— Ещё как понравилось! — осклабился немец. — Еды и питья им туда были привезены горы и реки, каждому китайцу мы предоставили по наложнице. Три дня они веселились и обливались вином, на четвёртый потребовали хорзы, деревьев в саду поломали без счёту и так насвинячили, что уж поистине государь у них — хан свиней.

— А как вёл себя главный посол?

— Этот с каждым днём становился всё более недовольным. На второй день уже не пил вина, на третий стал мало есть, на четвёртый принялся ругаться.

— Ладно. За поломанные чинары мы с ними после рассчитаемся. Давайте сюда письмо от хана Тангуса.

Подали письмо, стали зачитывать. Читали медленно, поскольку толмач не умел так быстро, с ходу переводить с китайского, как Мухаммед Аль-Кааги с испанского. По мере чтения Тамерлан то фыркал, то хмурился, то стукал кулаком по колену, а под конец стал тихонько рычать, что совсем уж не предвещало ничего доброго.

Китайский император требовал дани. Он признавал Тамерлана великим властителем, но в довольно резких выражениях напоминал ему, что он всего лишь эмир и обязан платить дань главному восточному ханству, владыкой которого Чжай Цзикань и объявлял себя.

— За сколько, за сколько лет мы там ему задолжали? — спросил Тамерлан, когда письмо окончилось. — За семь?

— За пять, — отвечал минбаши Джильберге.

— Ну, ладно, — вздохнул великий эмир. — Придётся извиняться. Ведите сюда этих послов Тангус-хана.

Покуда отправились за послами, Тамерлан ещё раз задумчиво оглядел громадную керамическую рыбину и приказал бросить её в воду фонтана. Двое негров подняли её на руки, раскачали и на счёт три кинули. Фонтан был неглубокий, рыба быстро достигла дна и громко ударилась об него, но не разбилась, а лишь издала гулкий звук. При этом она не повалилась на бок, не перевернулась, а очень ловко села на брюхо. По-видимому, у неё был специально смещён центр тяжести.

Вскоре появились и китайцы. Впереди всех шёл важный сановник в парчовых штанах и парчовой рубахе золотистого цвета, перехваченной широким чёрным поясом. На ногах у него были чёрные мягкие сапоги, а голову украшала замысловатая двухъярусная шляпа, тоже чёрная. Вид у посла был весьма надменный, и казалось, он никого не видит вокруг себя. За ним следовало двадцать других послов, наряженных в одежды такого же покроя, но только штаны и рубахи на них были чёрные, а пояса жёлтые. У этих лица были похуже — сразу бросалось в глаза, что почти все они с глубокого похмелья.

Подойдя к великому эмиру, главный посол сложил перед собой руки, ладонь к ладони, и очень коротко поклонился. Остальные последовали его примеру, правда, поклонились чуть ниже.

— Желаю здоровья и долголетия эмиру Тамерлану, — произнёс посол на ломаном чагатайском наречии. — Моё имя Ли Гаоци, я — князь Суйхуцидзи и посланник солнцеподобного императора Китайской империи Мин, Чжай Цзиканя. Мой государь послал меня сюда, чтобы я узнал, как поживает эмир Тамерлан, и взял с Тамерлана причитающуюся дань за пять лет, которую великий эмир не выплачивал по неизвестной причине.

— Приветствую тебя, посол Ли Гаоци, — отвечал Тамерлан смиренным тоном. — Я весьма тронут заботой и вниманием со стороны хана Чай Цикана и благодарю за подаренную им рыбу, которая так задыхалась на воздухе, что пришлось спешно бросить её в воду, где она, как видите, чувствует себя хорошо. Теперь тороплюсь принести извинения за задержку с выплатой дани и хочу обрадовать достопочтенного Ли Гаоци, что ему не придётся самому везти её в далёкий Ханбалык[106], утруждаясь и подвергая себя опасности попасться в лапы каких-нибудь разбойников. Я сам повезу дань хану Чай Цикану.

— Если я правильно понимаю, — изумился посол, — эмир собирается отправиться в путешествие и приехать в гости к императору Чжай Цзиканю?

— Именно так, — кивнул Тамерлан. — Я возьму с собой все сто моих туменов и отправлюсь в далёкий путь. На старости лет я хочу наконец увидеть вашу страну. Говорят, она сказочно красива.

— Это надобно обсудить подробнее, — сказал Ли Гаоци, недоумевая, правильно ли до него доходит смысл сказанного великим эмиром, шутит ли он или действительно собирается сам везти дань Чжай Цзиканю. — Такое путешествие — не шутка.

— Какие уж тут шутки, — прокряхтел старый завоеватель. — Вот сейчас сядем все вместе за дастархан и обсудим как следует. Джильберге, веди послов Чай Цикана к дастархану.

Ли Гаоци и его свита чинно проследовали за Шильтбергером туда же, куда недавно увели послов короля Энрике. Тамерлан принял ещё одного посла, приехавшего из Багдада, и затем приказал нести и его туда, на холм, под карагачи, за широкий дастархан.

Когда сам Тамерлан поудобнее устроился во главе дастархана, он внимательно оглядел сидящих. О левую руку его сидели знатные военачальники, с коими великий эмир выиграл не одно сражение, визири и советники. О правую руку ближе всех сидели двое мавлоно, поэт Ахмад Кермани, мирза Искендер Уруси, глава китайского посольства Ли Гаоци, дон Альфонсо Паэса де Санта-Мария, багдадский гость, сын Тохтамыша, далее — все остальные послы и гости.

Тамерлан поднёс к лицу своему левую ладонь и стал молиться. Все присутствующие мусульмане последовали его примеру, послы из Испании и Китая не шевелились. Вдруг Тамерлан прервал молитву и громко произнёс векилю Мусе-Ерендеку:

— Мои гости неправильно сидят. Не по чину.

— Мне кажется… вы сами просили их так рассадить, — испуганно забормотал векиль.

— Да, сам, — согласился Тамерлан, — но теперь вижу свою грубую ошибку. Подними китайского болвана и усади его ниже послов моего сына, эмира Энрике. А остальных китайцев и вовсе гони в шею. Нечего им тут делать, им и так весело живётся в Баги-Чинаране.

Векиль передал приказание великого эмира слугам, те бросились выполнять, подбежали к Ли Гаоци, весьма бесцеремонно подняли его под мышки и потащили на другое место. Его усадили справа от дона Гомеса де Саласара, а остальных китайцев грубо прогнали прочь.

— Я ничего не понимаю! — возмущался Ли Гаоци. — Что происходит? Со мной нельзя так обращаться!

— Только так с тобой и надо обращаться! — грозно прорычал Тамерлан, вдруг сбросив с лица маску учтивости. — Ты послан разбойником и нечестивцем, который хочет жить плодами трудов моих. Он вор и враг мне, а ты — его посланник. Значит, ты тоже разбойник и вор. Сейчас ты сидишь за лучшим дастарханом в мире, но это не значит, что через минуту ты не будешь болтаться в петле, как паршивая собака. Поэтому сиди и будь счастлив, если сегодня останешься жив.

Ли Гаоци, смертельно побледнев, задрожал нижней губой и мгновенно остудил свой пыл. Голова его поникла, он слепо смотрел прямо перед собой, и в мозгу его шевелилась одна-единственная мысль: «Ничего не понимаю! Или я сошёл с ума, или сошёл с ума этот зарвавшийся князёк».

Тем временем начинался пир. Бесчисленные слуги тащили на больших выделанных и позолоченных кожах жареные, варёные, копчёные, солёные и вяленые яства — баранину и конину, приготовленную самыми разнообразными способами. Кравчие, одетые в кожаные передники и нарукавники, тотчас разделывали мясо, почки, головы и внутренности большими, остро отточенными ножами, клали их на золотые и серебряные блюда, которые слуги быстро разносили гостям. Вскоре на дастархане стало тесно от блюд, но искушённые в этом деле слуги находили всё же, куда поставить ещё миски с соусами, куда положить тонкие, вчетверо сложенные лепёшки, куда втиснуть кувшин с подслащённым кумысом или свежим виноградным соком. Вина в этот день по приказу Тамерлана не подавали.

После того как великий эмир проучил чванливого китайского посла, настроение у него стало отменное. Он с аппетитом обедал, чего нельзя сказать о Ли Гаоци, который еле притрагивался к блюдам, а сидящий подле него дон Гомес испытывал сильное неудовольствие по поводу едкого запаха пота, исходившего от китайца, — Ли Гаоци потел от навалившегося страха.

Когда началась смена блюд и слуги принялись подавать плов, манты, бешбармак и лагман, Тамерлан, опуская щепоть в миску с золотисто-зелёным, приготовленным по-вавилонски пловом, объявил: