— Да как же так, доченька? Грех-то какой, — тяжко вздохнула Прасковья. — Домой все-таки надо. Домой!

— Погоди, мать, — вмешался, наконец, в разговор Малей. — Любовь-то, вишь, всякие устои рушит. Оставайтесь и живите с Богом.

— Да ить грешно, — не отступалась Прасковья.

— И первый человек греха не миновал, и последний не избудет. Каждый ведает: один Бог без греха… Живите, сказываю, и чтоб никаких попреков, Прасковья, а то ты меня ведаешь.

— Живите, — покорно кивнула Прасковья.

Чем старше становился князь Василько Константинович, тем все чаще он посещал богатейшую книжницу, коя, еще со времен Константина находилась в Григорьевском Затворе — каменном монастыре. В княжьем деревянном тереме много книг хранить опасно: пожар может приключиться в любой час, и сколь уже лютых пожаров было только на последнем веку Ростова Великого!

За крепкими же каменными стенами книгам надежней и покойней.

Вкупе с Васильком приходила в библиотеку и Мария, куда её влекло, чуть ли не каждый день. Василько не переставал удивляться: супруга одержима книгами, она, совсем еще молодая женщина, готова, как старая келейница, сидеть за древними рукописями день и ночь. Не знавал еще таких женщин на Руси князь Василько, не знавал и тем больше любил и ценил Марию.

— Ты послушай, мой милый супруг, что в сей рукописи сказано.

Василько подсел к Марии, мягко улыбнулся.

— Слушаю, милая женушка.

Княгиня придвинула бронзовый подсвечник к рукописи и неторопливо прочла: «Прошли те благословенные времена, когда государи наши не собирали имения, а воевали за отечество, покоряя чуждые земли; не угнетали людей налогами и довольствовались одними справедливыми вирами, отдавая и те своим воинам на оружье. Боярин не твердил государю: „мне мало двухсот гривен“, а кормился жалованьем и говорил товарищам: „станем за князя, станем за землю Русскую!“. Тогда жены боярские носили не златые, а просто серебряные кольца. Ныне другие времена!» Нет, каково сказано!

— Золотые слова. Воистину: «другие времена». Далеко не те стали русские князья, а бояре — и того хуже. Один наш Борис Сутяга чего стоит. На Отечество ему — наплевать. Случись любая война, хворым прикинется. А коль все же пойдет, великой казны затребует и новых владений, скряга! Он и с камня лыки дерет. За злато и серебро готов дьяволу служить. Где уж такому о Руси заботиться?

— Худой он человек, Василько. Чу, до сей поры сносится с Ярославом. Боярин Воислав Добрынич его зело не любит.

— Да его и другие-то бояре не шибко в гости привечают, — усмехнулся Всилько.

— Остерегайся его. От Сутяги любой пакости можно ожидать.

— Не хочу здесь о нем толковать, — нахмурился Василько. — Давай-ка еще в книги заглянем.

Князь достал с полки одну из толстых тяжелых рукописей, облаченную в доски с позеленевшими медными застежками, раскрыл пожелтевшую пергаментную страницу, отмеченную закладкой, и молвил:

— Люблю о Святославе Игоревиче честь. Вот то был полководец!

Мария задумчиво, напрягая память, прошлась по книгохранилищу, затем остановилась и четко, безошибочно произнесла:

«В лето шесть тысяч четыреста семьдесят второе[86], когда князь Святослав вырос и возмужал, начал он воев собирать многих и храбрых; ходя легко, как барс, вел он многие войны. В походах не возил он за собой обозов, ни котлов, не варил мяса, но тонко нарезав конину ли, или зверину, или говядину, жарил её на углях и ел. Не имел он походного шатра, но спал на конском потнике, положивши седло под голову. Таковы были и другие его вои. Перед началом похода он посылал послов к странам, говоря: „Хочу идти на вас“. Перед сечей Святослав всегда говорил дружине: „Либо победим, либо ляжем костьми, но не отступим и не посрамим земли русской, а мертвые сраму не имут“». Он был настоящий полководец.

Мария повергла Василька в очередное изумление.

— Никогда не видел, чтоб ты держала в руках сию книгу. Мария, Бог ты мой!

Княгиня тихонько рассмеялась.

— Держала, и не раз. В Чернигове.

— Однако ж память у тебя. Восхищаюсь тобой, Мария. И как токмо тебе удается запоминать?

— Сама не знаю… Но самые яркие места рукописи у меня всегда остаются в голове.

Мария встала на стулец и потянулась за одной из книг. Темно-вишневый летник плотно обтянул округлившийся живот.

Василько тотчас подскочил к супруге и снял её со стульца. Мария застыла в теплых объятиях князя.

— Опять не бережешь себя, женушка ненаглядная. В каждой книге едва ли не полпуда. Ну, зачем же так?

Первая беременность Марии оказалась неудачной: случился выкидыш. И княгиня, и Василько очень переживали: первым младенцем, как и предрекала Мария, был сын, коего так ждал князь.

— И не помышляй более доставать книги. Слышишь?

Мария поцеловала Василька и заверила:

— Теперь всё будет слава Богу. Не волнуйся, милый супруг.

Василько взял книгу, кою помышляла посмотреть Мария.

— О варягах хотела почитать?.. А ведаешь ли ты путь «из варяг в греки»?

— Ведаю.

Василько опустился на лавку, покрытую цветастым персидским ковром.

— И ты присядь, Мария, и поведай. Многие мои бояре о том «пути» ничего не слышали. Не столь уж и интересуются они нашей историей.

Княгиня села на лавку, вытянула ноги в алых сафьяновых сапожках, а затем положила голову на колени супруга.

— Худо, кто забывает свои корни. Надо бы приучить бояр к книгам. То-то бы они больше радели не о своем животе, а о своем Отечестве. Тысячу раз готова повторять, что «ум без книг, аки птица опешена, якоже она взлетети не может, такоже и ум недомыслится совершенна разума без книг». Как прекрасно сказано, Василько!

Василько нежно перебирал густые шелковистые волосы Марии, и слушал, слушал её мягкий, одухотворенный голос:

— Путь же «из варяг в греки» известен еще с шестого века. Посельники северных стран, кои жили по берегам Варяжского моря[87] и коих называли варягами, через земли русские, по рекам и посуху, могли добираться до Черного моря, где жили греки. Торговое путешествие занимало многие месяцы, а иногда и годы. Проплывая по Руси, иноземные купцы останавливались в Киеве и Чернигове, Полоцке и Смоленске, Пскове и Новгороде. Они чинили корабли, пополняли запасы еды и воды, покупали меха, мед, воск, кольчуги и мечи русские, крепче коих не было на белом свете.

— А ведаешь ли ты, Мария, что первым князем на Руси был человек не русский?

— Да как же не ведать, милый? Первым русским князем был варяг Рюрик. Славяне пригласили его на княжение в Новгород, где он и княжил семнадцать лет, а когда умер, то править Новгородом стал старший в Рюриковом доме — князь Олег, кой перенес свою столицу в Киев. Затем Русью правили Рюриковичи — Игорь, Ольга, Святослав, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах… И в тебе, муж мой любый, есть варяжская кровь.

— И всё-то ты ведаешь, — вновь поцеловал жену Василько.

— Далеко не всё. Ох, как многое еще надо познать. Хотелось бы побольше о Владимире Святом изведать. Ты-то о нем, сказывал, многие книги чёл. Вот и послушаю тебя.

— А не пора ли тебе за обеденный стол? Сын-то, небось, проголодался.

Светлая, счастливая улыбка пробежала по чистому лицу Марии.

— Ничего, пусть немного потерпит. Он у меня сильный, выдюжит. Рассказывай, милый.

— Ну, если выдюжит… Русь при Владимире была огромным государством. Она простиралась от Карпат на западе, до Волги на востоке, от Онежского озера на севере до Дона и Днепра на юге. За радение о своей державе Владимира воспевали в былинах и называли Красным Солнышком. Он неустанно крепил южные рубежи. Там были построены крепости, поставлены «богатырские заставы» и возведены сигнальные башни, на коих, в случае опасности, зажигали огни, заметные издалека. А дозорные, сидящие на высоких деревьях, увидев эти сигналы, передавали их дальше. Не успевали враги приблизиться, как о них уже знали. Никогда не удавалось застать Владимира врасплох. В былинах сей пресветлый князь наделен самыми высокими достоинствами. Он знаменует собой единение и силу русских земель. Съезжались к нему со всей Руси богатыри послужить князю и народу, защитить страну от поганых. Именно Владимир крестил языческую Русь и распространил по всей стране христианство.