— И надо признать, княгиня, что собрание некрологов русским князьям, кои решительно отказались служить ненавистной Орде, звучат набатом. Чего стоят твои «Жития» Василька Ростовского и Михаила Черниговского. Ты, княгиня, взялась за труднейший и зело ответственный труд по созданию героических рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком для них положении. Их зверски пытали, но они не захотели перейти на сторону врагов. Именно таким образом ты, Мария Михайловна, воспитываешь своими сводами убежденность и уверенность в победе русичей, вселяешь в их сердца стойкость и непремиримость. Ведь надо честно признаться, что многие князья пали духом, растерялись, их обуял животный страх перед ордынцами. И вот сыскался человек, коему надо было их ободрить, вселить веру в будущую победу. Этот хрупкий, но мужественный человек передо мной. Тебе, княгиня, должна быть благодарна вся Русь.

Тонкое, чистое лицо Марии зарделось.

— Не слишком ли, Александр? Зачем такие высокие слова.

— Не слишком, Мария Михайловна. Все твои деяния говорят о величайшем значении, как самого Ростова, так и составленных в нем сводов для истории и культуры всего русского народа. Ты творишь огромное дело!

— Если так, то ловлю тебя на слове. Не зря я тебе заикнулась о Владимире. Ходят слухи, что Владимир намерен вернуть из Ростова великокняжеское летописание. Князь Андрей честолюбив и он…

— Можешь не договаривать, Мария Михайловна, — по лицу Невского пробежала тень. — Я хорошо ведаю своего брата. Ты, пожалуй, права, но постараюсь убедить Андрея. Твои труды стоят того, чтобы я сделал крюк во Владимир.

Княгиня благодарно поклонилась Невскому в пояс. Он еще долго находился в «затворе»: беседовал с отроками, учеными мужами и особенно с Дионисием, который произвел на него неизгладимое впечатление. Сей муж знал не только несколько языков, не только блестяще цитировал иноземных литераторов, историков и ученых, но и весьма мудро отвечал на разные житейские вопросы. Глубина его мыслей была поразительной.

«Побольше бы таких ученых людей на Руси, как Мария и Дионисий», — невольно подумалось Александру.

Княгиня чутко прислушивалась к разговору князя и монаха и удовлетворенно кивала головой. Пусть Александр ведает, какие ученые мужи живут в Ростове, и что ни монах, то кладезь ума, и никто из них не собирается уходить во Владимир.

Покидал Невский Григорьевский затвор в возбужденном состоянии. Ни в одном городе Руси нет такого литературно-духовного средоточия. И не только. Ростов Великий, если дать ему определенное направление, может стать центром подготовки восстаний против ордынского ига. Но поймет ли Мария, какая громадная ответственность ляжет на ее плечи? Думается, поймет. Этой исключительной женщине ни мужества, ни силы духа не занимать.

Александр Невский, еще в начале вторжения полчищ Батыя, задался целью — выгнать с родной земли жестоких завоевателей, но когда он увидел, что почти все русские княжества разорены и уничтожены, цель его несколько изменилась: надо выждать, когда княжества оправятся, и тогда уже готовить удар на ордынцев. Пока же надо вести с ханами тонкую игру и исподволь накапливать силы. И в этом плане Ростов должен занять ведущее место.

После шумной и веселой встрече с молодыми, Александр Ярославич остался один на один с Борисом. Молвил:

— Жену свою, Марию Ярославну, не обижай. Кажись, славная она у тебя.

— И в мыслях того нет, Александр Ярославич. Надеюсь прожить так, как родители мои жили.

— Добрый пример… А теперь о делах потолкуем. С баскаком как живешь?

При упоминании баскака Туфана лицо молодого князя подернулось хмурью.

— В печенках сидит этот баскак. Стараюсь не враждовать, но противно видеть его рожу. Так и хочется схватиться за меч.

— О мече пока забудь, Борис. Напрочь забудь!

— И об этом мне говорит сам Александр Невский?! Да как можно спокойно взирать на эту надутую харю?

— Не кипятись, князь. Попусту меч из ножен токмо глупцы вынимают, и не тебе, пожалуй, это объяснять. Не время! Слушай свою мать, она у тебя мудрая женщина. Постарайся жить с баскаком мирно. Почаще дари подарки, приглашай на охоту. Татары это любят. А сам, тем временем, копи силу.

— Да как копить, Александр Ярославич? Баскак наперечет знает каждого моего дружинника. Сто человек — и не больше! И это на всё княжество. Таков приказ хана Батыя. Ни меча, ни кольчуги не позволяет обновить. Каждую кузницу дозирает. Как-то один из ковалей попытался кольчужную рубаху отковать. Так того коваля воины баскака увели к Туфану, и тот приказал его высечь плетьми. Ремесленный люд, было, возроптал, да и дружина моя возмутилась. Быть бы побоищу, да мать меня остановила.

— Вдругорядь скажу: умница твоя мать. Ну, побил бы ты Туфана, так хан бы на Ростов целый тумен[179] прислал. Ростов бы на, сей раз, сжег, а весь ремесленный люд и дружину твою в один час уничтожил.

— Так что же делать, Александр Ярославич? Терпя, и камень треснет.

— Терпи, Борис, терпи. Тебе есть у кого доброго совета послушать… А я же такой бы совет дал. Добрые ремесленники, кои оружье могут ковать, пусть из Ростова в глухие места уходят. Забирают своё сручье[180] и потихоньку уходят.

— В лесах тайно оружье ковать? — оживился князь.

— Молодец Борис Василькович, быстро смекнул. Ковать и ковать! Думаю, такие дебри у вас найдутся. Поразмысли над этим, сыщи надежного кузнеца и поручи ему подобрать тайное лесное угодье с рудой и речушкой, чтоб ни один поганый о нем не пронюхал. Баскаку же, коль убыль в ремесленниках заподозрит, скажешь: бегут, неслухи, к каждому посадскому гридня не приставишь. И до нашествия из городов бежали и ныне бегут, нечестивцы. И серчай, серчай побольше!

— Ловко придумал, Александр Ярославич! Вот так бы по всем княжествам оружья наготовить.

Невский лишь многозначительно улыбнулся.

Распрощавшись с Борисом, Александр Ярославич вновь вернулся в покои княгини. Их беседа была продолжительной, но носила уже иной характер. К концу разговора Мария Михайловна внезапно спросила:

— А ты помнишь, Александр, своего брата Федора?

— Федора? — переспросил Невский, и лицо его резко изменилось, стало замкнутым и отчужденным.

— Прости, Александр. Мы не так часто с тобой видимся, и один Бог ведает, увидимся ли вновь. Не знаю, как для тебя, но смерть твоего брата до сих пор остается для меня загадкой.

— А что твоя сестра говорит?

— Ефросинья в полном неведении.

Невский еще больше замкнулся.

Федор родился в 1216 году и был на четыре года старше Александра. Это был крепкий и красивый княжич, к тому же веселый и добрый. Княжича любил весь Переяславль.

— Не в отца поднимается Федор.

— Ярослав-то Всеволодович уж куды как зол и пакостлив, а сын его готов последнюю рубаху с себя снять. Худого слова от него не услышишь, не то, что отец.

До Ярослава Всеволодовича доходили слова переяславцев, и он срывал гнев на сыне:

— Нет в тебе моего корня, Федька. Ты черни должен плеть показывать, а не калитой трясти. Ты чего это Ваське кожемяке полную горсть серебра отвалил?

— Он в кулачном бою всех побил, вот я его и наградил.

— А твоего ли это ума дело? Ты что, князь Переяславский? Придурок!

Ярослав Всеволодович доставал из-за голенища сафьянового сапога крученую плеть и принимался стегать сына.

— Да ты что, батя! — увертываясь от хлестких ударов, восклицал Федор. — Я же от чистого сердца Ваську наградил. Ты что?

Но Ярослав Всеволодович, знай, норовит достать плеткой сына. Кстати, плетки на Федора он никогда не жалел, потчевал за малейшую провинность, а то и просто так — для острастки. Ворчал:

— Не выйдет из тебя путного князя. Глуп, как осел. А не я ль тебя наставляю, как настоящим князем стать?