— Так, Андрей Ярославич. Но в этом не вижу ничего худого.

— А я вижу! — с запалом произнес великий князь. — Вижу, княгиня! Твой Борис поклонами и унижением выклянчил поблажку у хана Сартака. Постыдным унижением!

Мария сохраняла спокойствие. Ей никак нельзя горячиться, иначе ничего доброго из беседы не получится. Ее спасение — в хладнокровии.

— Напрасно ты так, Андрей Ярославич. Борис вел себя в Орде достойно. Никакого унижения и обряда очищения не было.

— Тогда за какие заслуги поганые его от дани освободили?

— Борис сумел доказать, что Орде будет выгодней на некоторое время оставить Ростовское княжество без обложения. Наш удел, Андрей Ярославич, также разорен, как и твоя Владимирская земля. Ремесленники и смерды, не выдержав ордынских поборов, убегают в глухие заволжские леса, а многие — в Галицко-Волынскую Русь и Новгородскую республику к Александру Невскому. Если временно не отменить поборы, то Орда и малой дани не получит. И надо отдать должное хану Сартаку, что его убедили слова Бориса.

Румяные губы великого князя тронула саркастическая ухмылка.

— Хан Сартак — недалекий человек. Он, пока Батый находится в Каракоруме, дабы поставить своего любимого двоюродного брата Менгу каганом Монгольской империи, тешит свое самолюбие и корчит из себя властолюбивого и мудрого хана, способного принимать самостоятельные решения. Но всё это чушь. Все ведают, что Сартак — всего лишь тень знаменитого полководца Батыя. Хитрые и отважные Берке, Алабуга, Неврюй и Бурундуй никогда не позволят Сартаку дать послабу Руси. Не для того они потеряли сотни тысяч воинов, дабы теперь отказаться от дани. Надо знать суть ордынца. Да он уже в вонючей люльке верещит о наживе.

— Не спорю, Андрей Ярославич. Жажда наживы — в крови каждого татарина. Но всему есть предел, и некоторые ханы начинают осознавать, что с обглоданной кости мяса уже не получишь.

— Да никогда они этого не осознают, княгиня! Избавление Руси — в победной войне с ордынцами. Даже митрополит Кирилл, избавленный от дани, не верит в басурманские милости. Его длань не столько тяготеет к кресту, сколько к мечу.

— Митрополит всея Руси Кирилл? — не скрывая удивления, вопросила Мария. — Миротворец Кирилл?.. Ты это серьезно, Андрей Ярославич?

— Мне не шуток, княгиня. Ты ведь, как я наслышан, зело сведущий человек, и тебе, наверное, известно, кем был Кирилл до посвящения в митрополиты.

— Печатником[231] князя Даниила Галицкого.

— И не только печатником, но и его воеводой. Галицким и болоховским боярам не по нраву пришлась сильная рука князя Даниила, и они попытались его уничтожить. Однако Даниил Романыч вступил с дружиной в Галич, а затем направил своего печатника Кирилла на Бакоту[232] и Понизье…

Когда великий князь начал рассказывать о походе печатника Кирилла, сердце Марии тревожно сжалось. «Напомнит или нет? — подумалось ей. — Едва ли князь промолчит. Скорее всего, он будет безжалостен».

Княгиня оказалась права.

— Взяв копьем Понизье, — продолжал Андрей Ярославич, — воеводе Даниила Галицкого пришлось отбиваться от твоего родного брата Ростислава, кой действовал в сговоре с изменниками — боярами…

Вот он — неожиданный удар! Мария предчувствовала, что великий князь попытается чем-то сильно потрясти ее, дабы выйти из беседы победителем, но она явно не ожидала, что этот болезненный удар будет нанесен в самом начале разговора.

— Братец твой, Ростислав Михайлыч, — тот еще гусь. Когда татары пошли на Чернигов, он, вместо того, чтобы сразиться с погаными, поджал, как трусливая собака, хвост и дал дёру к ляхам в Польшу.

Мария побледнела. Ее всегда мучил несмываемый позор Ростислава. Уж слишком подленьким оказался ее брат!

А великий князь всё бил и бил Марию своими жестокими словами:

— Ростислав твой сидел у ляхов и выжидал, когда татары перестанут грабить и опустошать русские и западные земли. И дождался таки! Зимой 1241 года ордынцы повернули на юг, и дошли до берегов Адриатического моря, а затем через Хорватию, Боснию, Сербию и Дунайскую Болгарию возвратились в половецкие степи. Вот тогда-то Ростислав Черниговский и вернулся на Русь. Он собрал недовольных Даниилом Галицким бояр с их дружинами и осадил Бакоту. Но печатник Кирилл держался стойко. Тогда Ростислав вступил с воеводой в переговоры, надеясь склонить его на свою сторону. Но Кирилл твердо ответил: «С трусом и изменником мне разговаривать зазорно. Меч нас рассудит». Печатник вывел дружину из города, дабы сразиться с Ростиславом, но тот, дрожа за свою шкуру, бежал в Венгрию. Посулив королю Белу Четвертому начать новый поход на Галицко-Волынскую Русь, твой коварный братец втерся в доверие Белы и женился на его дочери. Спустя два года, с венгерскими и польскими войсками он вновь двинулся на Русь и осадил город Ярославль Галицкий. Войско братца твоего было весьма внушительным. Ростислав готовил осадные орудия и, предвкушая победу, похвалялся:

— Если бы я только знал, где скрывается от меня Даниил Галицкий, то поехал бы к нему, и отрубил ему башку. Никому против меня не устоять!

Дабы подтвердить свои слова, Ростислав учинил перед стенами города ратный поединок с неким дружинником Воршем и был посрамлен. Он был выбит из седла и осмеян осажденными.

Князь Даниил Галицкий, услышав о приходе под Ярославль вражьего войска, немешкотно собрал дружину, и разбил Ростислава Черниговского на реке Сан. Это была последняя кровопролитная битва между Мономаховичами и Ольговичами. Поражение неприятеля было полное. Множество венгров и поляков было убито и взято в плен. Угодил в плен и воевода венгров Филя. Даниил казнил воеводу и изменников бояр, однако братцу твоему вновь удалось бежать в Венгрию. Ростислав не только обесславил свое имя, но и опозорил имя твоего отца, Михаила Всеволодовича.

— Зачем ты мне это рассказываешь, Андрей Ярославич? — с грустью молвила Мария. — Я прекрасно знаю историю жизни своего брата. Мне горько и стыдно слышать о нем.

— К слову пришлось, княгиня. Речь у нас зашла о печатнике Кирилле. Он оказался отменным воеводой. Хочу заметить, что на стороне изменников-бояр оказались и местные епископы. Князь Даниил выдворил их с Галицко-Волынской Руси, а владыку Асафа сверг с митрополичьего престола, назначив на его место своего канцлера Кирилла. Вновь скажу, что владыка, к коему ты ездила год назад, всей душой ненавидит татар. Он уже сейчас готов благословить меня и других русских князей на беспощадную войну с иноверцами. Плевать ему на тарханную грамоту Батыя! Он отлично понимает, что только мечом можно избавиться от нечисти. Ну, не молодец ли наш духовный пастырь? Надеюсь, у тебя такое же мнение, княгиня?

Вопрос был задан в лоб, и Мария поняла, что сейчас от ее ответа будет зависеть судьба дальнейшего разговора. Князь, очевидно, догадался о цели ее приезда и намерен утвердиться в своем предположении. А он, оказывается, довольно умен и постарается доказать свою правоту. Ну что ж… задача усложняется. Тем почетнее выйти из нее победителем.

— Я не разделяю твоего мнения, Андрей Ярославич. Не пристало духовному пастырю размахивать мечом. Не время сейчас подбивать князей на борьбу с Золотой Ордой.

Великий князь поднялся из кресла и с иезуитской улыбкой, низехонько поклонился.

— Спасибо тебе, сватьюшка, за честный ответ. Будем и дальше басурманские сапоги лобзать. Спасибо, миротворица ты наша.

— Не ёрничай, Андрей Ярославич. Не к лицу сие великому князю.

— Ну, как же, как же, княгиня матушка, — всё с той же насмешливо-язвительной улыбкой продолжал Андрей Ярославич. — Конечно, не время. И всего-то тринадцать годков под ордынцем сидим. Будем и дальше малых чад в рабство отдавать. Благодарствуем, заступница ты наша.

— Не юродствуй! — еще более твердым голосом произнесла Мария.

Великий князь вновь опустился в кресло и с явным сожалением посмотрел на княгиню.