Татары были в двух поприщах[254] от Ростова Великого. Князь Борис Василькович и воевода Неждан Корзун готовили город к отпору ордынцев.

Правда, у княгини Марии была робкая надежда, что Неврюй не направит свои полчища на Ростов Великий. Ведь не зря же (по совету Марии Михайловны) к хану Сартаку несколько раз ездил Борис Василькович, а вкупе с ним ярославский, углицкий и другие князья, в поддержке которых нуждался властитель Золотой Орды). Но ни Борис Василькович, ни боярин Корзун не слишком надеялись на доброжелательность Орды.

— Хан Сартак, может, и приказал не трогать русские города, но Неврюй, как мне известно, чересчур кровожаден. Едва ли он не поддастся искушению напасть на некоторые уделы, — молвил Борис Василькович.

— Я такого же мнения, княгиня. Неврюй крайне опасен, — произнес Неждан Иванович.

Все сомнения отпали, когда в княжеский дворец вбежал запыхавшийся переяславец, боярский сын, в разодранном кафтане.

— Князь Андрей наголову разбит. Град Переяславль пал. Почти все оставшиеся в граде люди зарублены. Лишь немногим удалось вырваться из этого жуткого ада.

На совете дружины, княжьих мужей и тысячника решили: женщин, стариков и детей немешкотно отправить в лес. Город останутся оборонять дружина и ополченцы.

— Я тоже останусь в Ростове, — твердо произнесла княгиня.

— Неразумно, Мария Михайловна, — покачал головой Неждан Иванович. — Ты ж не воин.

— Ратникам будет со мной спокойнее. Они и сражаться станут отчаянней, — стояла на своем Мария.

— Коль дело дойдет до сражения, матушка, твоей помощи будет недостаточно. Христом Богом прошу тебя, не упорствуй!

— Народ не простит, коль что-то с тобой, не приведи Господь, случится. Ты не только Ростову нужна, но и всей Руси. Ты ж разумный человек, Мария Михайловна. Одумайся! — горячо молвил Неждан Иванович.

— Ну, хорошо, — после некоторого раздумья согласилась княгиня.

— И уходить надо в дальние леса, недоступные для ордынцев. Ты уже ведаешь такое место, княгиня. Там и отдохнуть можно и от непогоды укрыться. И поведет туда моя супруга, Любава Федоровна.

— Надежная деревушка, — кивнула княгиня. — А супруга твоя дорогу не запамятовала?

— Как можно, Мария Михайловна? — улыбнулся Корзун. — Любава Федоровна с закрытыми глазами в Нежданку проведет.

Стариков, женщин и детей вначале везли по дороге на телегах, а затем длинный поезд остановился и боярин Корзун, сопровождавший с дружиной бежан, подъехал к крытому возку, в коем сидели две княгини — Мария Михайловна и Мария Ярославна, жена Бориса Васильковича, и молвил:

— Прибыли, княгини. Теперь дело за Любавой.

Жена Корзуна, легкая и гибкая, с веселыми глазами (радость-то, какая выпала — вновь Нежданку увидеть!), заверила Марию Михайловну:

— Ты уж не беспокойся, матушка княгиня. Не заблудимся!

— Верю тебе, Любава… Да вот и мать, Арина Григорьевна, в тебе не сомневается.

Неждан Иванович распрощался с княгинями и тещей, затем нежно поцеловал жену и произнес:

— Всё будет хорошо. Ступайте с Богом.

На всякий случай Корзун отправил с бежанами и десяток дружинников: мало ли чего в глухих лесах может приключиться. Да и в деревушке без мужской силы не обойдешься.

Любава вела людей неторопко. Во-первых, наслаждалась лесом, а во-вторых, среди покинувших Ростов людей было немало стариков и старух, для коих лесной путь оказался нелегким. Некоторых приходилось поддерживать дружинникам.

Каждые полчаса Любава, оглядывалась на Марию Михайловну и говорила:

— Пора и отдохнуть, княгиня матушка.

Мария Михайловна кивала головой и присаживалась на валежину. Была она в дорожном платье и в легких кожанцах, в коих удобно шагать не только по сосновой подстилке, но и по кочкам в болотистом мелколесье. В такой же удобной обуви находились не только княгини, боярыни и боярышни, но служанки, несшие с собой, в плетеных кузовках, различную снедь.

Простолюдины же вышагивали в лаптях, и с тяжелыми сумами на плечах, положив в них не только пищу, но и самое ценное, что наживалось веками и передавалось из поколения в поколение. Потому-то весьма тяжким был для них путь по дремучему лесу.

Тяжко приходилось и шагающим налегке боярыням и боярышням, обычно сидящим по своим теремам, и не привыкшим к длительным пешим походам.

Любава как глянет на них, обильно вспотевших и охающих, так в тайне и посмеется: клухи! Где уж им по лесам вышагивать? Они только и способны от хором до церкви шествовать. Вот и приходится делать частые привалы.

Любаве же не терпелось увидеть Нежданку. Уж так соскучилась она по родной деревушке! Почитай, два года не видела.

И вот, наконец, она предстала: всё те же грубо срубленные, почерневшие от времени избы, баня-мыленка, колодец с журавлем, сараи, дворики для скотины, огородины, заросшие бурьяном.

— Вот и дошли, княгиня матушка… Господи, а это что?!

Подле родной избы, обложенной кучками пожухлого сена, лежал обглоданный человеческий полускелет…

… Спустя неделю, когда Арина Григорьевна и Любава были вынуждены покинуть свой дом, к Нежданке направилась Фетинья с огнивом. Одолели ее черные думы, не вытерпела душа. Всю зиму, каждую ночь, ее будто подталкивал дьявол: «Ступай, ступай, Фетинья, к проклятому месту и спали избы!»

И она пошла в дальнюю дорогу, несмотря на то, что в последнее время у нее все чаще и чаще стало прихватывать сердце. Надо бы повременить, подлечиться травками, но желание мести было настолько острым, что в один из тихих, солнечных дней, Фетинья покинула скит и пошагала к Нежданке.

Дорогой она не раз останавливалась, хватаясь рукой за ноющую грудь, и, слегка передохнув, спешила дальше. К вечеру она вышла к Нежданке и довольно перекрестилась. Дошла-таки! Теперь надо дождаться ночи и поджечь крайнюю, нежилую избу, затем другую. Избу же Арины и Любавы она подожжет в последнюю очередь, и когда та вовсю займется, она откроет дверь и упредит о пожаре обитателей дома. Они выскочат, но избу им уже не спасти.

Фетинья и вовсе возрадовалась, когда увидела, что дом Арины весь зарос чертополохом, даже тропинки к избе не видно. Выходит, покинули Арина и Любава своё дьявольское обиталище. Вот и слава тебе, Господи!

Заглянула в пустую избу, малость постояла, а затем вышла и пошагала к сараю с сеном. Положила несколько грудок со всех сторон дома и в радостно-возбужденном состоянии, не обращая внимания на усиливающую боль за грудиной, вытянула из узелка нож, кресало, трут и кусочек тонкой, белой бересты. Злорадно и скрипуче прошамкала беззубым ртом:

— Конец, конец тебе, дьявольская изба. Полыхай!

Подоткнув длинное, черное платье, присела к кучке сухого сена, трясущейся рукой ударила ножом по кресалу и вдруг негромко и протяжно охнула, и замертво рухнула наземь…

Хоть и страшно было, но Любава внимательно оглядела обветшавшее черное платье, такой же черный плат и старенькие чеботы, и безошибочно определила:

— То — отшельница Фетинья, матушка княгиня, о коей мы тебе с маменькой рассказывали. Она нас в скит сманивала, а избы норовила спалить.

— То Божья кара, — перекрестившись, сказала Арина Григорьевна.

— Воистину. Нельзя губить то, что создано твореньем рук человеческих, — молвила княгиня Мария.

Ростов Великий, Ярославль, Углич и Суздаль миновали ордынского нашествия. Не зря старалась княгиня Мария!

Ярослав же, после битвы, бежал в Тверь, а князь Андрей — в Новгород. Но Господин Великий Новгород не захотел принять побитого ордынцами бывшего великого князя.

— Тебе здесь не место, князь Андрей! — кричали гордые, вольные горожане. — Наш князь — Александр Невский. Ступай прочь!

Подавленный и оскорбленный Андрей поскакал в Псков. Горожане его впустили: когда-то Андрей Ярославич помог Александру Невскому освободить Псков от немецких рыцарей. Но в городе Андрей Ярославич жил недолго: дождавшись, супруги Александры, приехавшей из Владимира, князь покинул Псков и двинулся в поисках счастья в Швецию. Оставив жену у датчан в Ревеле, князь морем отправился к свеям, к коим через некоторое время прибыла и Александра. Швеция, преследуя свои корыстные цели, приняла бывшего великого князя и его супругу с «добродушной лаской».