— Пусть Мишка не радуется. Я соберу дружины всех северских князей и верну себе Чернигов.

В северские города помчали гонцы, и уже через неделю к Курску начали стягиваться не только дружины, но и народные ополчения. По Южной Руси вот-вот должны прокатиться новые кровавые сечи.

И великий князь, и его шурин ведали: старшинство Олега Курского на Черниговский стол признает и митрополит Кирилл.

— Как никак, а духовный пастырь всея земли Русской, — хмуря густые, рыжеватые брови, произнес Михаил Всеволодович.

— Зачем же тягаться? «Поладить миром», как говаривал мой брат Константин, — молвил Юрий Всеволодович.

— Но митрополит прилюдно заявил о старшинстве Олега. Он на попятную не пойдет. Сказанное слово в кадык назад не вернешь. Кирилл о том во всё горло с амвона глаголил.

— Мало ли что глаголил, — усмешливо изронил великий князь. — Горлом изба не рубится. Дело твое, Михайла, не простое, но не всё еще потеряно…Собирайся-ка, зятек, к митрополиту в Киев. Придется тряхнуть калитой. Богатства тебе не занимать, ни злата, ни серебра не жалей.

— Но Кирилл, сказывают, бессребренник.

— Э-э, брат, — не снимая усмешки с лица, махнул рукой Юрий Всеволодович. Нашел на Руси бессребренников, мздоимец на мздоимце. Деньги и попа купят и грехи скроют. Святителю лишняя гривна не помешает. Аль тебя учить всё надо? На храм-де жертвуем, на скудность церковную, хе-хе. Глядишь, Кирилл на твою калиту новый собор поставит. Аль Богу то неугодно?

Прежде чем отъехать в Киев, князья пригласили к себе Василька Ростовского.

— Оставляем на тебя, Василько Константиныч, град Чернигов. В случае чего, шли гонца, — молвил великий князь. Задержавшись в сенях, молвил с глазу на глаз:

— Ты бы, Василько, к княжне пригляделся. Потолкуй, расположи к себе. Кажись, клад-девка.

У Василька зарумянились щеки.

— Зачем, дядя?

— Эка…С оглоблю вымахал, а ума, как у муравья говна… Да ты не серчай, не серчай, племянничек, я ведь на доброе дело тебя наставляю. Пораскинь умишком своим. Мария, как жена, любого князя украсит. Мне б твои годы, не упустил бы.

Смущение долго не покидало Василька. Выходит, великий князь задумал женить его на черниговской княжне. Не зря он позвал ее на пир, не зря метнул на Василька свой хитрый, многозначительный взгляд… Да, Мария хороша собой, но это еще ни о чем не говорит. В народе сказывают: не ищи красоты, а ищи доброты, ибо добрая жена дом сбережет, а плохая рукавом растрясет… Какова ж Мария душой своей?

Не «пригляделся» Василько к Марии ни в первый, ни на другой день: все мысли его были заняты Черниговом. На случай осады дотошно осматривал земляные валы и водяной ров, проездные ворота, башни и стены крепости. Всё было сработано надежно и основательно, Чернигов мог выстоять длительную осаду. Да то и понятно: черниговские князья на крепостные сооружения казны не жалели. Враг совсем близко, из степей в любой час могут хлынуть жаждущие добычи половцы. Горожане чуть ли не каждый год чистили рвы, подсыпали валы, подновляли крепкими дубовыми бревнами обветшавшие места острога.

Чем больше Василько осматривал крепость, тем всё чаще не покидала его неутешная дума: родной-то град Ростов гораздо хуже укреплен. От степей он далеко, отгородился от поганых непроходимыми болотами и лесами, поэтому не шибко-то и заботится о своей крепости. Но всё до поры-времени, надо немешкотно подновить крепость.

Славен был Чернигов и своими соборами: Спасо-Преображенским, Борисоглебским и Пятницкой церковью. Сразу бросалось — ставлены и украшены они искусными зодчими и изографами[63],в каждом храме своя особенная красота.

«А вот в Ростове Успенский собор всё еще не возведен, — с сожалением подумалось Васильку. — Был чудный деревянный храм, но сгорел в 1204 году, и вот уже свыше двадцати лет ростовцы не имеют собора. Уж слишком неторопко возводят его мастера. Теперь стоять ему из белого камня, с одной главой и золоченым шлемом. Кровля будет покрыта оловом, а пол устлан майоликовыми плитами зеленого и желтого цвета. Зело великолепным и величественным задуман ростовский Успенский собор. Надо потолковать с зодчими и побольше выделить им казны, дабы побыстрей войти в новый храм с молитвой.

Трижды за день — ранним утром, перед полуднем и вечером — к Васильку прибывали лазутчики и доносили одну и ту же весть:

— Дружины князя Олега пока стоят в Курске.

— И дале бдите. Олег может выйти в любой момент.

Выслушав лазутчиков, Василько объезжал дружины, строго предупреждал:

— Не разбредаться, на рыбные ловы и в питейные избы не ходить. Сотские! Поглядывайте за своими воями. Коль в гульбе кто будет замечен, без пощады наказывайте.

Сотские заверяли князя, что глаз с воев не спустят. Однако не всё было гладко.

Как-то Василько собрал начальных людей в гриднице, но двух сотских из черниговской дружины не оказалось. Князь отыскал глазами тысяцкого.

— Где?

Тысяцкий замялся:

— Вишь ли, князь… Посылал за ними, а те как в воду канули.

— Разыскать! — резко бросил Василько.

Сотских нашли лишь на другой день в Гончарной слободке, где начальные люди бражничали с тремя женками.[64]

Василько вспылил:

— Не я ль сказывал, чтоб никто в гульбу не ударился? Снять обоих с сотских и бить плетьми на торговой площади.

— Не чересчур ли строго, Василько Константиныч? — осторожно молвил Воислав Добрынич.

— Строго? — недоуменно глянул на воеводу князь и заходил взад-вперед по покоям, в коих, кроме него и Воислава Добрынича, никого не было. — А коль бы враг к Чернигову подступил? Надо в битву воев вести, а сотские языком лыка не вяжут. Плетьми!

— Прости, Василько Константиныч, — вновь осторожно кашлянул в кулак Воислав Добрынич. — Коль на тебя войско оставили, ты волен снять бражников с сотских, но плетьми наказывать не советую.

— Это почему ж?

— Сотские — дружинники князя Михаила Всеволодовича, и токмо он их может наказать. Таков уж порядок на Руси.

— Да ведаю, ведаю! — продолжал серчать Василько. — В чужой монастырь со своим уставом не лезь. Вот с таким порядком мы и на Калке осрамились. Каждый князь не о Руси думал, а о том, чтобы не дай Бог под чью-то руку угодить. Спесь да чванство — превыше всего. Тьфу!

— Твоя правда, Василько Константиныч, — вздохнул воевода. — Вот и Олег Курский с Михаилом Черниговским драку затеяли. А чего ради? Доказать у кого род знатней.

— Половцам на радость. Они токмо и ждут, когда князья сцепятся и Русь обескровят.

Смуро стало на душе Василька. Как и отец, он терпеть не мог усобиц, а они, знай, разгораются. И ничто не останавливает князей — ни поражение от татар на Калке, ни половецкие нашествия, ни гибель от междоусобных войн тысяч русичей.

А сотских Василько все же наказал: не только снял из начальных людей, но и посадил в поруб.

Сотские, было, возмутились:

— Наш князь, Михайла Черемной, за такую малую провинность в поруб бы нас не кинул.

— Вот до вашего князя и посидите.

Начальные люди стали относиться к своей службе более ретивей: крутенек, оказывается, князь Ростовский.

Василько же, занятый ратными делами, почитай, и забыл о наказе Юрия Всеволодовича. С княжной он так и не повстречался, однако увидел её в самом неожиданном месте. Ближе к вечеру князь зашел в книгохранилище и услышал приглушенный голос:

— Пиши дале, Мария: „И пошел князь Михаил Всеволодович Черемной с великим князем Владимирским в Киев…“. Ровней, ровней води писалом, да не поставь кляксу на пергамент, ему цены нет.

В глубине библиотеки, при неярком свете трех восковых свечей в бронзовом шандане, за широким столом, заваленном свитками, сидели седобородый монах в рясе и княжна Мария в голубом летнике.

Василько был немало удивлен: обычно летописи пишут монастырские иноки, а тут молодая девушка сидит за пергаментом. При виде князя, и чернец и Мария встали из-за стола и приветствовали Василька поклоном.