Конечно, никогда не забыть и усердие княгини в его личных делах. Сколь огромного труда она вложила, дабы состоялся брак между ним и дочерью князя Галицкого. Сей брак имел громадное значение для всей Руси. Ныне два самых влиятельных княжества могут выставить могучее войско, способное достойно сразиться с любым врагом. (Правда, иногда князь Андрей незлобиво поругивал Марию. Он был горяч и страстен, но его любовные похождения заметно поубавились, когда крутой и властный Даниил Галицкий, еще перед свадьбой, строго предупредил: «Извини, Андрей Ярославич, о наложницах твоих и в Галиче наслышаны. Конечно, все мы не без греха, но дочь мою супружеской неверностью не срами. Я ее больше жизни люблю, и хочу, чтобы она была с тобой счастлива. А коль вновь пустишься во все тяжкие, то на мою помощь не рассчитывай. Выбирай, чего тебе важнее».

На первых порах Андрей удовлетворял свою похоть юной Аглаей, но супруга оказалась не такой уж желанной и чувственной (это тебе не Палашка!), и Андрея вновь потянуло к сладострастным женщинам, кои приносили ему необыкновенные наслаждения. Но всё это теперь приходилось делать украдкой, дабы Аглая ничего не заподозрила.

Сватью свою князь Андрей принял, как самого дорогого, именитого гостя. В гридницу[230] были приглашены «княжьи мужи», воевода, тысяцкий и лучшие люди стольного града.

Княгиня Мария, отдохнувшая и посвежевшая, сменила дорожное платье на красивый наряд и, в сопровождении боярина Неждана Ивановича Корзуна, вошла в гридницу.

Андрей Ярославич поднялся из резного, украшенного драгоценными каменьями трона и пошел навстречу гостье. Коснувшись руки Марии, громко и торжественно объявил:

— Княгиня Мария Михайловна Ростовская!

Княжьи мужи и лучшие люди Владимира тотчас встали с лавок, устланными цветастыми коврами, и отвесили по земному поклону.

Ближний боярин и воевода Жидислав Данилович, степенный, с окладистой темнорусой бородой, поднес Марии румяный каравай хлеба с миниатюрной золотой солонкой.

— Откушай нашего хлеба с солью, княгиня Мария Михайловна. Всегда рады тебя видеть на Владимирской земле.

Княгиня приняла хлеб на белоснежном, шитом золотом рушнике, поклонилась в пояс.

Просторная гридня огласилась приветственным кличем:

— Исполать тебе, княгиня Ростовская!

Княжьи мужи, как и Андрей Ярославич, относились к Марии с подчеркнутым уважением. Эта женщина никогда не приносила Владимиру пагубы, напротив, ее стараниями Владимирское княжество стало еще более крепким и влиятельным. Союз Владимира с Галичем сделало Андрея Ярославича одним из ведущих князей Руси. Некогда всесильный Киев теперь захирел и окончательно потерял свое былое могущество. Даже сам новгородский князь Александр Невский ныне завидует Владимиру. Как не почитать боярам, духовным пастырям и купцам княгиню Марию Ростовскую?!

В белокаменных палатах, поражающих своим расточительным убранством, всё было готово для пира.

Боярин Корзун с удовлетворением подумал:

«С великим почетом встречает Андрей Ярославич княгиню. Воздает ей за прежние заслуги. Не каждый приезжий князь удостаивается такого роскошного приема. Доброе начало!»

Столы, расставленные буквою «П», ломились от питий и яств. Палату освещали тысячи свечей, горящих в подвесных, настенных и настольных шандалах. Стены и своды палаты были расписаны и дивно изукрашены «фресками, лианоподобными плетеньями, зеркальными каменьями и резной мамонтовой костью».

Андрей Ярославич подвел Марию к заглавному столу и указал рукой на пустое кресло, что по левую руку от великой княгини Аглаи Данииловны.

— Честь и место, дорогая наша сватья!

Юная Аглая поднялась и, вся, зардевшись от смущения и всеобщего внимания, ласково молвила:

— Рада тебя видеть, княгиня Мария Михайловна. Откушай с нами.

— И я тебя рада видеть, Аглая Данииловна. Вот и год пролетел. И вовсе красавицей стала.

Великая княгиня еще больше покраснела, а Мария Михайловна поцеловала ее в пылающую щеку и села в кресло.

Андрей Ярославич неторопливо оглядел притихшее, еще трезвое застолье, и, подняв серебряную чашу с дорогим кипрским вином, провозгласил здравицу в честь княгини Марии.

И загулял с этой минуты веселый и шумный «почестен пир!»…

Беседа с глазу на глаз состоялась не вдруг. Андрей Ярославич перебрал на пиру «зелена вина», поутру опохмелялся, и лишь на третий день проснулся со свежей головой.

На пиру княгиня Мария приглядывалась к боярам. В первый час они дружно чествовали великого князя, а затем, когда хмель ударил в голову и развязал языки, их хвалебные слова не только заметно поулеглись, но вскоре и вовсе прекратились. А когда князь Владимирский, во время всеобщего шума завел длинный разговор со своим братом Ярославом Ярославичем, княгиня Мария уловила в галдеже и недовольные отголоски, суть коих свелась к тому, что великому князю не следует лезть на рожон и задорить татар своими приготовлениями к войне.

Выходит, подумала Мария Михайловна, среди княжьих мужей нет единства. Чувствуется, что многим из них, не по душе антиордынская политика Андрея Ярославича. Интересно, а как к взглядам бояр относится сам великий князь? Сейчас он настолько пьян, что уже ничего не видит и не слышит. Знай, обняв младшего брата за плечи, громко восклицает:

— Мы с тобой, Ярослав, еще постоим за святую Русь! Никогда того не было, чтобы Русь стонала под пятой чужеземца. Побьем Орду, Ярослав!

— Побьем, брате!

И тут Мария расслышала насмешливо-едкий голос с соседнего стола:

— Хвастать — на колеса мазать. Хвастливое слово гнило.

Ему вторил сосед-боярин с редкой козлиной бородкой:

— Доподлинно речешь, Наумыч. Легко хвалиться, легко и свалиться, хе-хе. Татарва — таже саранча, николи ее не осилить. Уж помалкивали бы в тряпочку.

Мария аж головой крутнула. Смелы бояре! Эти великому князю не попутчики. Как же он с ними ладит?

Княгиня вернулась в отведенные ей покои совершенно трезвой: она никогда не употребляла вина. К серебряной чарочке лишь прикасалась губами и ставила на стол. Великий князь на сватью не обижался, давно ведая, что Мария даже «не пригубляет».

Княгиня же с нетерпением дожидалась беседы с Андреем Ярославичем. И вот, наконец, она состоялась. Вначале шел непринужденный разговор о семейных делах, а затем Мария начала исподволь подходить к главной теме.

— Из оконца видела, как ты лихо сражался. Противник твой, чу, нешуточно ранен.

— Пустяки. Агея Букана здоровьем Бог не обидел. Выдюжит.

— Агей Букан?.. Ближний боярин покойного князя Ярослава Всеволодовича?

— Был боярином, — усмехнулся великий князь, — да за немалые грехи с высокого чина слетел. Ныне у меня в сотниках ходит.

— Что-то и я о нем недоброе слышала, даже пакостное. Ну да не о нем речь. Твои игры на Потешном дворе походят на настоящую сечу. Сие далеко не забава.

— Не забава, Мария Михайловна. Ныне не до шуток, когда ордынец железными путами тебя заковал.

— Никак, зол ты на татар, Андрей Ярославич?

По лицу великого князя, будто черная туча пробежала.

— Да кто ж на ордынцев не зол, когда они святую Русь терзают?! И всё им мало, мало! От их поборов не вздохнуть, ни охнуть. И «царева дань», и «дань десятиннная», и «поплужное», и дорожные повинности. А торговый «мыт» с продаж, а «тамга» с ремесла, а «корм», кои получают ордынские послы и их отряды при проезде через русские земли. А бесконечные дары и «почестья», кои надо отсылать ханам в Орду? А непомерные денежные «запросы», кои ежегодно требуют татары на свои военные нужды? Они настолько крупны и обременительны, что до последней нитки разоряют народ. Дело доходит до того, что некоторые жители вынуждены продавать в рабство своих детей. Да что тебе рассказывать, Мария Михайловна? Ты и сама об этом ведаешь. Аль твой ростовский удел ордынцы не терзают?.. Впрочем, я, кажись, ошибаюсь. До меня дошла весть, что твой сын Борис добился большой поблажки у хана Сартака. Удел твой, княгиня Мария, на два года освобожден от всякой татарской дани. Не так ли?