— А как же походы в 1103, 1107 и в 1111 году?
— У тебя отличная память, Василько. Однако они не были походами Мономаха, ибо все эти три общерусские выступления учредил великий князь Киевский — Святополк Изяславич. Хвастливое же слово в «Поучении» понадобилось для того, чтобы убедить киевское боярство в пригодности Мономаха на великокняжеский стол, и когда он занял его, то все летописи были подчищены в пользу Мономаха… Как-то я тебя видела за шахматами[136].
— И что из этого?
— Хитрый и лицемерный Мономах всю свою жизнь вел на Руси сложную шахматную игру: то выводил из нее Олега Святославича, то загонял в далекий новгородский угол старейшего из племянников, опасного соперника — князя Святополка, то оттеснял изгоев Ростиславичей, то вдруг рукой убийцы выключал из игры другого соперника — Ярополка Изяславича. А зачастую, как я уже говорила, расправлялся с русскими князьями половецкими саблями.
— Но ведь и Олег Святославич в 1094 году обратился за помощью к половцам?
— Прекрасно, Василько! — Мария даже в ладони захлопала. — Всё-то ты знаешь и лишь делаешь вид несведущего человека. Хитренький Мономахович!
Василько подошел к жене и ласково обнял ее за плечи.
— Еще какой хитренький. Иначе с Ольговной никак нельзя…И все же ответь на мой вопрос.
— Олег Святославич, дух коего будет витать в моем «Слове», воистину обратился за поддержкой к половцам. Но он выступил не против земли Русской, а против иезуитского Мономаха, ибо считал себя совершенно правым, так как в нарушение законного наследования у него был отнят Чернигов. Но хочу заметить, что никакой братоубийственной сечи тогда не состоялось. Мономах побоялся сражения и ушел в Переяславль, а через два года он все-таки выгнал Олега из Чернигова. Что же касается половцев, то именно они связали его в Тмутаракани и, по наущению Мономаха, отправили в византийскую ссылку. Последние же годы Олег неоднократно ходил на кочевников, но никогда не вел междоусобных войн… Но мне хочется вернуться к князю Игорю. Ему было всего 13 лет, когда умер его отец. Старший брат Игоря, Олег Святославич, узнав о тяжелом недуге отца, тотчас выехал из Курска в Чернигов. Да и бояре его поторопили: «Поспешай, князь, ибо твой двоюродный брат Святослав Всеволодович Новгород-Северский может замыслить лихое и силой захватить черниговский стол».
Мать Игоря, побаиваясь Святослава, сговорилась с епископом Антонием и боярами, и утаила смерть мужа. Три дня никто не ведал о его кончине. Княгиня, заботясь о передаче престола Олегу, привела бояр и епископа к присяге, что никто из них не пошлет гонца в Новгород Северский. Святитель Антоний поклялся Богом и пресвятой Богородицей, целовал крест и лобзал икону, что никоим образом извета не положит, и обращался к боярам, чтобы никто из них не уподобился Иуде. Однако грек Антоний сам оказался Иудой. Тотчас после крестоцелования он снарядил тайного гонца в Новгород Северский с грамотой, в коей доносил: «Старый князь умер, а по Олега послали. Княгиня сидит в беспамятстве с детьми и богатств у нее множество. Приезжай борзей, забери престол и товары».
Святой отец даже написал о богатствах княгини, коими легко можно завладеть. Святослав немедля помчал с дружиной в Чернигов, изгнал из него прибывшего Олега, несчастную вдову и ее детей… Ты знаешь, Василько, у меня часто возникает в глазах этот февральский день. Растерянная, плачущая княгиня в черном одеянии едет с детьми в санях, едет сквозь бесноватую метель, кляня и святителя и, быть может, веру эту неверную, принесенную на Русь его земляками — греками. И, конечно же, с тоской вспоминает свой родной Господин Великий Новгород, к коему ведет эта вьюжная зимняя дорога по реке Десне… А княжич Игорь, уже всё понимавший, бесконечно потрясен. Кончина отца, неутешное горе матери, подлое предательство Антония, наглость и жестокость Святослава, потеря семьей княжеского стола. На душе отрока — смятение и горечь. Что стоят клятвы и присяга святителя, его проповеди и его нравоучения? Что стоят священные книги и храмы с ликами святых? Всё это — ложь, ложь! Предательство владыки настолько потрясло Игоря, что он на долгие годы невзлюбил церковь и перестал верить в учение Христа.
— Чересчур смелое предположение, Мария. Князь — двоеверец?
Мария поднялась из-за стола и медленно прошлась по библиотеке. Чистое, большеглазое лицо ее, озаренное трепетным светом шандана, показалось Васильку напряженным. После недолгого молчания, Мария кинула на мужа загадочный взгляд и молвила:
— Я всё больше убеждаюсь, что Игорь был ни двоеверцем, ни прилежным христианином. Конечно же, перед походом на половцев был проведен, как того требовал обычай, молебен, но Игорь не верил в силу молитв.
— Князь — язычник?
— Нет, закоренелым язычником он не был, хотя больше склонялся к дохристианским верованиям. Мы уже говорили о них. И в княжеских, и в боярских семьях до сих пор бытуют древние славянские обряды[137]. Конечно же, Игорь не поклонялся Велесу и Перуну, но очень хорошо относился к древним верованиям, одухотворяющим природу. В моей книге не будет ни единого упования, ни на Господа Бога, ни обращений к священным писаниям, в отличие от «Поучения» Мономаха, «Хождения» игумена Даниила и «Слова» Даниила Заточника. Ни единого слова о Боге!
— Но это же… это же ересь, Мария. Как ты дошла до такого?
— Но это же не я, — мягко улыбнулась супруга. — Таким я вижу князя Игоря… Я наполню книгу о нем языческими божествами. Боян у меня будет внуком Велеса, ветры — внуки Стрибога, а русичи — внуки солнца Даждьбога.
— И с такой верой будет сражаться с погаными князь Игорь?
— А вот здесь ты ошибаешься, Василько. Князь Игорь, будучи истинным патриотом, глубоко верил в особую ценность Отчизны, земли Русской. Ни христианские или языческие боги, ни вера или поверья должны спасти Русь, а человек своими деяниями — вот глубочайшее убеждение князя Игоря. Он ждет помощи земле Русской не от потустороннего мира, а от сильных и могущественных князей и воинов. Еще раз повторю: Игорь верит не в силу Божью, а в силу человека. Его идеал — Русская земля, а не царство небесное, и волнуют его, прежде всего, честь и слава родины, русского оружия, а не заповеди Христовы.
— Но такого князя должна возненавидеть церковь.
— Вот здесь ты не ошибся, Василько. Игоря воистину возненавидели святые отцы.
— У тебя есть доказательства?
— Есть, Василько, но отвечу исподволь. Как ты и сам ведаешь, последние четыре года князь Игорь сидел на черниговском столе. Но тебе что-нибудь известно о его княжении в этот период?
— Ничего!
— Так бы ответил каждый князь, знакомый с летописанием тех лет. Невольно возникает вопрос. Почему в 1198–1202 годы князь Черниговский не захотел овладеть Киевским столом, кой должен ему принадлежать по наследному праву? Чтобы не ковать крамолу мечом, не ослаблять Русь и не множить число Гориславичей? Хочется ответить на это утвердительно. Князь Игорь, кой всю жизнь призывал князей к единению, не желал начинать междоусобную войну. Но была еще одна важная причина. Всеволод Третий решительно не хотел видеть на киевском престоле князя Игоря и утвердил на нем своего подручника, Рюрика Ростиславича, хотя Игорь на династической лестнице был на ступеньку выше и старше всех Мономаховичей и того же Всеволода. И вот тут случилось то, чего не было за всю жизнь Рюрика. Когда его ставили на киевский стол, церковь по наущению Всеволода Третьего, подняла Рюрика на такую божественную высоту, что того хоть к лику святых причисляй.
Мария подошла к книжной стенке, взяла одну из рукописей и раскрыла ее на закладке.
— Послушай, какой панегирик Рюрику. «Вси начинания его от страха Божия и любомудрия, полагаша бо себе во основание воздержание, чистоту и целомудрие по Иосифу, добродетель по Моисею. Кротость Давыдову, и протчие добродетели прикладая в соблюдение заповедей Божиих». Что скажешь?
