Пришлось Неждану Ивановичу вновь удивляться:

— Вдвоем?.. В глухом лесу. Да неужели вам не страшно?

— А чего страшного, дядя Неждан? В лесу хорошо. Он всегда добрый и приютный. Я, кроме леса, ничего и не видела.

— И давно ты живешь в своей Нежданке, Любавушка?

— Отроду, дядя Неждан. И мамка моя…

Любава вдруг замолчала: чуткие уши ее уловили чьи-то голоса.

— Кличут тебя, дядя Неждан… Слышишь?

Корзун прислушался: и впрямь его ищут дружинники: «Боярин! Боярин!».

Неждан Иванович с сожалением вздохнул. Поглянулась ему лесная девушка. Хотелось о многом ее расспросить, но на дороге ждет княгиня Мария. Поди, забеспокоилась, коль послала на его поиски дружинников.

— Ну, прощай, Любавушка. Коль Бог даст, свидимся.

— Прощай, дядя Неждан.

Любава закинула лук за плечо, развернулась на широких, коротких лыжах, и шустро побежала в глубь бора. Оглянулась, помахала Корзуну рукой и вскоре пропала из виду.

Неждан Иванович вновь вздохнул и, оставаясь под впечатлением встречи с девушкой, пошагал к дороге. Затем, спохватившись, вытянул из сафьяновых ножен саблю, и принялся делать зарубки на деревьях.

— Куда ж ты запропастился, Неждан Иванович. Все давно потрапезовали, а тебя нет, — озабоченным голосом молвила Мария.

— По лесу прошелся, княгиня. О делах наших призадумался.

Корзун, сам не зная почему, не стал рассказывать Марии о своей неожиданной встрече.

На третий день, к полудню, выехали к верховью Нерли.

— Теперь уж недалече, — довольным голосом произнес Неждан Иванович.

Дорога пошла наезженным Суздальским опольем. До стольного града — рукой подать.

Вскоре и княгинин возок, и дружина вымахнули на пригорок. Мария Михайловна подала знак рукой Корзуну, тот понимающе кивнул, и крикнул вознице — дюжему мужику в овчинном полушубке, с заиндевелой, покрытой сосульками бородой.

— Остановись, Кузьма!

Мария Михайловна сошла из возка и перекрестилась на золоченые купола владимирских собров. Конечно же, княгиня утомилась за дальнюю зимнюю дорогу, но она не подавала и виду. Ей надо быть сильной, тем более, сейчас, когда она должна вступить во Владимир. Сей город, со дня его основания, никогда не был дружелюбным к Ростову Великому. Сколь раз его дружины подступали к древнему городу, разоряли и сжигали окрестные села и деревеньки, но каждый раз были биты ростовцами. Сколь зла принесли Ростовскому княжеству Юрий и Ярослав Всеволодовичи!

Ныне сидит во Владимире сын Ярослава — двадцативосьмилетний князь Андрей, младщий брат Александра Невского и двоюродный брат Василька Константиновича. Что принесет встреча с ним? Неудача чревата большой бедой для Руси, поэтому надо приложить все усилия, чтобы переговоры завершились успехом. Другого итога для Марии не существует. Пока ехала к Андрею Ярославичу, она много и напряженно думала: какие подобрать веские слова к гордому, зачастую, непредсказуемому князю, и она, казалось, нашла их, хотя и понимала, что может произойти любая неожиданность, коя сломает тщательно разработанный план. Уж слишком громадная ответственность сейчас лежит на Марии: в ее руках — судьба Руси.

Неждан Иванович глянул на сосредоточенное лицо княгини и участливо молвил:

— Ничего, Мария Михайловна. Все-то сладится. Перед тобой, матушка княгиня, никакая крепость не устоит.

— Твоими бы устами, Неждан Иванович, — улыбнулась краешками губ Мария, и на душе ее посветлело. Нравился ей боярин Корзун, всегда нравился. Семнадцатилетней девушкой она приехала с Васильком из Чернигова в Ростов, и после же первого знакомства с юным боярином (они оказались одногодками), Мария молвила супругу:

— Неждан, мнится мне, человек умный и добрый. Такой молоденький, а уже в боярском чине ходит. Это ты его, Василько, так возвеличил?

— Корзун — весьма толковый человек. Он молод годами, да стар умом. Это ты верно подметила. Думаю, настанет время, и он будет моим ближним советчиком.

Так и получилось…

Самого города, кроме сверкающих на солнце крестов и куполов, еще не было видно. Для этого надо было спуститься в лощину, проехать левым берегом Клязьмы и вновь подняться на холм. Вот тогда-то и предстанет во всей красе Владимир на крутом откосе Поклонной горы.

Так когда-то было. Ныне же, после лютого татарского вторжения, город «во всей красе» не предстал. Всюду виднелись следы губительного разрушения, и всюду шла стройка: возводились новые деревянные стены, башни и проездные ворота крепости, рубились избы, купеческие и боярские терема. Каменные Успенский и Дмитриевский соборы, и некоторые храмы, хоть и были разграблены, но чудом уцелели. Главная же святыня Владимира была вдобавок осквернена. Все женщины, в том числе княгиня Агафья, и даже малолетние девочки, укрывшиеся в храме, были жестоко обесчещены двумя сотнями «окаянных и безбожных татар». Трижды освящали Успенский собор заново, но злодеяния ордынцев из памяти людской никогда не выветрятся.

«Господи! Неужели князь Андрей вновь навлечет на Русь беду?» — в смутной тревоге дрогнуло сердце Марии.

Перед Золотыми воротами уцелевшего белокаменного кремля, ростовское посольство было остановлено караульными сторожами.

— Кто такие? — строго вопросил пожилой страж в распахнутом полушубке, под коим виднелась кольчужная рубаха.

К стражу подъехал Корзун.

— Из Ростова Великого едет к великому князю Андрею Ярославичу княгиня Мария Михайловна. Доложи!

Десятник неторопливо, покачивая широкими плечами, подошел к возку и хотел, было, открыть дверцу.

Неждана Ивановича покоробило: такой дерзости в Ростове не увидишь. Корзун наехал конем на караульного, сурово прикрикнул:

— Прочь от саней! Аль тебе, страж, слова моего не достаточно? Немешкотно доложи князю!

Строгий вид боярина заметно остудил караульного. Он пожевал мясистыми губами и кивнул одному из стражников:

— Доложи дворецкому, Фролко.

Обычно невозмутимый Неждан Иванович, вспылил:

— Ты что, оглох?! Самому князю!

Но нагловатый страж лишь развел руками:

— Никто не волен войти к великому князю без дозволения дворецкого. Таков приказ самого Андрея Ярославича.

— Да так ли? Ну чисто пень!

Корзун аж за плетку схватился, но его вовремя остановил спокойный голос княгини:

— Охолонь, Неждан Иванович. Здесь, знать, свои порядки.

Возок, миновав Золотые ворота, вскоре остановился подле белокаменного дворца, кой также остался невредим. (Хан Батый не захотел тратить время на разрушение «гнезда» великого князя: он берег стенобитные орудия и каменные глыбы для более важных целей).

Дворец же был великолепен. Искусные русские мастера выложили его из белого тесаного камня, с необыкновенно затейливой резьбою и прилепами. Особенно красочно выглядели узкие, соразмерно расположенные окна дворца, с множеством цветных стекол, кои, как семь цветов радуги, переливались на полуденном солнце.

Привлекало внимание высокое белокаменное крыльцо с точеными округлыми балясинами и двумя гривастыми каменными львами, обращенными головами друг к другу.

Мария, уже в который раз посещает стольный Владимир, и всегда хищные, грозные звери, встречающие ее у крыльца, навевали на нее подспудные, холодные мысли. Ну, зачем понадобилось князю Андрею Боголюбскому возводить столь угрожающий вход? Подчеркнуть свое могущество, нередко переходящее в откровенную жестокость? Чего стоят его беспощадные казни ростовских бояр! Они никогда не выветрятся из памяти.

А на крыльце, тем временем, показался дворецкий Григорий Васильевич, коренастый, довольно пожилой мужчина, с длинной рыжеватой бородой и проницательными, бойкими глазами. Поспешно сбежал с каменных ступеней и, поклонившись в пояс Марии, с виноватым выражением лица, подобострастно произнес:

— Здравствуй, матушка княгиня. Ты уж прости моих остолопов — караульных. Накажу ужо нечестивцев! Проходи в теплые покои, отдохни с дальней дорожки да питий и яств откушай. И боярина твоего с дружиной прикажу, как самых дорогих гостей встретить.