Между астрологами разгорелся спор, настолько оживлённый, что Мухаммед устал переводить выдвигаемые то одним, то другим учёным мужем доводы, и он предложил завершить трапезу и отправиться в большой Тамерланов дворец, где для гостей были отведены помещения. Гости охотно согласились, тем более что приближалось время асра — послеполуденной молитвы, и в мечети Хазрет-Имам должно было начаться богослужение.

Дворец Ак-Сарай, построенный Тамерланом, поразил воображение послов своим великолепием и размерами. Недавно побелённый, он выглядел так, будто вырезан из снежной глыбы, а в высоту, должно быть, достигал восьмидесяти локтей[80], если не больше. Полюбовавшись его красотой, послы короля Энрике вошли внутрь и отправились отдыхать в отведённые для них покои.

Покинув своих спутников, Мухаммед Аль-Кааги отправился из Кеша в Самарканд. Часа за полтора до вечерней молитвы, которая совершается на закате и называется у мусульман магрш, он добрался до Тахта-Карачи — одного из загородных дворцов эмира, окружённого таким гигантским садом, что даже ходил анекдот про лошадь, заблудившуюся в этом саду и найденную лишь спустя полгода, — она одичала, и пришлось заново её объезжать.

Выяснилось, что дальше путь держать не нужно, поскольку великий Тамерлан недавно сам прибыл в Тахта-Карачи вместе со свитой. Аль-Кааги не составило большого труда добраться до самого хазрета, ведь при нём была пайцза, выданная ему Тамерланом, когда тот отправлял Мухаммеда к королю Энрике после битвы при Анкаре. Она представляла собой золотую пластинку с изображением льва, за спиной которого вставало солнце, а в ногах у него располагались три круга, два сверху, один снизу, символ могущества Тамерлана над тремя частями света: Междуречьем и Великой Арменией на западе, иранскими царствами на юге, Самаркандом и Дели на востоке. Такие пайцзы, подобно тому как некогда Чингисхан, Тамерлан выдавал только своим самым доверенным посланникам, коих отправлял в далёкие земли с особыми миссиями.

Мухаммед застал великого эмира в просторном шатре, натянутом в глубине сада под тенью огромных ветвистых карагачей. Тамерлан играл в шахматы с послом от хана Золотой Орды Тохтамыша. Двое других послов татарского хана возлежали в сторонке, угощаясь вином, виноградом и дынями. Мирза Искендер развлекал их беседой. Несколько других приближённых эмира находились тут же в шатре.

Обрадовавшись появлению Мухаммеда, эмир предложил ему отведать вина и фруктов, покуда он доиграет партию.

— Так и быть, — сказал он, — постараюсь поставить мат побыстрее, хотя у меня тут была одна задумка, довольно необычная.

— Мне кажется, дело движется к ничьей, — пробормотал посол Тохтамыша.

— Это только кажется, — ухмыльнулся Тамерлан. — Гляди, достопочтеннейший Котлар-Барка, ты думаешь, я сейчас сделаю ход ладьёй, а я возьми да и шагни конём — вот так!

— И что же дальше?

— Пораскинь мозгами.

Мухаммед подсел к небольшому дастархану, где сидели Искендер и двое других послов Тохтамыша, вежливо поздоровался со всеми и сказал мирзе Искендеру:

— Я привёз тебе в подарок замечательные чернила от короля Энрике. Уверяют, что они лучше любых, какие можно купить от Китая до Сирии.

Глаза мирзы вспыхнули радостным пламенем:

— Много?

— Полную бутыль.

В этот миг один из послов Тохтамыша сильно поперхнулся — выпучив глаза, он как рыба раскрывал и закрывал рот, сопел, но никак не мог вдохнуть в себя воздух. Возникшая суета вокруг спасаемого от столь глупой смерти посла позволила Искендеру справиться с охватившим его сильным волнением, вызванным известием Мухаммеда. Ах, как долго он ждал его, не очень-то надеясь, что Аль-Кааги привезёт то, о чём мечтал Искендер с некоторых пор!

— Живой? — поинтересовался Тамерлан судьбою поперхнувшегося гостя. — Хвала Аллаху! Должно быть, это было знамение того, что доблестному Котлар-Барке всё же предстоит получить мат. Итак — мат!

— Я потрясён! — пробормотал посол. — Эмир столь искусен в шахматах, что мне будет весьма и весьма трудно обыграть его, хотя дома я считаюсь лучшим шахматистом.

— Видать, потому Тохтамыш и послал тебя, а не кого-то другого, — с довольно презрительной миной на лице проговорил Тамерлан. — Признайся, он предугадал, какое я поставлю условие?

— Возможно, что и так, — всплеснул руками Котлар-Барка, — но мне он на сей счёт ничего не сказал.

— Хан Тохтамыш прислал посольство с просьбой оказать ему военную помощь в борьбе с Шадибеком. Хазрет же ответил условием: он готов защитить Тохтамыша от нового господина Сарай-Берке[81], если только уважаемый Котлар-Барка выиграет у него хотя бы одну партию в шахматы в течение семи дней.

Дав Мухаммеду эти разъяснения, Искендер обратился к Тамерлану с просьбой отпустить его на покой, ибо именно эти часы отводились ему для сна — Тамерлан был убеждён, что умрёт ночью, и требовал, чтобы мирза Искендер находился подле него в ночные часы и в случае чего смог в точности описать кончину великого завоевателя. Уходя, он вопросительно посмотрел на Мухаммеда. Тот сказал:

— Жаль, что ты не будешь присутствовать при моём рассказе о путешествии ко двору короля Энрике. Придётся мне рассказать тебе о нём отдельно. Я распорядился, чтобы корзину с подарками, которые я привёз тебе, отнесли в твой шатёр.

— Благодарю, — коротко поклонился мирза, вышел вон и в крайнем неудовольствии, опасаясь, как бы кто-нибудь не сунул свой нос в привезённые для него подарки, поспешил в свой шатёр, натянутый неподалёку от того, в котором происходила предыдущая сцена. Вбежав в него, он увидел корзину, стоящую на столе, и нетерпеливо принялся извлекать из неё содержимое. Там были два кастильских кинжала тонкой работы, несколько свитков прекрасных испанских пергаментов, на которых сразу хотелось написать что-нибудь великолепное, десяток книг, которые можно купить только в Испании да разве что ещё в Магрибе[82], разные письменные принадлежности, а главное — бутыль с чернилами, довольно ёмкая, должно быть, с целый секстарий[83]. Именно ей и был так безумно рад секретарь и личный писатель эмира Тамерлана. Сердце его взволнованно заколотилось, он мысленно принялся успокаивать себя, что даже если кто и видел содержимое корзины, то едва ли нашёл что-то подозрительное в этой бутыли тёмно-синего стекла. Подарок — мирзе, известно — чернила! Что же ещё могут привезти из далёких краёв писаке? Не яд же! Яду самого лучшего и в Самарканде хватает, хоть всех жителей отрави.

С открыванием заветного сосуда пришлось немного повозиться — стеклянная пробка, вставленная в горлышко, прикреплялась к ободку металлической застёжкой, которую нетрудно было открыть, просто надо знать как. Наконец Искендер сообразил, и бутыль открылась. Он с трепетом макнул в чернила калям и, придвинув к себе лист бумаги, медленно начертал на нём имя своего государя: Тамерлан. Отложив калям в сторону, затаив дыхание, стал смотреть на надпись, обозначающую ненавистное имя. И вот чернила стали бледнеть, таять, исчезать… Исчезли! Надписи как не бывало.

Тамерлан, который только что существовал на чистом листе в виде начертанного имени, исчез, растворился, перестал существовать.

— Хвала Аллаху! — пробормотал Искендер, огляделся по сторонам, озорно усмехнулся. — Слава тебе, Господи! — произнёс он вполголоса на своём родном языке и мысленно добавил: «Иисусе Христе!»

Затем он зажёг лампу, взял лист бумаги, на котором только что исчезло начертанное имя, и стал водить тыльной стороной листа над пламенем. Сердце его отчаянно колотилось. Пламя трепетало, стремясь поцеловать, обжечь, подпалить бумагу. Буквы стали снова проступать, и вот уже вновь на листе бумаги возникло недавно ушедшее в небытие имя: Тамерлан.