. Слишком мал он для этого, слишком беден, слишком неудобно расположен. Его слабые плечи не удержат на себе тот грандиозный замысел, что возникал в неописуемой ясности и сиянии в сознании эмира.

Стены и дворцы, сады и мечети, медресе и бани, базары и караван-сараи. Они будут больше гератских и бухарских, балхских и хивинских. Нет-нет, даже за точку отсчёта нельзя брать эти города и крепости, слишком они ничтожны. Багдад, Каир, Дамаск, Шираз, Султания[48] — вот города, достойные того, чтобы выступить соперниками его замыслам. Соперниками будущего великого и красивейшего Самарканда. Он победит их, он превзойдёт их. Когда эти города будут исчезать в пыли, поднятой копытами его конницы, он построит вокруг Самарканда селения с такими названиями, и они окружат Самарканд, преклоняя перед ним свои головы, как бы готовые ему служить.

вернуться

43

Мелики — мелкопоместные землевладельцы, одна из низших ступеней сословной иерархической лестницы феодалов.

Шаш — современный город Ташкент.

вернуться

44

...присылаемыми к ним даругами и баскаками... — Должностные лица: надзиратели за сборами податей и исполнением повелений хана; наместники с теми же функциями.

вернуться

45

Хиндуван — самостоятельное укрепление внутри города (цитадель).

вернуться

46

Сеид — почётный титул людей, считающих себя происходящими от основателя ислама Мухаммеда (Магомета). В странах Среднего Востока так часто называли представителей знати.

вернуться

47

Вилайет — родовое поместье, земельный удел.

вернуться

48

Султанин — в средние века город и крупнейший торговый центр на севере Иране.

36
{"b":"607285","o":1}