— Мнение глупцов, ничего не смыслящих ни в том, ни в другом!

   — Как знать.

   — Так вот, бродя по Мавераннахру в поисках того, что мы позволим себе назвать истиной, я не мог не посетить дом благородного Шемс ад-Дин Кулара, человека, широко прославившегося своей святостью.

   — Прославившегося? Ты говоришь о славе?

Береке кивнул. Тимур хочет его вывести из себя, ловя на мелких речевых противоречиях, но это у него не получится.

   — Я застал его уже в плохом состоянии. У него разлилась желчь и опухли ноги, а водянка в таком возрасте — одна из самых опасных болезней. Я определил, что жить ему осталось менее месяца. Как потом выяснилось, ошибся я всего на несколько дней.

   — Это я понял, но скажи, зачем ты прибыл ко мне с этим странным предсказанием?

   — Мне надо было с тобой поговорить, причём поговорить о вещах серьёзных, вряд ли бы ты стал беседовать с человеком случайным. Случайности у тебя, как я вижу, вызывают подозрение. Справедливо. Мне нужно было выделиться из толпы.

   — Ты выделился, Береке, но почему не воспользовался предоставившимся случаем, куда ты исчез?

Сеид потупился: ему предстояло сказать Тимуру не совсем приятную вещь.

   — Ты был тогда ещё не готов к серьёзным словам.

   — Не готов?!

Сеид утвердительно кивнул:

   — Не готов. И я скажу больше: если сейчас ты не сможешь подавить возникший у тебя в груди гнев, значит, ты не готов и сейчас.

Глаза Тимура превратились в щёлки, внешне его состояние ни в чём не проявлялось, разве что слишком сильно вздымалась грудь.

   — Ты очень смелый человек, сеид Береке.

   — Я смелый человек, но не глупая смелость заставила сейчас меня говорить тебе дерзкие слова.

   — А что же?

   — Уверенность в том, что за дерзким их облачением ты рассмотришь разумную сердцевину до того, как отдашь приказ своим слугам удавить меня.

Помолчали. Гость почувствовал, что ему дано разрешение продолжать.

   — Давно, почти с первых твоих шагов, я понял, что ты не просто очередной бек-рубака, что ты человек предназначения. И знаешь, когда впервые?

   — Когда?

   — После того, как ты расстался с Хаджи Барласом и встал под знамя Токлуг Тимура. Многие были тогда этим удивлены. Но больше всех я. К тому времени я был достаточно зрелым человеком, многое видел и считал, что не осталось больше людей, способных на поступок, подобный тому, который совершил ты.

   — Что же в нем особенного?

   — Такими поступками создаются государства и династии, по крайней мере с них они начинаются.

   — Не очень-то понятно, клянусь Аллахом, но продолжай, сеид Береке.

   — Все прочие способны только к одному — разрушению. Дроблению, измельчению. Никто не способен посмотреть за границы своего вилайета, своего родового гнезда.

   — Прошли времена Потрясателя Вселенной.

   — Верно, прошли. Это был степной ветер, который смел старую жизнь, но он ничего не оставил после себя. Ничего, кроме огромного поля деятельности, на котором надобно построить жизнь новую.

   — Ты хочешь всех превратить в строителей и землепашцев, сеид Береке?

   — Не упрощай мою мысль. Строить — это не значит только лишь копаться в земле и месить глину. Строительство будет сначала производиться кровью и силой, а лишь потом закрепится в камне и духе. Ведь у нас есть всё для этого дела. И вера Пророка, и меч Тимура.

Застыл в задумчивости на некоторое время эмир Тимур. Гость терпеливо ждал ответа, перебирая чётки.

   — В вере Пророка нет ни у кого сомнений, это сила сил, и она поведёт нас. Но откуда у тебя уверенность, что именно мой меч осенит она? Ведь ныне в Мавераннахре десятки правителей. Неужели они все не годятся?

   — Не годятся.

   — И даже мой друг эмир Хуссейн?

   — Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос. Он годится не больше, чем другие. Нет у тебя теперь врага злее, чем он. Злее и опаснее. Ибо он тоже мог бы занять то место, которое теперь занимаешь ты. Провидение долго выбирало между вами. И теперь, мне кажется, выбор произведён.

   — Как-то очень легко ты рассуждаешь о таких вещах, как провидение.

   — Но что я могу поделать, если я полон уверенности, что мои рассуждения верны.

Тимур посмотрел на гостя и понял, что тот говорит сущую правду.

   — Хорошо. Но объясни мне тогда ещё вот что. Много воды утекло с тех пор, как я обратил на себя твоё внимание. Мои сыновья тогда были дети, теперь они воины. Отчего ты сразу не пришёл ко мне и не сообщил всё, что тебе пришло в голову. Ты же знаешь, я бы оценил твои прозрения.

   — Я сомневался.

   — Сомневался?

   — Да. Ведь истина явилась мне не в виде свитка, где всё изложено подробно и однозначно. Прозрение всегда туманится сомнением. Я сделал попытку приблизиться к тебе, и она оказалась не совсем удачной. Потом с тобой произошло несчастье.

Тимур выпростал из рукава изувеченную руку:

   — Ты это имеешь в виду?

   — Именно. Я счёл это знаком судьбы. Не может же быть строителем великого государства человек, настолько ущербный телесно. Я впал в отчаяние, ибо был уверен, что твой двойник эмир Хуссейн для этой роли никак не подходит, несмотря на полное телесное здоровье. Надо ещё ждать, подумалось мне. Ждать и внимательно смотреть вокруг себя. Значительно позднее, пройдя по многим кругам духовных поисков, я вдруг понял, что твоё увечье не в ущерб тебе дано. Это свидетельство и ознаменование окончательного выбора. Закончилось существование Тимура, Тарагаева сына, всем известного в качестве хорошего конного воина. Надобен теперь Тимур-государь, будущее царство теперь скрывается не в ножнах у тебя, а в голове, и всё дело в том, сумеешь ли ты добыть его оттуда.

   — Ты пришёл мне помочь?

Сеид склонил голову:

   — Да, хазрет.

Тимур помедлил, он догадывался, что сейчас ему предстоит принять очень важное решение.

Оставить при себе этого человека? Только за то, что его слова совпадают с самыми тайными твоими замыслами? А вдруг это всего лишь лукавый обольститель и для того, чтобы войти в доверие к правителю Самарканда, он готов притвориться единомышленником и союзником?

Но если его отринуть? С кем тогда остаться? Преданных людей хватает — и Байсункар, и Мансур, и Курбан Дарваза. Они готовы в огненную пучину кинуться ради своего господина. Но иногда полезнее для дела никуда не бросаться, даже не вынимать из ножен оружия, а просто сидеть и размышлять. Размышлять и советовать.

   — Хорошо, оставайся.

Сеид Береке опять поклонился. Лицо его было очень серьёзным. Он был рад тому, что всё завершилось так, но не показывал своей радости.

   — Я не хочу, хазрет, чтобы ты долго ждал результатов моей службы, первую пользу я хотел бы тебе принести уже сегодня, и вот какова она.

Тимур поднял брови:

   — Говори.

   — Я слышал, ты решил призвать в Самарканд царевича Кабул-Шаха Аглана.

   — Решил, и что? Ты хочешь сказать, что это было неправильное решение?

   — Оно уже принято тобой, хазрет, и, значит, отменено быть не может. Ибо вред от такой перемены был бы больше, чем от той неправильности, что могла бы быть в нем заключена.

   — И что же дальше?

   — Твои люди ищут царевича-дервиша по всему Мавераннахру, но они ищут его не там.

   — Он уехал в Султанию? Мне передавали такой слух.

   — Нет, хазрет, он не уехал в Султанию, так же как не уехал в Дамаск или Каир. Он живёт в Самарканде.

   — Где-где?

   — На окраине, в развалинах ширазского караван-сарая. Там много таких, как он.

Тимур встал и, прихрамывая, прошёлся.

   — Немедленно велю его доставить сюда.

   — Прошу простить меня, хазрет, но не соблаговолишь ли ты выслушать один совет.

Тимур обернулся к сеиду:

   — Слушаю.

   — Разумнее сделать это под покровом ночной темноты.

   — Почему?

   — Когда горожане и воины узнают, что над ними поставлен человек, извлечённый из грязной норы в городских развалинах, это может показаться им неподобающим. Кабул-Шах будет получать меньше почтения, чем тебе надобно в задуманной ситуации. Это может косвенным образом повредить и твоей власти.